Борменталь в рубашке и синих подтяжках. Между врачами на круглом столе рядом
с пухлым альбомом стояла бутылка коньяку, блюдечко с лимоном и сигарный
ящик. Ученые, накурив полную комнату, с жаром обсуждали последние события:
этим вечером Шариков присвоил в кабинете Филиппа Филипповича два червонца,
лежавшие под пресс-папье, пропал из квартиры, вернулся поздно и совершенно
пьяный. Этого мало. С ним явились две неизвестных личности, шумевших на
парадной лестнице и
изъявивших желание ночевать в гостях у Шарикова. Удалились означенные
личности лишь после того, как Федор, присутствовавший при этой сцене в
осеннем пальто, накинутом сверх белья, позвонил по телефону в 45 отделение
милиции. Личности мгновенно отбыли, лишь только Федор повесил трубку.
Неизвестно куда после ухода личностей задевалась малахитовая пепельница с
подзеркальника в передней бобровая шапка Филиппа Филипповича и его же
трость, на каковой трости золотой вязью было написано: "Дорогому и
уважаемому Филиппу Филипповичу благодарные ординаторы в день...', Дальше шла
римская цифра Х.
- Кто они такие? - Наступал Филипп Филиппович, сжимая кулаки, на
Шарикова.
Тот, шатаясь и прилипая к шубам, бормотал насчет того, что личности ему
неизвестны, что они не сукины сыны какие-нибудь, а - хорошие.
- Изумительнее всего, что ведь они же оба пьяные... Как же они
ухитрились? - Поражался Филипп Филиппович, глядя на место в стойке, где
некогда помещалась память юбилея.
- Специалисты, - пояснил Федор, удаляясь спать с рублем в кармане.
От двух червонцев Шариков категорически отперся и при этом выговорил
что-то неявственное насчет того, что вот, мол, он не один в квартире.
- Ага, быть может, это доктор Борменталь свистнул червонцы?
Осведомился Филипп Филиппович тихим, но страшным по оттенку голосом.
Шариков качнулся, открыл совершенно посоловевшие глаза и высказал
предположение:
- А может быть, зинка взяла...
- Что такое?.. - Закричала Зина, появившись в дверях как привидение,
прикрывая на груди расстегнутую кофточку ладонью, - да как он...
Шея Филиппа Филипповича налилась красным цветом.
- Спокойно, зинуша, - молвил он, простирая к ней руку, - не волнуйся,
мы все это устроим.
Зина немедленно заревела, распустив губы, и ладонь запрыгала у нее на
ключице.
- Зина, как вам не стыдно? Кто же может подумать? Фу, какой срам!
Заговорил Борменталь растерянно.
- Ну, Зина, ты - дура, прости господи, - начал было Филипп Филиппович.
Но тут зинин плач прекратился сам собой и все умолкли. Шарикову стало
нехорошо. Стукнувшись головой об стену он издал звук - не то "и", не то "е"
- вроде "эээ"! Лицо его побледнело и судорожно задвигалась челюсть.
- Ведро ему, негодяю, из смотровой дать!
И все забегали, ухаживая за заболевшим Шариковым. Когда его отводили
спать, он, пошатываясь в руках Борменталя, очень нежно и мелодически ругался
скверными словами, выговаривая их с трудом.
Вся эта история произошла около часу, а теперь было часа 3 пополуночи,
но двое в кабинете бодрствовали, взвинченные коньяком с лимоном. Накурили
они до того, что дым двигался густыми медленными плоскостями, даже не
колыхаясь.
Доктор Борменталь, бледный, с очень решительными глазами, поднял рюмку
с стрекозиной талией.
- Филипп Филиппович, - прочувственно воскликнул он, - я никогда не
забуду, как я полуголодным студентом явился к вам, и вы приютили меня
при кафедре. Поверьте, Филипп Филиппович, вы для меня гораздо больше,
чем профессор, учитель... Мое безмерное уважение к вам... Позвольте вас
поцеловать, дорогой Филипп Филиппович.
- Да, голубчик, мой... - Растерянно промычал Филипп Филиппович и
поднялся навстречу. Борменталь его обнял и поцеловал в пушистые, сильно
прокуренные усы.
- Ей-богу, Филипп фили...
- Так растрогали, так растрогали... Спасибо вам, - говорил Филипп
Филиппович, - голубчик, я иногда на вас ору на операциях. Уж простите
стариковскую вспыльчивость. В сущности ведь я так одинок... "От севильи до
гренады..."
- Филипп Филиппович, не стыдно ли вам?.. - Искренно воскликнул пламенны
Борменталь, - если вы не хотите меня обижать, не говорите мне больше таким
образом...
- Ну, спасибо вам... "К берегам священным Нила..." Спасибо... И я вас
полюбил как способного врача.
- Филипп Филиппович, я вам говорю!.. - Страстно воскликнул Борменталь,
сорвался с места, плотнее прикрыл дверь, ведущую в коридор и, вернувшись,
продолжал шепотом, - ведь это - единственный исход. Я не смею вам, конечно,
давать советы, но, Филипп Филиппович, посмотрите на себя, вы совершенно
замучились, ведь так нельзя же больше работать!
- Абсолютно невозможно, - вздохнув, подтвердил Филипп Филиппович.
