Я не обижался на Веньку за то, что он не рассказывает мне в подробностях о своих делах в Воеводском углу.
Поужинав, мы вышли из павильона и сразу же напротив, около тележки мороженщика, увидели Ваську Царицына. Он облизывал зажатый в круглых вафлях малиновый кружок и морщился от холода на зубах.
- А Юлька только сейчас меня спрашивала, почему вас не видно, - сообщил он. И заулыбался: - Юлька на берег пошла. Вы ее еще догоните...
- Зачем нам догонять, - сказал я независимо.
Но когда Васька, поговорив с нами и доев мороженое, направился к киоску пить воду, мы, не уславливаясь, пошли на берег.
На том самом месте, на рогатой коряге, где я однажды сидел с Юлькой, сейчас сидели две девушки. Длинная заросшая аллея кончалась как раз у этого места. Мы подошли к коряге. И девушки разом вздрогнули и обернулись.
Я поздоровался с ними и потом, точно так, как Васька Царицын меня, взял Веньку за руку и познакомил сразу с Юлей и Катей.
Катя сказала, показывая глазами на Веньку:
- Я с ним уже знакома. Я с ним в комиссии была, кожзавод проверяли. Помнишь?
- Помню, - кивнул Венька.
Потом, как водится, я с Катей пошел вперед, а Венька с Юлей за нами. И я нарочно сделал так, чтобы мы потерялись.
Венька нашел меня только дома. Он вернулся домой как будто чем-то расстроенный. Я подумал, что он разочаровался в Юле или понял так же, как я, что девушка эта совсем не такая, как казалась. Но Венька, снимая через голову рубашку, вдруг сказал мрачно:
- Честное слово, я женился бы на ней. Если б она согласилась, я бы женился. Вот так сразу, не раздумывая...
- Женись, - улыбнулся я, почти не удивившись его словам. И еще добавил зачем-то: - По-моему, она тебя любит.
На это Венька ничего не ответил. Аккуратно сложил около кровати на стуле одежду и молча лег в постель. Мне тоже не хотелось разговаривать. После этой встречи с Катей настроение у меня было неважное.
Перед Катей я чувствовал себя виноватым. Надо было или сказать ей, что я сидел тогда с Юлькой под френчем, или не говорить, забыть это. Я не знал, что Катя давно знакома с Юлькой. Они, кажется, подруги...
И Веньке тоже всего не сказал. Надо, подумал я, сказать прежде всего Веньке о том, как я один вечер ухаживал за Юлькой. Обязательно надо сказать. А то какие же мы товарищи?
Но Венька, должно быть, спал. Я сидел за столом. Потом тихонько отодвинул стул, встал и на цыпочках прошел к своей кровати.
Я уже разделся и лег, собираясь погасить лампу, и в последний раз посмотрел на Веньку. Глаза у него были открыты, и он смотрел на меня. Я даже вздрогнул. Но он, не обратив на это внимания, сказал:
- Все-таки я ее не стою, - и приподнялся на подушке.
- Почему это? - спросил я.
- Потому... - вздохнул Венька. - Она какая-то нежная. Прямо как девочка. А у меня все-таки были обстоятельства...
- Какие?
- Ну, помнишь, я тебе рассказывал...
- Чего рассказывал?
- Неужели не помнишь?
- Не помню.
- Ну, как я встретил одну женщину и потом захворал. Когда мне не было еще семнадцати лет...
- Но ты же вылечился, - сказал я.
- Ну что из того, что вылечился? Все-таки было. Как ты считаешь, надо это Юльке сказать?
- Вот уж не знаю, - затруднился я. - Как-то неловко про такое говорить...
- В этом все дело, что неловко, - согласился Венька.
- А зачем говорить?
- Ну как же не говорить, если она сама такая откровенная и вдруг выйдет за меня замуж? Если, конечно, решится выйти...
- Вот когда выйдет, тогда и скажешь.
- Нет, это получится, что я ее обманывал. А тут надо делать все начистоту. Это же будет у нас семейная жизнь. Для чего же все начинать с обмана?!
Венька посмотрел на меня внимательно, как смотрят на человека, желая прочитать его мысли, и спросил:
- Ты как считаешь, я правильно думаю?
- Вообще-то правильно, - уклончиво ответил я.
- А конкретно?
- А конкретно я еще не знаю, как тут считать...
- Крутишь ты чего-то! - упрекнул меня Венька. - А я считаю, что в семейной жизни не должно быть никаких секретов. На службе - вот, скажем, как нам сейчас приходится на оперативной работе - это одно, а в семейной жизни все должно быть в открытую. Иначе, какая же это семейная жизнь!
- Отчасти это правильно, - согласился я. - Но как-то неудобно говорить девушке...
- В этом все дело, - опять сказал Венька.
Он снова лег на подушку и задумался. И я задумался. Как быть? Сейчас сказать ему про тот вечер с Юлькой или потом? Ну хорошо, я скажу сейчас, он расстроится. А если сказать после? А если совсем не говорить? Ведь ничего особенного не было. Просто сидели рядом. Я уж сказал ему, что мы сидели рядом. Про френч только не сказал. Ну, скажу про френч, что сидел под френчем...
Но Венька первым нарушил тишину.
- Ты знаешь, - сказал он и повернулся лицом ко мне. - Вот я всегда думаю. Дай мне три месяца свободных. Совсем, совсем свободных. Чтобы никакой заботы, ни воров, ни бандитов. И я буду думать про свою жизнь. Как я жил, как мне жить дальше. Я все ошибки свои вспомню, где когда промазал, не догадался, не сообразил. Все начну по-новому. Чтобы ни одной ошибки. Вот тогда другое дело. А то знаешь, как может получиться? Будет полный коммунизм. Будут новые люди, которые еще с пионеров начали. И не только самогонку не пили, но даже красное вино не пробовали. И они нам скажут...
