Федеральное агентство по образованию
Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования
«Воронежский государственный университет»
Филологический факультет
Кафедра русской литературы ХХ века
Тетралогия Виктора Пелевина как метатекст («Чапаев и Пустота», «Generation «П», «Числа», «Священная книга оборотня»)
Дипломная работа
031001 Филология
Заведующая кафедрой русской литературы
ХХ века._________________«___» июня 2006 г. проф., д.ф.н. Никонова Т. А.
Студент 5 курса 2 группы Гончарук Андрей Викторович д/о филологич. фак-та _____________________________ «___» июня 2006 г.
Научный руководитель_______«___» июня 2006 г. доц., к.ф.н. Тернова Т. А.
Воронеж
2006
Содержание
Введение………………………………………………………………………….3
Глава 1. "Чапаев и Пустота", "Generation"П", "Числа" и "Священная книга оборотня" как тетралогия……………………………………………………...16
Глава 2. Метатекст в романах тетралогии…………………………………….53
Заключение……………………………………………………………………...73
Список использованной литературы…………………………………………..78
Приложение……………………….………………………………………….….88
Введение
Виктор Пелевин принадлежит к числу тех современных авторов, относительно которых среди литературоведов пока не сложилось единого устоявшегося мнения. Творения молодого прозаика, получившего Букеровскую премию уже за первую книгу своих рассказов «Синий фонарь» (1991), были быстро замечены критикой, однако многие специфические черты его творчества в сочетании с экстравагантным поведением сильно подорвали репутацию писателя, затруднив его признание литературоведами. Так, подчёркнутая замкнутость Пелевина, первое время не дававшего интервью и скрывавшего своё лицо под тёмными очками, заставила иных критиков усомниться в самом существовании писателя, тем более, что общая «виртуальная аура» (выражение Л. Аннинского) его прозы как нельзя лучше способствовала нагнетанию таинственности и наводила на подобные выводы. Некоторых литературоведов шокировали демонстративный отказ Пелевина от традиционной системы ценностей, постмодернистская деконструкция общепризнанных моделей отношений человека и общества, а также встречающееся на страницах его произведений эпатирующе вольное употребление ненормативной лексики. Наконец, интерес писателя к мистике, активное использование захватывающих сюжетов, литературной игры и фантастики, свидетельствующее о явной ориентации текстов на массового читателя, вкупе с нарочитой небрежностью письма в глазах многих критиков поставили под сомнение саму возможность отнесения Пелевина к «серьёзной» литературе.
В связи с этим среди многочисленных отзывов о книгах писателя, касающихся, в первую очередь, его романов «Чапаев и Пустота», «Generation «П», «Священная книга оборотня», «Жизнь насекомых», повестей «Жёлтая стрела», «Затворник и Шестипалый» «Принц Госплана», рассказа «День бульдозериста», есть немало как обстоятельной и трезвой критики, так и пародийных откликов, а то и вовсе откровенной брани. Свидетельством популярности писателя, равно как и его мифологизации, превращения самого постмодерниста в анекдотическую фигуру, напоминающую его героя Чапаева, являются в изобилии представленные на сайте творчества Пелевина байки о нём – «истории о Викторе Олеговиче»[1]. В целом всю массу критических статей о книгах рассматриваемого писателя можно разделить на несколько главных направлений.
Первое из них составляют отзывы, авторы которых обращают внимание не столько на содержание его произведений, сколько на «литературную стратегию» и «имидж» Пелевина. Часть из них особенно малоинформативна и едва ли вообще может быть отнесена к литературной критике, поскольку вместо литературоведческого анализа содержит выраженные в свободной (иногда с претензией на художественность) форме сугубо частные и никак не аргументированные мнения отдельных лиц об авторе как о человеке. Именно к этому разряду следует отнести упоминавшиеся выше байки, равно как и примыкающие к ним по содержанию «статью» С. Саканского ипародию
С. Сергеева. Другие авторы всё же касаются в своих отзывах собственно творчества писателя, однако, поскольку цель этих критиков обычно состоит в том, чтобы прославить или, чаще, заклеймить Пелевина, его произведения рассматриваются ими поверхностно и достаточно тенденциозно. Яркими примерами такого рода работмогутслужитьвосторженные рецензии
В. Пригодича, представляющие собой явную апологию всего, что написано Пелевиным, и положившие начало оживлённой дискуссии «разгромные» статьи П. Басинского, обвинившего писателя в индивидуализме, беспринципности и «какой-то детской (чтобы не сказать идиотической) любознательности ко всему, что не напрягает душу, память и совесть»[Басинский, 1996, С. 4]. Сюда же относятся отзыв А. Слаповского и резкая статья о «Чапаеве и Пустоте» А. Архангельского (его же работа о «Generation «П» значительно взвешенней и глубже), посвящённые почти исключительно тому, чтобы доказать, что Пелевин не только лишён писательского таланта, но и вовсе не владеет русским литературным языком. Полностью солидарны с ними И. Зотов и И. Харламов. О масштабах и характере развернувшейся в журналах полемики между сторонниками и противниками Пелевина красноречиво свидетельствуют и такие по-разному пристрастные статьи, как «HorrorVaculi» Л. Филиппова и ответ на неё
В. Беляева.
