Ах, какая ж умница! С какой горячностью правоты она говорила! ЕщЈ не дойдя до своего дела, Павел Николаевич уже видел, что в дочери он встретит поддержку всегда. Что Алла не могла откачнуться.
-- И ты знаешь прямо случаи возвратов? Даже в Москву?
-- Даже в Москву! -- вот именно. А они в Москву-то и лезут теперь, им там как мЈдом намазано. И какие бывают трагические случаи! Представляешь, один человек живЈт совершенно спокойно, вдруг его вызывают -- туда. На очную ставку! -- представляешь?..
Павла Николаевича повело, как от кислого. Алла заметила, но она всегда доводила мысль до конца, она не могла остановиться.
-- ...И предлагают повторить, что там было сказано двадцать лет назад, воображаешь? Кто это может помнить? И кому от этого тепло? Ну, если уж так вам приспичило -- так реабилитируйте, но без очных ставок! Но не треплите же нервы людям! Ведь человек вернулся домой -- и чуть не повесился!
Павел Николаевич лежал в испарине. ЕщЈ эта только мысль ему не приходила в голову -- что с Родичевым или с Ельчанским, или ещЈ с кем-нибудь потребуют о ч н у ю с т а в к у!
-- А кто этих дураков заставлял подписывать на себя небылицы! Пусть бы не подписывали! -- гибкая мысль Аллы охватывала все стороны вопроса.-- Да вообще как можно ворошить этот ад, не подумав о людях, кто тогда работал. Ведь о них-то надо было подумать! Как им перенести эти внезапные перемены!
-- Тебе мама -- рассказала?..
-- Да, папочка! Рассказала. И тебя здесь ничто не должно смутить! -- уверенными сильными пальцами она взяла отца за оба плеча.-- Вот хочешь, я скажу тебе, как понимаю: тот, кто идЈт и сигнализирует -- это передовой, сознательный человек! Он движим лучшими чувствами к своему обществу, и народ это ценит и понимает. В отдельных случаях такой человек может и ошибиться. Но не ошибается только тот, кто ничего не делает. Обычно же {196} он руководится своим классовым чутьем -- а оно никогда не подведЈт.
-- Ну, спасибо, Алла! Спасибо! -- Павел Николаевич почувствовал даже, что слезы подходят к горлу, но освобождающие, добрые слезы.-- Это хорошо ты сказала: народ -- ценит, народ -- понимает.
Только глупая привычка пошла -- искать н а р о д где-то обязательно в н и з у.
Потной кистью он погладил прохладную кисть дочери.
-- Это очень важно, чтобы молодые поняли нас, не осудили. Скажи, а как ты думаешь... А в законе не найдут такой статьи, чтоб ещЈ теперь нас же... вот, меня... привлекать, значит, за... ну, неправильные показания?
-- Представь себе,-- очень живо отозвалась Алла,-- в Москве случайно я была свидетельницей разговора, где обсуждались вот... подобные же опасения. И был юрист, и он объяснил, что статья за так называемые ложные показания и всего-то гласит до двух лет, а с тех пор два раза уже была под амнистией -- и совершенно исключено, чтобы кто-нибудь кого-нибудь привлЈк за ложные показания! Так что Родичев и не пикнет, будь уверен!
Павлу Николаевичу показалось даже, что опухоль у него ещЈ посвободнела.
-- Ах, ты моя умница! -- счастливо облегчЈнно говорил он.-- И всЈ ты всегда знаешь! И везде ты всегда успеваешь. Сколько ты мне сил вернула!
И уже двумя руками взяв руку дочери, поцеловал еЈ благоговейно. Павел Николаевич был бескорыстный человек. Интересы детей всегда были для него выше своих. Он знал, что сам ничем не блещет, кроме преданности, аккуратности и настойчивости. Но истинный расцвет он переживал в дочери -- и согревался в еЈ свете.
Алле надоело всЈ время удерживать на плечах условный белый халатик, он сваливался, и теперь она, рассмеявшись, бросила его на спинку кровати сверх температурного графика отца. Ни врачи, ни сестры не входили, такое было время дня.
И осталась Алла в своЈм бордовом свитере -- новом, в котором отец еЈ ещЈ не видел. Широкий белый весЈлый зигзаг шЈл по этому свитеру с обшлага на обшлаг через два рукава и грудь, и очень приходился этот энергичный зигзаг к энергичным движениям Аллы.
Никогда отец не ворчал, если деньги шли на то, чтоб хорошо одевалась Алла. Доставали вещи с рук, и импортные,-- и была одета Алла смело, гордо, вполне выявляя свою крупную ясную привлекательность, так совмещЈнную с твЈрдым ясным умом.
-- Слушай,-- тихо спрашивал отец,-- а помнишь, я тебя просил узнать: вот это странное выражение... нет-нет да встретится в чьей-нибудь речи или статье -- культ личности?.. Это -- неужели намекают на...?
Даже воздуха не хватало Павлу Николаевичу вымолвить ещЈ слово дальше. {197}
-- Боюсь, что да, папа... Боюсь, что да... На писательском съезде, например, несколько раз так говорили. И главное, никто не говорит прямо -- а все делают вид, что понимают.
-- Слушай, но это же просто -- кощунство!.. Как же смеют, а?
