-- Ну, а теперь? Теперь? -- волновался Сибгатов. А ДЈма думал: неужели и от ноги может помочь? Ногу -- неужели спасЈт?
-- А теперь? -- вот он на письма отвечает. Вот пишет мне, как лечиться.
-- И у вас есть адрес? -- жадно спросил безголосый, всЈ придерживая рукой сипящее горло, и уже. вытягивал из кармана курточки блокнот с авторучкой.-- И написан способ употребления? А от опухоли гортани помогает, он не пишет?
Как ни хотел Павел Николаевич выдержать характер и наказать соседа полным презрением, но упустить такой рассказ было нельзя. Уже не мог он вникать дальше в смысл и цифры проекта государственного бюджета на 1955 год, представленный сессии Верховного Совета, уже явно опустил газету, и постепенно повернулся к Оглоеду лицом, не скрывая и своей надежды, что это простое народное средство вылечит и его. Безо всякой уже враждебности, чтобы не раздражать Оглоеда, но и напоминая всЈ же, Павел Николаевич спросил:
-- А -- официально этот способ признан? Он -- апробирован в какой-нибудь инстанции?
Костоглотов сверху, со своего подоконника, усмехнулся.
-- Вот насчЈт инстанции не знаю. Письмо,-- он потрепал в воздухе маленьким желтоватым листиком, исписанным зелЈными чернилами,-- письмо деловое: как толочь, как разводить. Но думаю, что если б это прошло инстанции, так нам бы уже сестры разносили такой напиток. На лестнице бы бочка стояла. Не надо было бы и писать в Александров. {103}
-- Александров,-- уже записал безголосый.-- А какое почтовое отделение? Улица? -- Он быстро управлялся.
Ахмаджан тоже слушал с интересом, ещЈ успевая тихо переводить самое главное Мурсалимову и Егенбердиеву. Самому-то Ахмаджану этот берЈзовый гриб не был нужен, потому что он выздоравливал. Но вот чего он не понимал:
-- Если такой гриб хороший -- почему врачи на вооружение не берут? Почему не вносят в свой устав?
-- Это долгий путь, Ахмаджан. Одни люди не верят, другие не хотят переучиваться и поэтому мешают, третьи мешают, чтоб своЈ средство продвинуть. А нам -- выбирать не приходится.
Костоглотов ответил Русанову, ответил Ахмаджану, а безголосому не ответил -- не дал ему адреса. Он это сделал незаметно, будто недослышал, не успел, а на самом деле не хотел. Привязчивое было что-то в этом безголосом, хотя и очень почтенном -- с фигурой и головой директора банка, а для маленькой южноамериканской страны даже и премьер-министра. И было жаль Олегу честного старого Масленникова, не досыпающего над письмами незнакомых людей,-- закидает его безголосый вопросами. А с другой стороны нельзя было не сжалиться над этим сипящим горлом, потерявшим человеческую звонкость, которою совсем мы не дорожим, имея. А ещЈ с третьей стороны, сумел же Костоглотов болеть как специалист, быть больным как преданный своей болезни, и вот уже патологическую анатомию почитал, и на всякий вопрос добился разъяснений от Гангарт и Донцовой, и вот уже от Масленникова получил ответ. Почему же он, столько лет лишЈнный всяких прав, должен был учить этих свободных людей изворачиваться под навалившейся глыбой? Там, где складывался его характер, закон был: нашЈл -- не сказывай, облупишь -- не показывай. Если все кинутcя Масленникову писать, то уж Костоглотову второй раз ответа не дождаться.
А всЈ это было -- не размышление, лишь один поворот подбородка со шрамом от Русанова к Ахмаджану мимо безголосого.
-- А способ употребления он пишет? -- спросил геолог. Карандаш и бумага без того были перед ним, так читал он книгу.
-- Способ употребления -- пожалуйста, запасайтесь карандашами, диктую,--объявил Костоглотов.
Засуетились, спрашивали друг у друга карандаш и листик бумажки. У Павла Николаевича не оказалось ничего (да дома-то у него была авторучка со скрытым пером, нового фасона), и ему дал карандаш ДЈмка. И Сибгатов, и Федерау, и Ефрем, и Ни захотели писать. И когда собрались, Костоглотов медленно стал диктовать из письма, ещЈ разъясняя: как чагу высушивать не до конца, как тереть, какой водой заваривать, как настаивать, отцеживать и по скольку пить.
Выводили строчки кто быстрые, кто неумелые, просили повторить -- и стало особенно тепло и дружно в палате. С такой нелюбовью они иногда отвечали друг другу -- а что было им делать? Один у них был враг -- смерть, и что может разделить на {104} земле человеческие существа, если против всех них единожды уставлена смерть?
Окончив записывать, ДЈма сказал грубоватым голосом и медленно, как, не по возрасту, он говорил:
-- Да... Но откуда ж берЈзу брать, когда еЈ нет?.. Вздохнули. Перед ними, давно уехавшими из России (кто -- и добровольно) или даже никогда не бывавшими там, прошло видение этой непритязательной, умеренной, не прожаренной солнцем страны, то в занеси лЈгкого грибного дождика, то в весенних половодьях и увязистых полевых и лесных дорогах, тихой стороны, где простое лесное дерево так служит и так нужно человеку. Люди, живущие в той стороне, не всегда понимают свою родину, им хочется ярко-синего моря и бананов, а вон оно, что нужно человеку: чЈрный уродливый нарост на беленькой берЈзе, еЈ болезнь, еЈ опухоль.
