- "От севильи до гренады..." - Рассеянно запел Филипп Филиппович и
нажал педаль в мраморном умывальнике. Зашумела вода.
- Клянусь богом! - Говорила дама и живые пятна сквозь искусственные
продирались на ее щеках, - я знаю - это моя последняя страсть. Ведь это
такой негодяй! О, профессор! Он карточный шулер, это знает вся москва. Он не
может пропустить ни одной гнусной модистки. Ведь он так дьявольски молод. -
Дама бормотала и выбрасывала из-под шумящих юбок скомканный кружевной клок.
Пес совершенно затуманился и все в голове у него пошло кверху ногами.
Ну вас к черту, - мутно подумал он, положив голову на лапы и задремав
от стыда, - и стараться не буду понять, что это за штука - все равно не
пойму.
Очнулся он от звона и увидел, что Филипп Филиппович швырнул в таз
какие-то сияющие трубки.
Пятнистая дама, прижимая руки к груди, с надеждой глядела на Филиппа
Филипповича. Тот важно нахмурился и, сев за стол, что-то записал.
- Я вам, сударыня, вставляю яичники обезьяны, - обьявил он и посмотрел
строго.
- Ах, профессор, неужели обезьяны?
- Да, - непреклонно ответил Филипп Филиппович.
- Когда же операция? - Бледнея и слабым голосом спрашивала дама.
- "От севильи до гренады..." Угм... В понедельник. Ляжете в клинику с
утра. Мой ассистент приготовит вас.
- Ах, я не хочу в клинику. Нельзя ли у вас, профессор?
- Видите ли, у себя я делаю операции лишь в крайних случаях. Это будет
стоить очень дорого - 50 червонцев.
- Я согласна, профессор!
Опять загремела вода, колыхнулась шляпа с перьями, потом появилась
лысая, как тарелка, голова и обняла Филиппа Филипповича. Пес дремал, тошнота
прошла, пес наслаждался утихшим боком и теплом, даже всхрапнул и успел
увидеть кусочек приятного сна: будто бы он вырвал у совы целый пук перьев из
хвоста... Потом взволнованный голос тявкнул над головой.
- Я слишком известен в москве, профессор. Что же мне делать?
- Господа, - возмущенно кричал Филипп Филиппович, - нельзя же так.
Нужно сдерживать себя. Сколько ей лет?
- Четырнадцать, профессор... Вы понимаете, огласка погубит меня. На
днях я должен получить заграничную командировку.
- Да ведь я же не юрист, голубчик... Ну, подождите два года и женитесь
на ней.
- Женат я, профессор.
- Ах, господа, господа!
Двери открывались, сменялись лица, гремели инструменты в шкафе, и
Филипп Филиппович работал, не покладая рук.
Похабная квартирка. - Думал пес, но до чего хорошо! А на какого черта я
ему понадобился? Неужели же жить оставит? Вот чудак! Да ведь ему только
глазом мигнуть, он таким бы псом обзавелся, что ахнуть! А может, я и
красивый. Видно, мое счастье! А сова эта дрянь... Наглая.
Окончательно пес очнулся глубоким вечером, когда звоночки прекратились
и как раз в то мгновение, когда дверь впустила особенных посетителей. Их
было сразу четверо. Все молодые люди и все одеты очень скромно.
Этим что нужно? - Удивленно подумал пес.
Гораздо более неприязненно встретил гостей Филипп Филиппович. Он стоял
у письменного стола и смотрел на вошедших, как полководец на врагов. Ноздри
его ястребиного носа раздувались. Вошедшие топтались на ковре.
- Мы к вам, профессор, - заговорил тот из них, у кого на голове
возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся волос, - вот по
какому делу...
- Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, - перебил его
наставительно Филипп Филиппович, - во-первых, вы простудитесь, а, во-вторых,
вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.
Тот, с копной, умолк и все четверо в изумлении уставились на Филиппа
Филипповича. Молчание продолжалось несколько секунд и прервал его лишь стук
пальцев Филиппа Филипповича по расписному деревянному блюду на столе.
- Во-первых, мы не господа, - молвил, наконец, самый юный из четверых,
персикового вида.
- Во-первых, - перебил его Филипп Филиппович, - вы мужчина или женщина?
Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первый тот,
с копной.
- Какая разница, товарищ? - Спросил он горделиво.
- Я - женщина, - признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно
покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из
вошедших - блондин в папахе.
- В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый
государь, прошу снять ваш головной убор, - внушительно сказал Филипп
Филиппович.
- Я вам не милостивый государь, - резко заявил блондин, снимая папаху.
- Мы пришли к вам, - вновь начал черный с копной.
- Прежде всего - кто это мы?