-- Стыд и позор! Кто-то пустил -- и вот вьЈтся, вьЈтся... Ну, правда, говорят и "культ личности", но одновременно говорят и "великий продолжатель". Так что надо не сбиться, ни туда ни сюда. Вообще, папа, нужно гибко смотреть. Нужно быть отзывчивым к требованиям времени. Я огорчу тебя, папа, но -- нравится нам, не нравится -- а каждому новому периоду мы должны быть созвучны! Я там сейчас насмотрелась! Я побывала в писательской среде, и немало,-- ты думаешь, писателям легко перестраиваться, вот за эти два года?
Оч-чень сложно! Но какой это опытный, какой это тактичный народ, как многому у них научишься!
За четверть часа, что Авиета сидела перед ним и быстрыми точными своими репликами разила мрачных чудовищ прошлого и освобождала светлый простор впереди, Павел Николаевич зримо поздоровел, подбодрился, и ему совсем сейчас не хотелось разговаривать о своей постылой опухоли, и казалось уже ненужным хлопотать о переводе в другую клинику,-- а только хотелось слушать радостные рассказы дочери, вдыхать этот порыв ветра, исходящий от неЈ.
-- Ну говори же, говори,-- просил он.-- Ну, что в Москве? Как ты съездила?
-- Ах! -- Алла покружила головой, как лошадь от слепня.-- Разве Москву можно передать? В Москве нужно жить! Москва -- это другой мир! В Москву съездишь -- как заглянешь на пятьдесят лет вперЈд! Ну, во-первых, в Москве все сидят смотрят телевизоры...
-- Скоро и у нас будут.
-- Скоро!.. Да это ж не московская программа будет, что это за телевизоры! Ведь прямо жизнь по Уэльсу: сидят, смотрят телевизоры! Но я тебе шире скажу, у меня такое ощущение, я это быстро схватываю, что подходит полная революция быта! Я даже не говорю о холодильниках, или стиральных машинах, гораздо сильнее всЈ изменится. То там, то здесь какие-то сплошь стеклянные вестибюли. В гостиницах ставят столики низкие -- совсем низкие, как у американцев, вот так. Сперва даже не знаешь, как к нему приладиться. Абажуры матерчатые, как у нас дома -- это теперь позор, мещанство, только стеклянные! Кровати со спинками -- это теперь стыд ужасный, а просто -- низкие широкие софы или тахты... Комната принимает совсем другой вид. Вообще, меняется весь стиль жизни... Ты этого не можешь представить. Но мы с мамой уже говорили -- придЈтся многое нам решительно менять. Да ведь у нас и не купишь, из Москвы ж и везти... Ну, есть конечно, и очень вредные моды, достойные только осуждения. Лохматые причЈски, прямо нарочно лохматые, как будто с постели только встала.
-- Это всЈ Запад! Хочет нас растлить. {198}
-- Ну конечно. Но это отражается сразу и в культурной сфере, например в поэзии.
По мере того, как от вопросов сокровенных Авиета переходила к общедоступным, она говорила громче, нестеснЈнно, и еЈ слышали все в палате. Но из этих всех один только ДЈмка оставил свои занятия и, отвлекаясь от нылой боли, всЈ неотменнее тянущей его на операционный стол, слушал Авиету в оба уха. Остальные не выказывали внимания или не было их на койках, и ещЈ лишь Вадим Зацырко иногда поднимал глаза от чтения и смотрел в спину Авиете. Вся спина еЈ, выгнутая прочным мостом, крепко обтянутая неразношенным свитером, была равномерно густо-бордовая и только одно плечо, на которое падал вторичный солнечный зайчик, отблеск открытого где-то окна,-- плечо было сочно-багряное.
-- Да ты о себе больше! -- просил отец.
-- Ну, папа, я съездила -- очень удачно. Мой стихотворный сборник обещают включить в план издательства!! Правда, на следующий год. Но быстрей -- не бывает. Быстрей представить себе нельзя!
-- Да что ты! Что ты, Алка? Да неужели через год мы будем в руках держать..?
Лавиной радостей засыпала его сегодня дочь. Он знал, что она повезла в Москву стихи, но от этих машинописных листиков до книги с надписью Алла Русанова казалось непроходимо далеко.
-- Но как же тебе это удалось? Довольная собой, твердо улыбалась Алла.
-- Конечно, если пойти просто так в издательство и предложить стихи -- кто там с тобой будет разговаривать? Но меня Анна Евгеньевна познакомила с М*, познакомила с С*, я прочла им два-три стиха, им обоим понравилось -- ну, а дальше там кому-то звонили, кому-то записку писали, всЈ было очень просто.
-- Это замечательно,-- сиял Павел Николаевич. Он нашарил на тумбочке очки и надел их, как если бы прямо сейчас предстояло ему взглянуть на заветную книгу.
Первый раз в жизни ДЈмка видел живого поэта, да не поэта даже, а поэтессу. Он и рот раскрыл.
-- Вообще, я насмотрелась на их жизнь. Какие у них простые между собой отношения! Лауреаты -- а друг друга по именам. И какие сами они люди не чванные, прямодушные. Мы представляем себе, что писатель -- это сидит где-то там за облаками, бледный лоб, не подойди! А -- ничего подобного. Всем радостям жизни они открыты, любят выпить, закусить, прокатиться -- и всЈ это в компании. Разыгрывают друг друга, да сколько смеха! Я бы сказала, они именно
в е с е л о живут. А подходит время писать роман -- замыкаются на даче, два-три месяца и, пожалуйста, получите! Нет, я все усилия приложу, чтобы попасть в Союз!