Но что они нам скажут, Венька, должно быть, еще не знал. Он замолчал неожиданно, впрочем, как часто делал, оборвав себя вдруг на полуслове, и отвернулся к стене.
Он долго лежал так, отвернувшись. Потом снова окликнул меня:
- А ты знаешь, я ей все равно не смогу сказать про это. Мне стыдно...
- Действительно, - проговорил я спросонья.
И в эту минуту впервые мне представилась нелепой вся эта история. Венька ведь сегодня только познакомился с девушкой и уже собирается жениться и рассказать ей такой секрет.
"Хотя, - сию же минуту подумал я, - ничего, пожалуй, удивительного: он давно ее любит, и она, наверно, тоже. Уж если он решил жениться - значит, это серьезно, прочно, окончательно".
Весь следующий день Венька был занят своими делами. Мы почти не виделись.
Вечером, когда я пришел домой, он уже спал. А на рассвете за ним заехал кучер нашего начальника и увез его в Воеводский угол. Из Воеводского угла он приезжал теперь ненадолго - на сутки, не больше - и уезжал обратно.
И все-таки за это краткое пребывание в Дударях он успевал встречаться с Юлькой.
Домой после этих встреч он возвращался невеселый, задумчивый и, немножко поговорив со мной о каких-нибудь пустяках, ложился спать, потому что утром ему надо было снова ехать в тайгу.
О своих делах в Воеводском углу он по-прежнему почти ничего не рассказывал. Но однажды вечером, когда мы дома пили чай, он вдруг ни с того ни с сего засмеялся.
Я удивленно взглянул на него.
- Очень смешно, - сказал он, - Лазарь Баукин такой зверюга, как ты говоришь, а жена его ухватом прямо по башке! Он мне сам жаловался. "И ничего, говорит, поделать не могу. Выгоняет из избы..."
- Все-таки мне непонятно, - сказал я, - почему ты ухватился за этого Лазаря? Ведь ты сразу за него ухватился еще тогда, зимой. Помнишь, как это было?
- Помню.
- И вот я не понимаю: почему ты тогда за него ухватился?
- Я сам не понимаю, - опять засмеялся Венька. - Но ты подожди, подожди. Ты еще посмотришь, как все получится. Хотя, конечно, Лазарь - это не ангел.
- Не только не ангел, но злейший бандит, мы с тобой таких, наверно, не один десяток встречали. Но ты почему-то за него именно ухватился...
Венька задумался, но ненадолго. Потом сказал:
- Это, понимаешь, не всегда можно все в точности объяснить - что, зачем и почему. Но раз я ухватился, я должен доколотить это дело до конца.
Все силы свои он, казалось, сосредоточил теперь на одном - на будущей поимке Кости Воронцова.
Он даже все личные планы строил теперь с таким расчетом: "Вот поймаем Костю, и я осенью обязательно поступлю на рабфак. И ты поступай тогда. Что мы, хуже всех, что ли?" "Вот заарканим "императора", и я сразу договорюсь с Юлькой. Не могу я это дело тянуть!"
И не только свои личные планы он связывал с поимкой Кости Воронцова: "Вообще все здорово будет, когда мы его поймаем. Всех остальных бандюг мы тогда свободно переловим и переколотим. Костя у них сейчас вроде как знамя. И до чего сильно его боятся везде! Даже председатели сельсоветов боятся. Это уж просто срам. Называются представители Советской власти - и боятся какого-то бандита! От одного его имени дрожат. Это мы виноваты, что так долго вокруг него крутимся. Если б мы работали как следует, мы бы его еще прошлой осенью взяли. Мы за это в первую голову отвечаем!" 17
Наконец однажды, в середине дня, Венька вернулся из Воеводского угла и сказал мне:
- Ну, кажется, начинаем делать дело. Сейчас доложил начальнику всю картину. Завтра вместе с ним едем брать "императора".
- А я?
- Что ты?
- А я опять тут буду сидеть?
- Нет, и ты поедешь. Начальник сам сказал, чтобы и ты поехал. И Колю Соловьева возьмем. Только этот припадочный Иосиф Голубчик не поедет. Я попросил, чтобы он не ездил. Тут дело тонкое, хитрое. Тут героизм не требуется...
Мы пошли с Венькой на реку купаться. Он разделся на плотах и показал мне плечо.
- Ты смотри, как здорово зажило! А ты знаешь от чего? От брусничного листа. Мне Лазарь прикладывал брусничный лист. Его знахарка научила в Воеводском углу. Мировая медицина!..
- А ты Лазаря, значит, часто видишь?
- Конечно. Мы вчера с ним рыбу ловили на Черном омуте. Он здорово жарит рыбу на рожне. Вот так возьмет рыбину, распорет, выпотрошит, чуть присолит и растянет на рогатке. Над костром. Обожраться можно, до чего вкусно! А икру из рыбины надо сразу есть. Лучше всего с хлебом...
Если б я не знал, кто такой Лазарь Баукин, я подумал бы, что Венька рассказывает про своего закадычного дружка. Но я не мог забыть, что Баукин - преступник с большим и тяжелым грузом преступлений, за которые он должен ответить по закону. Ведь он не просто удит рыбу в Черном омуте или в Пузыревом озере, он скрывается от заслуженного наказания. Ведь мы не отпустили его из уголовного розыска, а он убежал. И еще увел с собой двух преступников.