Это опять были те неуяснимые двухэтажные цены и двухэтажные заработки, которые царствовали всюду, но Олег ни вообразить не мог второго этажа, ни тем более забраться туда. Эти шофера запросто перекусывали за пятнадцать рублей каждый -- и ещЈ, может быть, это был не главный их завтрак. Зарплаты на такую жизнь хватить не могло, да и не тем продавался шашлык, кто получает зарплату.
-- Больше нету,-- сказал ларЈчник Олегу.
-- Как нету? Вообще нету?? -- очень огорчился Олег. Как он ещЈ мог раздумывать! Может быть это был первый и последний случай в жизни!
-- Сегодня не привозили.-- ЛарЈчник убирал остатки своей работы и, кажется, собирался опускать козырЈк. И тогда Олег взмолился к шоферам:
-- Братцы! Уступите мне одну палочку! Братцы -- палочку! Один из шоферов, сильно загоревший, но льноволосый паренЈк, кивнул:
-- Ну бери.
Они ещЈ не платили, и зелЈную бумажку, которую Олег достал из кармана, заколотого английской булавкой, ларЈчник даже не в руку принял, а смахнул с прилавка в ящик, как смахивал крошки и мусор.
Но палочка-то была Олегова! Покинув солдатский вещмешок на пыльной земле, он двумя руками взял алюминиевый стержень и, посчитав кусочки -- их было пять, а шестой половинка,-- стал зубами отъедать их с палочки, да не сразу целыми, а помалу. Он вдумчиво ел, как пЈс свою долю, отнесенную в безопасный угол, и размышлял над тем, как легко раздразнить человеческое желание и как трудно насытить раздразнЈнное. Сколько лет был ему из высших даров земли ломоть чЈрного хлеба! Только сейчас он собирался пойти купить его себе на завтрак -- но вот потянуло сизым дымком жаркого, и дали Олегу обглодать палочку -- и уже его надмевало презрение к хлебу.
Шофера кончили по пять палочек, завели машины, уехали -- а Олег всЈ ещЈ досасывал свою долю. Он испытывал губами и языком каждый кусочек -- как сочится нежное мясо, как пахнет, как оно в меру дошло и ничуть не пережарено, сколько первородного притяжения ещЈ таится, ещЈ не убито в каждом таком кусочке. И чем больше он вникал в этот шашлык и чем глубже {334} наслаждался, тем холодней перед ним захлопывалось, что -- к Зое нет ему пути. Сейчас трамвай повезЈт его мимо -- а он не сойдЈт. Это именно над палочкой шашлыка ему стало ясно до предела.
И прежней дорогой в центр города поволок его трамвай, теперь только сильно набитый. Олег узнал Зоину остановку и миновал ещЈ две. Он не знал, какая ему остановка лучше, какая хуже. Вдруг в окно их вагона снаружи снизу женщина стала продавать газеты, и Олегу захотелось посмотреть -- как это, он газетчиков уличный не видел с детства (вот когда последний раз: когда застрелился Маяковский, и мальчишки бегали с экстренным выпуском). Но тут была пожилая русская женщина, совсем не расторопная, не сразу находившая сдачу, а всЈ-таки придумка помогала, и каждый новый трамвай успевал у неЈ сколько-нибудь купить. Олег постоял, убедился, как это у неЈ идЈт.
-- А милиция не гоняет? -- спросил он.
-- Не спохватились,-- утЈрлась газетчица.
Он себя самого не видел, забыл каков. Присмотрись к ним, милиционер бы документы потребовал с него первого, а не с газетчицы.
Уличные электрические часы показывали только девять, но день уже был настолько жарок, что Олег стал расстЈгивать верхние крючки шинели. Не спеша, давая себя обгонять и толкать, Олег шЈл по солнечной стороне около площади, щурился и улыбался солнцу.
ЕщЈ много радостей ожидало его сегодня!..
Это было солнце той весны, до которой он не рассчитывал дожить. И хотя вокруг никто не радовался возврату Олега в жизнь, никто даже не знал -- но солнце-то знало, и Олег ему улыбался. Хотя б следующей весны и не наступило никогда, хотя б эта была последняя -- но ведь и то лишняя весна! и за то спасибо!
Никто из прохожих не радовался Олегу, а он -- всем им был рад! Он рад был вернуться к ним! И ко всему, что было на улицах! Ничто не могло показаться ему неинтересным, дурным или безобразным в его новосотворЈнном мире! Целые месяцы, целые годы жизни не могли сравняться с одним сегодняшним вершинным днЈм.
Продавали мороженое в бумажных стаканчиках. Уж не помнил Олег, когда такие стаканчики и видел. ЕщЈ полтора рубля, порхайте! Мешок, прожжЈнный и прострелянный -- за спиной, обе руки свободны, и, отделяя холодящие слои палочкой, Олег пошЈл ещЈ медленней.
Тут попалась ему фотография с витриной, и в тени. Олег облокотился о железные перила и застрял надолго, рассматривая ту очищенную жизнь и улучшенные лица, которые были выставлены в витрине, а особенно, конечно, девушек, их там больше всего и было. Сперва каждая из них оделась в своЈ лучшее, потом фотограф крутил ей голову и десять раз переставлял свет, потом {335} сделал несколько снимков и отобрал из них лучший, и ретушировал его, потом из десяти таких девушек ещЈ отбирали по одной -- и так составилась эта витрина, и Олег знал -- и все приятно было ему смотреть и верить, что из таких вот девушек и состоит жизнь. За все упущенные годы, и за все, которых он не доживЈт, и за всЈ, чего он был теперь лишЈн -- он насматривался и насматривался бесстыдно.