Значительно сдержанней и потому объективней отзыв Л. Пирогова, осудившего крайности обличительной критики Басинского и в свою очередь уличившего прозу Пелевина в отсутствии традиционного для русской классики психологизма (на наш взгляд, обвинение тем более сильное, что именно схематичность образов является характерным маркером произведений массовой литературы). Довольно интересна статья О. Славниковой, фактически обозвавшей романы писателя «литературным пивом» и поместившей его в нелестное соседство с
Б. Акуниным и ставшее уже почти хрестоматийным – с В. Сорокиным, но мимоходом обмолвившейся, что, в отличие от них, Пелевин, следуя усреднённым читательским ожиданиям», «контрабандой протаскивает в свои романы много хорошей литературы» [Славникова, С. 182]. Любопытен также отзыв Я. Шапиро, который, отметив такую важную черту пелевинских текстов, как возможность воспринимать их «под любым углом зрения», в том числе и как «глубокую эзотерику», всё-таки задал больной вопрос о том, не является ли Пелевин «тонким конъюнктурщиком с блестящим стилем и изощренной фантазией»1, и назвал его книги «пепси-колой».
Наконец, особого упоминания заслуживают статьи, реализующие отмеченные автором статьи о проекте сайта В. Пелевина «огромные возможности для стёба»2. С одной стороны, в них констатируются действительные особенности произведений писателя и заложенные им смыслы. С другой – эти работы иногда намеренно фальсифицируют сюжеты рассматриваемых книг, внося в них свои изменения, подтасовывают факты и пародируют как существующие формы написания критических статей в целом, так и сами себя в частности. Сюда относятся посвящённый проблеме авторства «Чапаева и Пустоты» «анализ» И. Берхина, «Иронический словарь А Хули» А. Балода, разбитая на шесть написанных с видимой серьёзностью, но притом противоречащих друг другу и порой взаимоисключающих отрывков удивительная работа А. Долина.
К статьям первого направления относятся также отзывы С. Чупринина, увидевшего в «Жизни насекомых» только занимательный сюжет и поставивший её в один ряд с откровенной порнографией на том только основании, что читать эти книги одинаково интересно, А. Немзера, которого сам писатель «за особую проницательность и доброжелательность» рецензий обозвал в романе «Числа» «Недотыкомзером» [Ч, С. 66], Ч. Фьори,
А. Дельфина и других критиков, большинство из которых упомянуть в резюмирующем их мнения обзоре Е. Шкловского. Из сказанного ими наиболее существенными представляются определение А. Немзером художественного мира писателя как «парада парадоксов»1, а также выделенная А. Дельфиным особенность поэтики Пелевина – «массовый, жанровый коктейль», сочетающий в себе «прокурорскую резкость Свифта, едкий мистицизм Кастанеды, контркультурный пафос Берроуза» [Шкловский, С. 428]. (Детальный анализ кастанедовских реминисценций содержится в выходящей за рамки нашей классификации статье А. Белова).
Критика второго типа исследует, в основном, то, как отразилась в произведениях писателя жизнь современной России. В этих работах отмечается наличие «бытового» начала, лежащего в основании прозы Пелевина (Е. Некрасов), анализируется изображение постмодернистом общества «посткоммунистической» формации, экономических процессов и роли СМИ в нём (А. Гаврилов, Е. Мущенко, М. Павлов, И. Роднянская,
А. Троицкий, Терваган).
Тесно примыкают к ним статьи третьего направления, сосредоточенные на анализе пелевинской сатиры (А. Латынина, П. Короленко) и проблеме нового мифотворчества (А. Цыганов) и стереотипов массового сознания в творчестве Пелевина.
Глубиной и основательностью отличаются статьи четвёртого направления, авторы которых детально анализируют поэтику пелевинского творчества – используемые писателем литературные приёмы. К ним относятся описывающие языковые игры писателя работы А. Антонова, К. Кедрова,
М. Свердлова, Е. Ямпольской. Особенно интересен среди этих статей фактографический анализ М. Свердлова, который не только в духе Слаповского разоблачил пелевинскую «защиту плохой прозы», но и сделал важное замечание о мировоззрении писателя, отметив проявление на языковом уровне характерного для него общего стремления «смешать высокое с низким вплоть до неразличения, соединить несоединимое, довести речь (и не только речь, но и любые интеллектуальные построения – А. Г.) до абсурда»1.