-- Как раз завтра у меня такой день необычный: я буду утром в клинике только часа два, а потом весь день дома, а с обеда опять уйду... Мне очень удобно будет у знакомых переночевать...
И -- посмотрела! Рдели щЈки, глаза же были светлы, безгрешны. Он -- верно ли понял? Он -- достоин ли того, что ему предложено?
А Олег просто не умел понять. Разве можно понять, когда женщина так говорит?.. Это может быть и очень много, и гораздо меньше. Но он не думал, некогда было думать: она смотрела так благородно и ждала.
-- Спа-сибо,-- выговорил он.-- Это... конечно, замечательно.-- Он забыл совсем, как учили его сто лет назад, ещЈ в детстве, держаться галантно, отвечать учтиво.-- Это -- очень хорошо... Но как же я могу вас лишить... Мне совестно.
-- Вы не беспокойтесь,-- с уверительной улыбкой говорила Вега.-- Нужно будет на два-три дня -- мы что-нибудь придумаем тоже. Ведь вам же жалко уезжать из города?
-- Да жалко конечно... Да! Тогда только справку о выписке придЈтся писать не завтрашним днЈм, а послезавтрашним! А то комендатура меня потянет -- почему я не уезжаю. ЕщЈ опять посадят.
-- Ну, хорошо, хорошо, будем мухлевать. Значит, Мите сказать -- сегодня, выписать -- завтра, а в справке написать -- послезавтра? Какой вы сложный человек.
Но глаза еЈ не ломило от сложности, они смеялись. {317}
-- Я ли сложный. Вера Корнильевна! Система сложная! Мне и справок-то нужно не как всем людям по одной, а -- две.
-- Зачем?
-- Одну комендатура заберЈт в оправдание поездки, а вторая -- мне.
(Комендатуре-то он, может, ещЈ и не отдаст, будет кричать, что одна, но -- запас надо иметь? Зря он муку принимал из-за справочки?..)
-- И ещЈ третья -- для вокзала.-- На листике она записала несколько слов.-- Так вот мой адрес. Объяснить, как пройти?
-- Найду-у, Вера Корнильевна!
(Нет, серьЈзно она думала..? Она приглашала его по-настоящему?..)
-- И...-- ещЈ несколько уже готовых продолговатых листиков она приложила к адресу.-- Вот те рецепты, о которых говорила Людмила Афанасьевна. Несколько одинаковых, чтоб рассредоточить дозу.
Те рецепты. Те!
Она сказала как о незначащем. Так, маленькое добавление к адресу. Она умудрилась, два месяца его леча, ни разу об этом не поговорить.
Вот это и был, наверно, такт.
Она уже встала. Она уже к двери шла.
Служба ждала еЈ. ЛЈва ждал...
И вдруг в рассеянных веерах света, забившего всю комнату, он увидел еЈ, беленькую, лЈгонькую, переуженную в поясе, как первый раз только сейчас -- такую понимающую, дружественную и -- необходимую! Как первый раз только сейчас!
И ему весело стало, и откровенно очень. Он спросил:
-- Вера Корнильевна! А за что вы на меня так долго сердились?
Из светового охвата она смотрела с улыбкой, почему-то мудрой:
-- А разве вы ни в чЈм не были виноваты?
-- Нет.
-- Ни в чЈм?
-- Ни в чЈм!
-- Вспомните хорошо.
-- Не могу вспомнить. Ну, хоть намекните!
-- Надо идти...
Ключ у неЈ был в руке. Надо было дверь запирать. И уходить.
А так было с ней хорошо! -- хоть сутки стой.
Она уходила по коридору, маленькая, а он стоял и смотрел вслед.
И сразу опять пошЈл гулять. Весна разгоралась -- надышаться нельзя. Два часа бестолково ходил, набирал, набирал воздуха, тепла. Уже жалко ему было покидать и этот сквер, где он был пленником. Жалко было, что не при нЈм расцветут японские акации, не при нЈм распустятся первые поздние листья дуба. {318}
Что-то и тошноты он сегодня не испытывал, и не испытывал слабости. Ему вполне бы с охоткой покопать сейчас земличку. Чего-то хотелось, чего-то хотелось -- он сам не знал. Он заметил, что большой палец сам прокатывается по указательному, прося папиросу. Ну нет, хоть во сне снись -- бросил, всЈ!
Находившись, он пошЈл к Мите. Мита -- молодец: сумка Олега уже была получена и спрятана в ванной, а ключ от ванной будет у старой нянечки, которая заступит дежурить с вечера. А к концу рабочего дня надо пойти в амбулаторию, получить все справки.
Его выписка из больницы принимала очертания неотвратимые.
Не последний раз, но из последних он поднялся по лестнице.
И наверху встретил Зою.
-- Ну, как делишки, Олег? -- спросила Зоя непринуждЈнно.
Она удивительно неподдельно, совсем в простоте усвоила этот простой тон. Как будто не было между ними никогда ничего: ни ласковых прозвищ, ни танца из "Бродяги", ни кислородного баллона.
И, пожалуй, она была права. А что ж -- всЈ время напоминать? помнить? дуться?
С какого-то еЈ вечернего дежурства он не пошЈл около неЈ околачиваться, а лЈг спать. С какого-то вечера она как ни в чЈм не бывало пришла к нему со шприцем, он отвернулся и дал ей колоть. И то, что нарастало между ними, такое тугое, напряжЈнное, как кислородная подушка, которую они несли когда-то между собой -- вдруг стало тихо опадать. И превратилось в ничто. И осталось -- дружеское приветствие:
-- Ну, как делишки, Олег?
Он оперся о стол ровными длинными руками, свесил чЈрную лохму:
-- Лейкоцитов две тысячи восемьсот. Рентгена второй день не дают. Завтра выписываюсь.
-- Уже завтра? -- порхнула она золотенькими ресницами.-- Ну, счастливо! Поздравляю!
-- Да есть ли с чем?..
-- Вы неблагодарный! -- покачала Зоя головой.-- Ну-ка вспомните хорошо ваш первый день здесь, на площадке! Вы -- думали жить больше недели?
Тоже правда.
Да нет, она славная девчЈнка, Зойка: весЈлая, работящая, искренняя, что думает -- то и говорит. Если выкинуть эту неловкость между ними, будто они друг друга обманули, если начать с чистого места -- что мешает им быть друзьями?
-- Вот так,-- улыбнулся он.
-- Вот так,-- улыбнулась она.
О мулинэ больше не напоминала.
Вот и всЈ. Четыре раза в неделю она будет тут дежурить. Зубрить учебники. Редко вышивать. А там, в городе -- с кем-то стоять в тени после танцев. {319}
Нельзя же сердиться на неЈ за то, что ей двадцать три года и она здорова до последней клеточки и кровинки.
-- Счастливо! -- сказал он без всякой обиды. И уже пошЈл. Вдруг с той же лЈгкостью и простотой она окликнула:
-- АлЈ, Олег! Он обернулся.
-- Вам, может, переночевать будет негде? Запишите мой адрес.
(Как? И она?)
Олег смотрел недоумЈнно. Понять это -- было выше его разумения.
-- Очень удобно, около самой трамвайной остановки. Мы с бабушкой вдвоЈм, но и комнатушки две.
-- Спасибо большое,-- растерянно принял он клочок бумажки.-- Ну, вряд ли... Ну, как придЈтся...
-- Ну, вдруг? -- улыбалась она.
В общем, в тайге б он легче разобрался, чем среди женщин.
Ступил он ещЈ два шага и увидел Сибгатова, тоскливо лежащего на спине на твЈрдом щите в своЈм затхлом углу вестибюля. Даже в сегодняшний буйно-солнечный день сюда попадали только десятые отражения.
Смотрел Сибгатов в потолок, в потолок.
Похужел он за эти два месяца.