- Ну, вот, это же немыслимо, - шептал Борменталь, - в прошлый раз вы
говорили, что боитесь за меня, если бы вы знали, дорогой профессор, как вы
меня этим тронули. Но ведь я же не мальчик и сам соображаю, насколько это
может получиться ужасная шутка. Но по моему глубокому убеждению, другого
выхода нет.
Филипп Филиппович встал, замахал на него руками и воскликнул:
- И не соблазняйте, даже и не говорите, - профессор заходил по комнате,
закачав дымные волны, - и слушать не буду. Понимаете, что получиться, если
нас накроют. Нам ведь с вами "принимая во внимание происхождение" - от'ехать
не придется, невзирая на нашу первую судимость. Ведь у нас нет подходящего
происхождения, мой дорогой?
- Какой там черт! Отец был судебным следователем в вильно, - горестно
ответил Борменталь, допивая коньяк.
- Ну вот-с, не угодно ли. Ведь это же дурная наследственность.
Пакостнее и представить себе ничего нельзя. Впрочем, виноват, у меня еще
хуже. Отец - кафедральный протоиерей. Мерси. "От севильи до гренады... В
тихом сумраке ночей..." Вот, черт ее возьми.
- Филипп Филиппович, вы - величина мирового значения, и из-за какого-то
извините за выражение, сукиного сына... Да разве они могут вас тронуть,
помилуйте!
- Тем более, не пойду на это, - задумчиво возразил Филипп Филиппович,
останавливаясь и озираясь на стеклянный шкаф.
- Да почему?
- Потому что вы-то ведь не величина мирового значения.
- Где уж...
- Ну вот-с. А бросать коллегу в случае катастрофы, самому же выскочить
на мировом значении, простите... Я - московский студент, а не Шариков.
Филипп Филиппович горделиво поднял плечи и сделался похож на
французского древнего короля.
- Филипп Филиппович, эх... - Горестно воскликнул Борменталь, - значит,
что же? Теперь вы будете ждать, пока удастся из этого хулигана сделать
человека?
Филипп Филиппович жестом руки остановил его, налил себе коньяку,
хлебнул, пососал лимон и заговорил:
- Иван Арнольдович, как по-вашему, я понимаю что-либо в анатомии и
физиологии, ну скажем, человеческого мозгового аппарата? Как ваше мнение?
- Филипп Филиппович, что вы спрашиваете! - С большим чувством ответил
Борменталь и развел руками.
- Ну, хорошо. Без ложной скромности. Я тоже полагаю, что в этом я не
самый последний человек в Москве.
- А я полагаю, что вы - первый не только в Москве, а и в Лондоне и в
оксфорде! - Яростно перебил Борменталь.
- Ну, ладно, пусть будет так. Ну так вот-с, будущий профессор
Борменталь: это никому не удастся. Конечно. Можете и не спрашивать. Так и
сошлитесь на меня, скажите, Преображенский сказал. Финита, клим! - Вдруг
торжественно воскликнул Филипп Филиппович и шкаф ответил ему звоном, - клим,
- повторил он. - Вот что, Борменталь, вы первый ученик моей школы и, кроме
того, мой друг, как я убедился сегодня. Так вот вам как другу, сообщу по
секрету, - конечно, я знаю, вы не будете срамить меня - старый осел
Преображенский нарвался на этой операции как третьекурсник. Правда, открытие
получилось, вы сами знаете - какое, тут Филипп Филиппович горестно указал
обеими руками на оконную штору, очевидно, намекая на Москву, - Но только
имейте в виду, Иван Арнольдович, что единственным результатом этого открытия
будет то, что все мы теперь будем иметь этого Шарикова вот где, - здесь,
Преображенский похлопал себя по крутой и склонной к параличу шее, будьте
спокойны! Если бы кто-нибудь, - сладострастно продолжал Филипп Филиппович, -
разложил меня здесь и выпорол, - я бы, клянусь, заплатил бы червонцев пять!
"От севильи до гренады..." Черт меня возьми... Ведь я пять лет сидел,
выковыривал придатки из мозгов... Вы знаете, какую я работу проделал - уму
непостижимо. И вот теперь, спрашивается - зачем? Чтобы в один прекрасный
день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы дыбом встают.
- Исключительное что-то.
- Совершенно с вами согласен. Вот, доктор, что получается, когда
исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой,
форсирует вопрос и приподнимает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с
кашей.
- Филипп Филиппович, а если бы мозг спинозы?
- Да! - Рявкнул Филипп Филиппович. - Да! Если только злосчастная собака
не помрет у меня под ножом, а вы видели - какого сорта эта операция. Одним
словом, я - Филипп Преображенский, ничего труднее не делал в своей жизни.
Можно привить гипофиз спинозы или еще какого-нибудь такого лешего и
соорудить из собаки чрезвычайно высокостоящего. Но на какого дьявола? -
Спрашивается. Обьясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно
фабриковать спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно. Ведь
родила же в холмогорах мадам ломоносова этого своего знаменитого. Доктор,
человечество само заботится об этом и в эволюционном порядке каждый год
упорно, выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев,
украшающих земной шар. Теперь вам понятно, доктор, почему я опорочил ваш