Кончилось мороженое и надо было выбросить стаканчик, но такой он был чистенький, гладенький, что сообразил Олег: в пути из него пить хорошо. И сунул в вещмешок. Спрятал и палочку -- тоже может пригодиться.
А дальше попалась аптека. Аптека -- тоже очень интересное учреждение! Костоглотов завернул в неЈ тотчас же. Прямоугольники еЈ чистых прилавков, один за другим, можно было рассматривать целый день. Предметы, выставленные здесь, были все диковинны для лагерного глаза, они десятилетиями не встречались в том мире, а какие из них Олег и видел когда-то в вольной жизни, то сейчас затруднялся назвать или вспомнить, для чего они. С дикарским почтением рассматривал он никелированные, стеклянные и пластмассовые формы. А потом шли травы в пакетиках с объяснением их действия. В травы Олег очень верил,-- но где была та трава, где?.. А потом тянулись витрины таблеток, и сколько тут было названий новых, никогда в жизни не слыханных. В общем одна эта аптека открывала Олегу целую вселенную наблюдений и размышлений. Но он вздохнул от витрины к витрине и только спросил, по заказу Кадминых, термометр для воды, соду и марганцовку. Термометра не было, соды не было, а за марганцовку послали платить три копейки в кассу.
Потом Костоглотов стал в очередь в рецептурный отдел и постоял минут двадцать, уже сняв мешочек со спины и тяготясь духотой. ВсЈ-таки было у него колебание -- может лекарство-то взять? Он положил в окошечко один из трЈх одинаковых рецептов, переданных ему вчера Вегой. Он надеялся, что лекарства не будет, и отпадЈт вся проблема. Но оно нашлось. Подсчитали в окошечке и написали ему пятьдесят восемь рублей с копейками.
Олег даже рассмеялся облегчЈнно и отошЈл. Что на каждом шагу в жизни его преследует цифра "пятьдесят восемь" -- этому он ничуть не удивился. Но что ему надо сто семьдесят пять рубликов положить за три рецепта -- это уж было сверх. На такие деньги он мог месяц питаться. Хотел он тут же порвать рецепты в плевательницу, но подумал, что Вега может о них спросить -- и спрятал.
Жалко было уходить от аптечных зеркальных поверхностей. Но день разгорался и звал его, день его радостей.
ЕщЈ много радостей ждало его сегодня.
Он не спешил отшагивать. Он переходил от витрины к витрине, цепляясь как репейник за каждый выступ. Он знал, что неожиданности ждут его на каждом шагу.
И правда, попалась почта, а в окне реклама: "Пользуйтесь {336} фототелеграфом!" Поразительно! О чЈм десять лет назад писали в фантастических романах -- вот уже предлагалось прохожим. Олег зашЈл. Тут висел список -- десятка три городов, куда можно посылать фототелеграммы. Стал Олег перебирать -- кому и куда бы? Но во всех этих больших городах, раскинутых по шестой части суши, не мог он вспомнить ни одного такого человека, кому доставил бы радость своим почерком.
ВсЈ же, чтоб отведать ближе, он подошЈл к окошечку и попросил показать ему бланк и какой размер букв должен быть.
-- Сейчас испортился,-- ответила ему женщина.-- Не работает.
Ах, не работает! Ну, леший с ним. Так и привычней. Спокойней как-то.
ШЈл он дальше, читал афиши. Был цирк и было несколько кино. В каждом что-то шло на дневных сеансах, но вот на это не мог он тратить дня, подаренного ему, чтоб рассмотреть вселенную. Вот если б, действительно, остаться пожить немного в городе, так даже и в цирк пойти не грешно: ведь он как ребЈнок, ведь он родился только что.
Время было такое, что, пожалуй, уже удобно идти к Веге.
Если вообще идти...
А как можно не пойти? Она -- друг. Она приглашала искренно. И смущЈнно. Она -- единственная родная душа во всЈм городе -- и как же не пойти?
Ему-то самому, затаЈнно, только этого одного и хотелось -- идти к ней. Даже не осмотрев городской вселенной -- к ней.
Но что-то удерживало, и подбрасывало доводы: может ещЈ рано? Она могла ещЈ не вернуться или там не прибраться.
Ну, позже...
На каждом перекрЈстке он останавливался, размышляя: как бы не прогадать, куда лучше идти? Он никого не спрашивал и улицы выбирал по прихоти.
И так набрЈл на винную лавку -- не магазин с бутылками, а именно лавку с бочками: полутЈмную, полусырую, с особенным кисловатым воздухом. Какая-то старая таверна! Вино наливали из бочек -- в стаканы. И стакан дешЈвого стоил два рубля. После шашлыка это была действительно дешЈвка! И Костоглотов из глубинного кармана потащил на размен очередной червонец.
Вкуса никакого особенного не оказалось, но ослабевшую его голову стало вскруживать уже на допитии. А когда он пошЈл из лавки, и дальше -- то ещЈ полегчала жизнь, хотя и с утра была к нему благосклонна. Так стало легко и приятно, что, кажется, уже ничто не могло б его расстроить. Потому что всЈ плохое в жизни, что только есть, он уже испытал, отбыл,-- а остальное было лучше.
Сегодня много радостей он себе ещЈ ожидал.
Пожалуй, если б ещЈ одна винная лавка встретилась -- можно бы ещЈ стакан выпить.