Только Мурсалимов с Егенбердиевым понимали про себя так, что и здесь -- в степи и в горах, обязательно есть то, что нужно им, потому что в каждом месте земли всЈ предусмотрено для человека, лишь надо знать и уметь.
-- Кого-то надо просить -- собрать, прислать,-- ответил ДЈмке геолог. Кажется, ему приглянулась эта чага.
Самому Костоглотову, который им всЈ это нашЈл и расписал,-- однако, некого было просить в России искать гриб. Одни уже умерли, другие рассеяны, к третьим неловко обратиться, четвЈртые -- горожане куцые, ни той берЈзы не найдут, ни тем более чаги на ней. Он сам не знал бы сейчас радости большей: как собака уходит спасаться, искать неведомую траву, так пойти на целые месяцы в леса, ломать эту чагу, крошить, у костров заваривать, пить и выздороветь подобно животному. Целые месяцы ходить по лесу и не знать другой заботы, как выздоравливать.
Но запрещЈн ему был путь в Россию.
А другие тут, кому он был доступен, не научены были мудрости жизненных жертв -- уменью всЈ стряхнуть с себя, кроме главного. Им виделись препятствия, где их не было: как получить бюллетень или отпуск для таких поисков? как нарушить уклад жизни и расстаться с семьЈй? где денег достать? как одеться для такого путешествия и что взять с собой? на какой станции сойти и где потом дальше узнать всЈ?
Прихлопывая письмом, Костоглотов ещЈ сказал:
-- Он упоминает здесь, что есть так называемые заготовители, просто предприимчивые люди, которые собирают чагу, подсушивают и высылают наложенным платежом. Но только дорого берут -- пятнадцать рублей за -килограмм, а в месяц надо шесть килограмм.
-- Да какое ж они имеют право?! -- возмутился Павел Николаевич, и лицо его стало таким начальственно-строгим, что любой заготовитель струхнул бы.-- Какую ж они имеют совесть драть такие деньги за то, что от природы достаЈтся даром?
-- Не кричи! -- шикнул на него Ефрем. (Он особенно противно {105} коверкал слова -- не то нарочно, не то язык так выговаривал.) -- Думаешь -- подошЈл да взял? Это по лесу с мешком да с топором надо ходить. Зимой -- на лыжах.
-- Но не пятнадцать же рублей килограмм, спекулянты проклятые! -- никак не мог уступить Русанов, и снова проявились на его лице красные пятна.
Вопрос был слишком принципиальный. С годами у Русанова всЈ определЈнней и неколебимей складывалось, что все наши недочЈты, недоработки, недоделки, недоборы -- все они проистекают от спекуляции. От мелкой спекуляции, как продажа какими-то непроверенными личностями на улицах зелЈного лука и цветов, какими-то бабами на базаре молока и яиц, на станциях -- ряженки, шерстяных носков и даже жареной рыбы. И от крупной спекуляции, когда с государственных складов гнали куда-то "по левой" целые грузовики. И если обе эти спекуляции вырвать с корнем,-- всЈ быстро у нас выправится, и успехи будут ещЈ более поразительными. Не было ничего дурного, если человек укреплял своЈ материальное положение при помощи высокой государственной зарплаты и высокой пенсии. (Павел Николаевич и сам-то мечтал о персональной.) В этом случае и автомобиль, и дача были трудовыми. Но той же самой заводской марки автомобиль и того же стандартного проекта дача приобретали совсем другое, преступное, содержание, если были куплены за счЈт спекуляции. И Павел Николаевич мечтал, именно мечтал о введении публичных казней для спекулянтов. Публичные казни могли бы быстро и уже до конца оздоровить наше общество.
-- Ну, хорошо,-- рассердился и Ефрем.-- Не кирчи, а сам поезжай и организуй там заготовку. Хочешь, государственную. Хочешь, кооперативную. А дорого пятнадцать рублей -- не заказывай.
Это-то слабое место Русанов понимал. Он ненавидел спекулянтов, но сейчас, пока это новое лекарство будет апробировано Академией Медицинских Наук и пока кооперация среднерусских областей организует бесперебойную заготовку -- опухоль Павла Николаевича не ждала.
Безголосый новичок с блокнотом, как корреспондент влиятельной газеты, почти лез на койку Костоглотова и сиплым шЈпотом добивался:
-- А адресов заготовителей?.. адресов заготовителей в письме нет?
И Павел Николаевич тоже приготовился записать адреса.
Но Костоглотов почему-то не отвечал. Был в письме хоть один адрес или не было,-- только он не отвечал, а слез с подоконника и стал шарить под кроватью за сапогами. Вопреки всем больничным запретам он утаил их и держал для прогулок.
А ДЈма спрятал в тумбочку рецепт и, ничего больше не добиваясь, укладывал свою ногу на койку поосторожнее. Таких больших денег у него не было и быть не могло.
Помогала берЈза, да не всем. {106}
Русанову было просто неудобно, что после стычки с Оглоедом -- уже не первой стычки за три дня, он теперь так явно заинтересован рассказом и вот зависел от адреса. И чтоб как-то умаслить Оглоеда, что ли, не умышленно, а невольно выдвигая то, что объединяло их, Павел Николаевич сказал вполне искренне: