А Венька сел бриться. Он намыливал щеки, смотрелся в зеркало и молчал. И я тоже молчал. Однако молчание Веньки было почему-то неприятно мне. Мне хотелось, чтобы Венька хоть что-нибудь сказал по поводу Васькиных слов. Мы приятели, нам следовало бы обсудить Васькины слова о Юльке.
Я терпеливо ждал, что скажет Венька. Но он молча выбрил одну щеку и начал брить другую.
Бриться ему было трудно одной рукой. Я удивился, что он бреется, не натягивая кожу на щеке, как делал я, как делают все. И еще я удивлялся уж слишком спокойному выражению его лица, будто ничего здесь не произошло, будто Васька и не приходил вовсе и ничего не говорил. Правда, два раза Венька поморщился, но это оттого, что бритва шла против волоса.
Мне вдруг захотелось, чтобы он порезался.
Но он побрился благополучно, вытер тщательно бритву и, спрятав ее в футляр, стал, не взглянув на меня, собирать со стола бумагу, испачканную мылом. Потом он сказал:
- Вот я и побрился.
- Можешь, - ехидно сказал я, - идти в магазин. Наверно, еще не закрыли, Юлька там.
Венька ничего мне на это не ответил. Взяв кисточку, выжал ее в стаканчик и понес стаканчик во двор, чтобы выплеснуть грязную воду.
Вернувшись, он, улыбаясь, спросил:
- Ты чего злишься? Влюблен?
- В кого это я влюблен?
- В Юльку, что ли?
- Не угадал, - сказал я и тоже улыбнулся.
- А в кого?
И тут я соврал непонятно для чего, может быть, из гордости.
- Нет, - сказал я, - нисколько я в нее не влюблен. Был влюблен, правда. Но теперь прошло. Мне сейчас другая девушка нравится.
- Катя Петухова?
Я зачем-то утвердительно мотнул головой, хотя библиотекарша мне никогда не нравилась.
- Честное слово? - спросил Венька и пристально посмотрел на меня.
Я подумал и сказал твердо:
- Честное слово.
И в эту минуту сам поверил, что мне действительно нравится не Юлька, а Катя Петухова. Я даже почувствовал какое-то облегчение. Венька шагал по комнате взад-вперед и опять молчал.
Утром я поехал в деревню Покукуй, где минувшей ночью произошло убийство с целью грабежа.
Убитым оказался заведующий кооперативом. А сторожа бандиты связали знаменитыми тогда сыромятными ремешками-ушивками, отличавшимися, как мы писали в протоколах, "большой прочностью и свойством крепости узла при завязывании".
Пока я вел расследование в Покукуе, пришло известие, что точно такие преступления на рассвете совершены в Покаралье, в Уяне и в Ючике. В Уяне, помимо ремешков-ушивок, были найдены на месте преступления еще охотничье ружье марки "геха", имеющее свойство поражать большую площадь рассеиванием картечи при выстреле, и американская винтовка марки "винчестер", обладающая большой дальнобойностью.
Эти вещественные доказательства, попавшие в наши руки, говорили о многом.
Во-первых, они попали к нам в руки именно потому, что в одной из деревень, в Уяне, сами жители, главным образом промысловые охотники, оказали серьезное сопротивление бандитам - трех убили.
Это уже отрадная новость. И многозначительная. Значит, жители все активнее вступают в борьбу против бандитов.
Это я с удовольствием записал в сводку.
Во-вторых, оружие, оставленное бандитами в Уяне, выглядело совершенно новым. Оно и выпущено совсем недавно - в прошлом году. Значит, бандиты все еще снабжаются новым оружием, может быть, прямо из-за границы.
Это тоже очень важный факт. И его я тоже отметил в сводке.
Однако больше всего меня занимали ремешки-ушивки.
Не первые распустившиеся на деревьях листочки, не горячее солнце, а именно эти ремешки-ушивки свидетельствовали, что весна уже началась и на днях у нас вдвое, втрое, вчетверо прибавится работы.
Ремешки-ушивки - это изобретение неуловимого Кости Воронцова, "императора всея тайги". Значит, он уже выходит на простор. Первые убийства и грабежи - дело рук его банды.
Я доложил об этом начальнику. Потом пошел в больницу.
Было обеденное время. Венька, как все больные, ел из алюминиевой тарелки манную кашу с постным маслом.
- Пусть это все валится ко всем чертям! - сказал Венька, выслушав меня, и так отодвинул тарелку, что она скатилась со стола. - Пусть заведующий сам доедает эту кашу. А я сегодня же ухожу из больницы...
- А начальник? Он же тебе твердо приказал...
- Пусть он что хочет приказывает! - обозлился Венька. - Пусть он хоть сам ложится сюда, а я ухожу. Я всю осень готовил дело. И еще зимой налаживал. А теперь я буду тут лежать? Нет, дураков нету тут лежать...
Венька снял больничный байковый халат, от которого пахло щами, лекарствами и еще чем-то удушливым, надел все свое, принесенное санитаром из кладовой и пахнущее теперь мышиным пометом и сыростью, подарил санитару за услуги зажигалку, сделанную из винтовочного патрона, попрощался с больными, пообещал как-нибудь зайти сыграть в шашки, и мы пошли к начальнику.
Начальник сейчас же вызвал нашего Полякова, велел в своем присутствии осмотреть Венькино плечо и, не поверив фельдшеру, еще сам осмотрел.
- Заживает? Как сам-то чувствуешь, заживает?