Костоглотов присел к нему на край щита.
-- Шараф! Ходят слухи упорные: всю ссылку распустят. И -- спец, и -- адм.
Шараф головы к Олегу не повернул, глаза только, одни. И как будто ничего не принял, кроме звука голоса.
-- Слышишь? И вас, и нас. Точно говорят. А он -- не понимал.
-- Не веришь?.. Домой поедешь?
УвЈл Сибгатов глаза на свой потолок. Растворил безучастные губы:
-- Мне -- раньше надо было.
Олег положил ему руку на руку, а та была на груди, как у мертвеца.
Мимо них бойко проскочила в палату Нэлля:
-- Тут у вас тарелочков не осталось? -- и оглянулась: -- Э, чубатый! А ты чего не обедаешь? А ну, тарелки освобождай, ждать тебя?
Вот это да! -- Пропустил Костоглотов обед и даже не заметил. Домотало его! Только одного он не понял:
-- Тебе-то что?
-- Как что? Я -- раздатчица теперь! -- объявила гордо Нэлля.-- Халат, видишь, чистый какой?
Поднялся Олег -- пойти похлебать свой последний больничный обед. Вкрадчивый, невидимый и беззвучный, выжег в нЈм рентген всякий аппетит. Но по арестантскому кодексу невозможно было оставить в миске. {320}
-- Давай, давай, управляйся быстро! -- командовала Нэлля. Не только халат,-- у неЈ по-новому были и локоны закручены.
-- Во ты какая теперь! -- удивлялся Костоглотов.
-- А то! Дура я за триста пятьдесят по полу елозить! Да ещЈ и не подкормишься... -------- 34
Как, наверно, у старика, пережившего сверстников, бывает тоскливая незаполненность -- "пора, пора уходить и мне", так и Костоглотову в этот вечер в палате уже не жилось, хотя койки были все заполнены, и люди -- всЈ люди, и заново поднимались как новые те же вопросы: рак или не рак? излечивают или нет? и какие другие средства помогают?
К концу дня последний ушЈл Вадим: привезли золото, и его перевели в радиологическую палату.
Только и осталось Олегу пересматривать кровати и вспоминать, кто тут лежал с самого начала и сколько из них умерло. Получалось, что и умерло как будто немного.
Так душно было в палате и так тепло снаружи, что Костоглотов лЈг спать с приоткрытым окном. Воздух весны переваливал на него через подоконник. Весеннее оживление слышалось и из маленьких двориков старых домишек, которые теснились вприлепку к стене медгородка с той стороны. Жизнь этих двориков через кирпичную стену городка не была видна, но сейчас хорошо слышались то хлопанье дверей, то крик на детей, то пьяный зык, то гнусавая патефонная пластинка, а уже поздно после отбоя донЈсся женский сильный низкий голос, выводивший врастяжку, то ли с надрывом, то ли с удовольствием:
И шахтЈ-ора молодо-ого
На кварти-иру привела-а...
Все песни пели -- о том же. Все люди думали -- о том же. А Олегу надо было -- о чЈм-нибудь другом.
Именно в эту ночь, когда встать предстояло рано и силы надо было беречь, Олег совсем не мог заснуть. Проволакивалось через его голову всЈ нужное и ненужное: недоспоренное с Русановым; недосказанное Шулубиным; и ещЈ Вадиму какие надо было высказать аргументы; и голова убитого Жука; и оживлЈнные лица Кадминых при жЈлтой керосиновой лампе, когда он будет выкладывать им миллион городских впечатлений, а у них будут новости аульные и какие они за это время слышали музыкальные передачи -- и приплюснутая хибарка будет казаться им троим наполненною вселенной; потом рассеянно-надменное выражение восемнадцатилетней Инны ШтрЈм, к которой теперь Олег и подойти не посмеет; и эти два приглашения -- два женских приглашения остаться ночевать, ещЈ и от них ломило голову: как нужно было правильно их понимать? {321}