- Мы - новое домоуправление нашего дома, - в сдержанной ярости
заговорил черный. - Я - Швондер, она - вяземская, он - товарищ пеструхин и
шаровкин. И вот мы...
- Это вас вселили в квартиру Федора Павловича саблина?
- Нас, - ответил Швондер.
- Боже, пропал калабуховский дом! - В отчаянии воскликнул Филипп
Филиппович и всплеснул руками.
- Что вы, профессор, смеетесь?
- Какое там смеюсь?! Я в полном отчаянии, - крикнул Филипп Филиппович,
- что же теперь будет с паровым отоплением?
- Вы издеваетесь, профессор Преображенский?
- По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее, я сейчас
иду обедать.
- Мы, управление дома, - с ненавистью заговорил Швондер, - пришли к вам
после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об
уплотнении квартир дома...
- Кто на ком стоял? - Крикнул Филипп Филиппович, - потрудитесь излагать
ваши мысли яснее.
- Вопрос стоял об уплотнении.
- Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением 12 сего августа
моя квартира освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений?
- Известно, - ответил Швондер, - но общее собрание, рассмотрев ваш
вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную
площадь. Совершенно чрезмерную. Вы один живете в семи комнатах.
- Я один живу и работаю в семи комнатах, - ответил Филипп Филиппович, -
и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку.
Четверо онемели.
- Восьмую! Э-хе-хе, - проговорил блондин, лишенный головного убора,
однако, это здорово.
- Это неописуемо! - Воскликнул юноша, оказавшийся женщиной.
- У меня приемная - заметьте - она же библиотека, столовая, мой кабинет
- 3. Смотровая - 4. Операционная - 5. Моя спальня - 6 и комната прислуги -
7. В общем, не хватает... Да, впрочем, это неважно. Моя квартира свободна, и
разговору конец. Могу я идти обедать?
- Извиняюсь, - сказал четвертый, похожий на крепкого жука.
- Извиняюсь, - перебил его Швондер, - вот именно по поводу столовой и
смотровой мы и пришли поговорить. Общее собрание просит вас добровольно, в
порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой. Столовых нет ни у кого
в москве.
- Даже у айседоры дункан, - звонко крикнула женщина.
С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо
нежно побагровело и он не произнес ни одного звука, выжидая, что будет
дальше.
- И от смотровой также, - продолжал Швондер, - смотровую прекрасно
можно соединить с кабинетом.
- Угу, - молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, - а где же
я должен принимать пищу?
- В спальне, - хором ответили все четверо.
Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.
- В спальне принимать пищу, - заговорил он слегка придушенным голосом,
- в смотровой читать, в приемной одеваться, оперировать в комнате прислуги,
а в столовой осматривать. Очень возможно, что айседора дункан так и делает.
Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть.
Но я не айседора дункан!.. - Вдруг рявкнул он и багровость его стала желтой.
- Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной! Передайте это
общему собранию и покорнейше вас прошу вернуться к вашим делам, а мне
предоставить возможность принять пищу там, где ее принимают все нормальные
люди, то-есть в столовой, а не в передней и не в детской.
- Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, - Сказал
взволнованный Швондер, - мы подадим на вас жалобу в высшие инстанции.
- Ага, - молвил Филипп Филиппович, - так? - И голос его принял
подозрительно вежливый оттенок, - одну минуточку попрошу вас подождать.
"Вот это парень, - в восторге подумал пес, - весь в меня. Ох,
тяпнет он их сейчас, ох, тяпнет. Не знаю еще - каким способом, но так
тяпнет... Бей их! Этого голенастого взять сейчас повыше сапога за
подколенное сухожилие... Р-р-р..."
Филипп Филиппович, стукнув, снял трубку с телефона и сказал в нее так:
- Пожалуйста... Да... Благодарю вас. Петра Александровича попросите,
пожалуйста. Профессор Преображенский. Петр Александрович? Очень рад, что вас
застал. Благодарю вас, здоров. Петр Александрович, ваша операция отменяется.
Что? Совсем отменяется. Равно, как и все остальные операции. Вот почему: я
прекращаю работу в москве и вообще в россии... Сейчас ко мне вошли четверо,
из них одна женщина, переодетая мужчиной, и двое вооруженных револьверами и
терроризировали меня в квартире с целью отнять часть ее.
- Позвольте, профессор, - начал Швондер, меняясь в лице.
- Извините... У меня нет возможности повторить все, что они говорили. Я
не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне
отказаться от моей смотровой, другими словами, поставили меня в
необходимость оперировать вас там, где я до сих пор резал кроликов. В таких
условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому я
прекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в сочи. Ключи могу
передать Швондеру. Пусть он оперирует.
Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах.
- Что же делать... Мне самому очень неприятно... Как? О, нет, петр
александрович! О нет. Больше я так не согласен. Терпение мое лопнуло. Это