- Зажило уже, - сказал Венька. - Я чувствую, что зажило.
- Нет! - покачал головой начальник. - Дней этак десять надо еще полежать. А ты как считаешь, Поляков?
Поляков поднял нос, понюхал воздух, как всегда делал в затруднительных случаях, и согласился с начальником.
- А Воронцова кто будет ловить? - сердито посмотрел Венька на Полякова. - Вы, что ли?
- Это уж не по моей части, - чуть отступил Поляков.
- Вот в том-то и дело, - сказал Венька. - Мне надо ехать в Воеводский угол. Просто очень срочно. Может, даже сегодня. Я и так, наверно, пропустил время. А вы, Роман Федорович, я вас прошу, - обратился он к Полякову, - еще раз мне сегодня перевяжите получше. А потом уж я сам повязку сниму в Воеводском углу. Когда все заживет окончательно...
- Нет, в Воеводский угол ты не поедешь. - Начальник стал отмыкать ящик письменного стола. - Ни сегодня, ни завтра не поедешь. Воронцова мы будем ловить уж своими силами. Без тебя. - И, отомкнув ящик, протянул Веньке вчетверо сложенную бумагу.
Это был приказ откомандировать Вениамина Степановича Малышева в распоряжение губернского уголовного розыска.
- Могу тебя только поздравить, - протянул Веньке руку начальник. - Ничего поделать не могу. Могу только поздравить.
- Все это ерунда! - положил на стол бумагу Венька. - И потом, я хотел спросить: почему это именно меня откомандировать? В честь чего?
- Я так понимаю, - сказал начальник, - что в связи с ликвидацией банды Клочкова. Это надо понимать как выдвижение молодых кадров на руководящую работу в губернский центр...
- А я при чем? - опять спросил Венька. - Если уж выдвигать, так не меня, а Соловьева Колю. Ведь Клочкова же он убил...
- Ничего не знаю, ничего не знаю! - засмеялся начальник. - Руководящим товарищам виднее, кто кого убил. И кроме того, очень важно, какое освещение дает событиям пресса...
Тут, наверно, мы все в одно время вспомнили эту фразу из очерка Якова Узелкова о юноше-комсомольце с пылающим взором, который совершал буквально чудеса храбрости.
- Значит, даже в губрозыске верят брехунам, - сказал Венька. - Но я все равно должен сейчас поехать в Воеводский угол.
- Когда плечо окончательно заживет, тогда посмотрим, - спрятал бумагу опять в ящик письменного стола начальник и сделал строгое лицо.
Венька застегнул все пуговицы на рубашке, поправил поясной ремень и вытянулся, как на смотру.
- Я уже и так вполне здоров. Чего еще надо? Глядите, как я нажимаю плечо. И ничего...
- Медицина, видишь, другого мнения.
- А ну ее, медицину! - вдруг вспыхнул Венька. И кроме Веньки, никто бы так не посмел вспылить в присутствии нашего начальника. - Мне работать надо, а тут какая-то ерунда с медициной...
Начальник, однако, не одернул Веньку. Промолчал. И можно было так понять, что он согласен с Венькой.
Поляков, уже не прекословя, повел Веньку на перевязку к себе в амбулаторию. И, как бы извиняясь перед Поляковым за свой внезапный выпад против медицины в кабинете начальника, Венька говорил по дороге на перевязку:
- Это если б зимой - пожалуйста. Я бы с удовольствием, Роман Федорович, еще полечился... Худо ли отдохнуть, почитать, разные байки послушать. А сейчас - вы же сами понимаете - лечиться некогда. Такая горячка начинается. Одним словом - весна. И скоро - лето...
Мы шли с Венькой домой, на нашу улицу Пламя революции, мимо городского сада, мимо пахучего кустарника, уже нависшего курчавыми вершинами над решетчатым деревянным забором.
Я предложил:
- Может, зайдем к Долгушину? Он вчера переехал в сад. И медведя своего перевез...
- Ну и пес с ним!
- Нет, правда, может, зайдем? По случаю твоего выздоровления. У Долгушина выступает какой-то новый куплетист. Из Красноярска.
- Ну и пусть выступает! А я поеду в Воеводский угол. Некогда мне. В другое время куплетиста послушаем... 15
Мне тоже хотелось поехать в Воеводский угол, но начальник меня не пустил.
Венька уехал один. И на работе я как-то не замечал его отсутствия. А в свободные часы мне вдруг становилось скучно. В больницу теперь не надо было ходить. И к Долгушину идти одному казалось почему-то неудобным.
Перед вечером однажды я зашел в библиотеку. Катя Петухова собиралась домой. Она уже сняла свой серенький халатик и мыла руки под дребезжащим умывальником.
- Закрыто, - сказала она мне довольно нелюбезно. - Разве не видно, на дверях написано: до семи тридцати.
- Ничего, - сказал я, - я только книжки посмотрю.
- Завтра посмотришь...
- Завтра я, может, уеду. Я хотел сегодня тут кое-что посмотреть.
- Ну, посмотри, - согласилась она.
Я смотрел книжки, пока она вытирала полотенцем руки, потом надевала синюю жакетку. Наконец она загремела ключами и стала у открытой двери, нетерпеливо ожидая, когда я уйду.
Мы вышли вместе, молча прошли весь переулок, а у ворот городского сада я сам неожиданно для себя предложил ей:
- Зайдем в сад?
- Это зачем же?
- Просто погуляем, пройдемся. А что особенного?
- Ничего особенного, - сказала Катя. - Но я еще не обедала...