Автор: Солженицын А.И.
Оглавление
Часть первая
1. Вообще не рак
2. Образование ума не прибавляет
3. ПчЈлка
4. Тревоги больных
5. Тревоги врачей
6. История анализа
7. Право лечить
8. Чем люди живы
9. Tumor cordis
10. Дети
11. Рак берЈзы
12. Все страсти возвращаются
13. И тени тоже
14. Правосудие
15. Каждому своЈ
16. Несуразности
17. Иссык-кульский корень
18. "И пусть у гробового входа..."
19. Скорость, близкая свету
20. Воспоминание о Прекрасном
21. Тени расходятся
Часть вторая
22. Река, впадающая в пески
23. Зачем жить плохо
24. Переливая кровь
25. Вега
26. Хорошее начинание
27. Что кому интересно
28. Всюду нечет
29. Слово жЈсткое, слово мягкое
30. Старый доктор
31. Идолы рынка
32. С оборота
33. Счастливый конец
34. Потяжелей немного
35. Первый день творения
36. И последний день
{5}
--------
1
Раковый корпус носил и номер тринадцать. Павел Николаевич Русанов никогда не был и не мог быть суеверен, но что-то опустилось в нем, когда в направлении ему написали: "тринадцатый корпус". Вот уж ума не хватило назвать тринадцатым какой-нибудь протечный или кишечный.
Однако во всей республике сейчас не могли ему помочь нигде, кроме этой клиники.
-- Но ведь у меня -- не рак, доктор? У меня ведь -- не рак? -- с надеждой спрашивал Павел Николаевич, слегка потрагивая на правой стороне шеи свою злую опухоль, растущую почти по дням, а снаружи все так же обтянутую безобидной белой кожей.
-- Да нет же, нет, конечно,-- в десятый раз успокоила его доктор Донцова, размашистым почерком исписывая страницы в истории болезни. Когда она писала, она надевала очки -- скруглЈнные четырехугольные, как только прекращала писать -- снимала их. Она была уже немолода, и вид у неЈ был бледный, очень усталый.
Это было еще на амбулаторном призме, несколько дней назад. Назначенные в раковый даже на амбулаторный приЈм, больные уже не спали ночь. А Павлу Николаевичу Донцова определила лечь и как можно быстрей.
Не сама только болезнь, не предусмотренная, не подготовленная, налетевшая как шквал за две недели на беспечного счастливого человека,-- но не меньше болезни угнетало теперь Павла Николаевича то, что приходилось ложиться в эту клинику на общих основаниях, как он лечился уже не помнил когда. Стали звонить -- Евгению СемЈновичу, и Шендяпину, и Ульмасбаеву, а те в спою очередь звонили, выясняли возможности, и нет ли в этой клинике спецпалаты или нельзя хоть временно организовать маленькую комнату как спецпалату. Но по здешней тесноте не вышло ничего.
И единственное, о чем удалось договориться через главного врача -- что можно будет миновать приЈмный покой, общую баню и переодевалку.
И на их голубеньком "москвичике" Юра подвЈз отца и мать к самым ступенькам Тринадцатого корпуса.
Несмотря на морозец, две женщины в застиранных бумазейных халатах стояли на открытом каменном крыльце -- Јжились, а стояли. {6}
Начиная с этих неопрятных халатов всЈ было здесь для Павла Николаевича неприятно: слишком истЈртый ногами цементный пол крыльца; тусклые ручки двери, захватанные руками больных; вестибюль ожидающих с облезлой краской пола, высокой оливковой панелью стен (оливковый цвет так и казался грязным) и большими рейчатыми скамьями, на которых не помещались и сидели на полу приехавшие издалека больные -- узбеки в стЈганых ватных халатах, старые узбечки в белых платках, а молодые -- в лиловых, красно-зелЈных, и все в сапогах и в галошах. Один русский парень лежал, занимая целую скамейку, в расстЈгнутом, до полу свешенном пальто, сам истощавший, а с животом опухшим и непрерывно кричал от боли. И эти его вопли оглушили Павла Николаевича и так задели, будто парень кричал не о себе, а о нЈм.
Павел Николаевич побледнел до губ, остановился и прошептал:
-- Капа! Я здесь умру. Не надо. ВернЈмся.
Капитолина Матвеевна взяла его за руку твердо и сжала:
-- Пашенька! Куда же мы вернЈмся?.. И что дальше?
-- Ну, может быть, с Москвой ещЈ как-нибудь устроится... Капитолина Матвеевна обратилась к мужу всей своей широкой головой, ещЈ уширенной пышными медными стрижеными кудрями:
-- Пашенька! Москва -- это, может быть, ещЈ две недели, может быть не удастся. Как можно ждать? Ведь каждое утро она больше!
Жена крепко сжимала его у кисти, передавая бодрость. В делах гражданских и служебных Павел Николаевич был неуклонен и сам,-- тем приятней и спокойней было ему в делах семейных всегда полагаться на жену: всЈ важное она решала быстро и верно.
А парень на скамейке раздирался-кричал!
-- Может, врачи домой согласятся... Заплатим...-- неуверенно отпирался Павел Николаевич.
-- Пасик! -- внушала жена, страдая вместе с мужем,-- ты знаешь, я сама первая всегда за это: позвать человека и заплатить. Но мы же выяснили: эти врачи не ходят, денег не берут. И у них аппаратура. Нельзя...
Павел Николаевич и сам понимал, что нельзя. Это он говорил только на всякий случай.
По уговору с главврачом онкологического диспансера их должна была ожидать старшая сестра в два часа дня вот здесь, у низа лестницы, по которой сейчас осторожно спускался больной на костылях. Но, конечно, старшей сестры на месте не было, и каморка еЈ под лестницей была на замочке.
