Автор: Некрасов Н.А.
Позднейший народный эпос Некрасова — написанная крайне оригинальным размером огромная поэма "Кому на Руси жить хорошо". В ней много балагурства, немало антихудожественного преувеличения и сгущения красок, но есть и множество поразительной силы и меткости выражений. Лучшее в поэме — отдельные, эпизодически вставленные песни и баллады. Ими особенно богата лучшая, последняя часть поэмы — "Пир на весь мир", заканчивающаяся знаменитыми словами: "Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь", и бодрым возгласом: "В рабстве спасенное сердце свободное, золото, золото, сердце народное".
Старая Русь в поэме предстает многолико. Поиск счастья в Дырявино, Неелово, Неурожайко заведомо обречен на провал, странники-правдоискатели идут по замкнутому кругу. В этом круге галерея образов. Каждый несчастен по-своему. Помещик Оболт-Оболдуев страдает искренне. Еще бы, "поля — недоработаны, посевы — недосеены, порядку нет следа!". Как жаль, что минули "времена боярские", когда "дышала грудь помещичья свободно и легко" и когда Оболт-Оболдуев мог распоряжаться крепостными свободно:
Кого хочу — помилую,
Кого хочу — казню.
Закон — мое желание!
Кулак — моя полиция!
Бедный помещик, он так страдальчески плачет в конце своей исповеди! Ведь он карал, любя.
А вот князь Утятин, Последыш, действительно счастлив. Идиотский спектакль, который за вознаграждение разыгрывают его бывшие холопы, вполне его устраивает. Самодур пьет шампанское без меры, "красивых снох пощипывает", осмеивает своих сыновей и их жен. "Господский срок — вся жизнь раба!" Ему как сладкая музыка слова бурмистра
Вам на роду написано
Блюсти крестьянство глупое,
А нам работать, слушаться,
Молиться за господ!
Последыш умрет от очередного удара, но радость крестьян будет преждевременной, так как с его смертью "пропала ласка барская".
Истинно счастлив, между прочим, холоп князей Утятиных. Он, как "и помещик, тоскует по крепостничеству, отверг свободу и остался с милостивым барином. Приятный человек барин, а то, что порой запрягает в телегу вместо лошади или в проруби купает, так что ж — шаловлив барин. Зато потом водкой отогреет и целковый подарит.
Если вдуматься и соотнести поэму Некрасова с тем, что ждет российского крестьянина в будущем, то можно и поспорить с поэтом. Известно, к чему привела власть нищих и рабов, как были записаны в кулаки и уничтожены все крепкие "фермеры", а это привело к тому, что Россия вынуждена покупать хлеб за границей. Изобильные в период старой Руси базары и лавки нынче насыщены скверными продуктами, синтезированными за рубежом, крестьянства как такового практически нет. Тот же факт, что в поэме выведены жестокие самодуры, вовсе не говорит о том, что большинство помещиков и дворян были такими. Напротив, они составляли элиту российского народа. Именно дворяне вышли на Сенатскую площадь, именно они были сосланы "во глубину сибирских руд", где хранили гордое терпение.- Не пьяное мужичье, не крестьянское быдло, способное только на кровавые бунты, а "князья и графья".
Но эта точка зрения весьма спорна. Во времена Н.А. Некрасова пафос его поэмы был смелым, новаторским. Поэт хотел понять, почему народ, получивший свободу, несчастлив. (Это, кстати говоря, хотелось бы понять и сейчас, когда свобода слова и торговли превратилась в свободу умирать от голода.)
Поэма не была окончена. Семь мужиков-странников — символический образ России. В произведении, написанном старательно, как публицистическая статья, нашли свое выражение .многие социальные проблемы того времени. Классовые противоречия ("Помещик", "Последыш") противоречия в крестьянском сознании (народ-труженик и народ — пьяная, невежественная толпа) противоречия между духовностью народа и его невежеством (мечта автора о том, что мужик "не милорда глупого", а "Белинского и Гоголя с базара понесет", осталась мечтой:
нынешний "мужик" несет с базара Маринину и Доценко вперемешку с китайскими тряпками и самопальной водкой) противоречия между бунтарским духом и рабской покорностью (образы Савелия и Якова).
Так что эпопея народного поэта интересна традиционностью народного эпоса, фольклорными вставками, но никак не идеологией.