-- Ни с кем нельзя договориться! -- вспыхнула Капитолина Матвеевна.-- За что им только зарплату платят!
Как была, объятая по плечам двумя чернобурками, Капитолина Матвеевна пошла по коридору, где написано было: "В верхней одежде вход воспрещЈн". {7}
Павел Николаевич остался стоять в вестибюле. Боязливо, лЈгким наклоном головы направо, он ощупывал свою опухоль между ключицей и челюстью. Такое было впечатление, что за полчаса -- с тех пор, как он дома в последний раз посмотрел на неЈ в зеркало, окутывая кашне,-- за эти полчаса она будто ещЈ выросла. Павел Николаевич ощущал слабость и хотел бы сесть. Но скамьи казались грязными и ещЈ надо было просить подвинуться какую-то бабу в платке с сальным мешком на полу между ног. Даже издали как бы не достигал до Павла Николаевича смрадный запах от этого мешка.
И когда только научится наше население ездить с чистыми аккуратными чемоданами! (Впрочем, теперь, при опухоли, это уже было всЈ равно.)
Страдая от криков того парня и от всего, что видели глаза, и от всего, что входило через нос, Русанов стоял, чуть прислонясь к выступу стены. Снаружи вошЈл какой-то мужик, перед собой неся поллитровую банку с наклейкой, почти полную жЈлтой жидкостью. Банку он нЈс не пряча, а гордо приподняв, как кружку с пивом, выстоянную в очереди. Перед самым Павлом Николаевичем, чуть не протягивая ему эту банку, мужик остановился, хотел спросить, но посмотрел на котиковую шапку и отвернулся, ища дальше, к больному на костылях:
-- Милай! Куда это несть, а?
Безногий показал ему на дверь лаборатории.
Павла Николаевича просто тошнило.
Раскрылась опять наружная дверь -- ив одном белом халате вошла сестра, не миловидная, слишком долголицая. Она сразу заметила Павла Николаевича и догадалась, и подошла к нему.
-- Простите,-- сказала она через запышку, румяная до цвета накрашенных губ, так спешила.-- Простите пожалуйста! Вы давно меня ждЈте? Там лекарства привезли, я принимаю.
Павел Николаевич хотел ответить едко, но сдержался. Уж он рад был, что ожидание кончилось. ПодошЈл, неся чемодан и сумку с продуктами, Юра -- в одном костюме, без шапки, как правил машиной -- очень спокойный, с покачивающимся высоким светлым чубом.
-- ПойдЈмте! -- вела старшая сестра к своей кладовке под лестницей.-- Я знаю, Низамутдин Бахрамович мне говорил, вы будете в своЈм белье и привезли свою пижаму, только ещЈ не ношенную, правда?
-- Из магазина.
-- Это обязательно, иначе ведь нужна дезинфекция, вы понимаете? Вот здесь вы переоденетесь.
Она отворила фанерную дверь и зажгла свет. В каморке со скошенным потолком не было окна, а висело много графиков цветными карандашами.
Юра молча занЈс туда чемодан, вышел, а Павел Николаевич вошЈл переодеваться. Старшая сестра рванулась куда-то ещЈ за это время сходить, но тут подошла Капитолина Матвеевна: {8}
-- Девушка, вы что, так торопитесь?
-- Да н-немножко...
-- Как вас зовут?
-- Мита.
-- Странное какое имя. Вы не русская?
-- Немка...
-- Вы нас ждать заставили.
-- Простите пожалуйста. Я сейчас там принимаю...
-- Так вот слушайте, Мита, я хочу, чтоб вы знали. Мой муж -- заслуженный человек, очень ценный работник. Его зовут Павел Николаевич.
-- Павел Николаевич, хорошо, я запомню.
-- Понимаете, он и вообще привык к уходу, а сейчас у него такая серьЈзная болезнь. Нельзя ли около него устроить дежурство постоянной сестры?
Озабоченное неспокойное лицо Миты ещЈ озаботилось. Она покачала головой:
-- У нас кроме операционных на шестьдесят человек три дежурных сестры днЈм. А ночью две.
-- Ну вот, видите! Тут умирать будешь, кричать -- не подойдут.
-- Почему вы так думаете? Ко всем подходят.
Ко "всем"!.. Если она говорила "ко всем", то что ей объяснять?
-- К тому ж ваши сестры меняются?
-- Да, по двенадцать часов.
-- Ужасно это обезличенное лечение!.. Я бы сама с дочерью сидела посменно! Я бы постоянную сиделку за свой счЈт пригласила,--мне говорят-и это нельзя..?
-- Я думаю, это невозможно. Так никто ещЈ не делал. Да там в палате и стула негде поставить.
-- Боже мой, воображаю, что это за палата! ЕщЈ надо посмотреть эту палату! Сколько ж там коек?
-- Девять. Да это хорошо, что сразу в палату. У нас новенькие лежат на лестницах, в коридорах.
-- Девушка, я буду всЈ-таки просить, вы знаете своих людей, вам легче организовать. Договоритесь с сестрой или с санитаркой, чтобы к Павлу Николаевичу было внимание не казЈнное...-- она уже расщЈлкнула большой чЈрный ридикюль и вытянула оттуда три пятидесятки.
Недалеко стоявший молчаливый сын отвернулся.
Мита отвела обе руки за спину.
-- Нет, нет. Таких поручений...
-- Но я же не вам даю! -- совала ей в грудь растопыренные бумажки Капитолина Матвеевна.-- Но раз нельзя это сделать в законном порядке... Я плачу за работу! А вас прошу только о любезности передать!