Кухарка. Вот наедятся сладко, так, что больше не лезет, их и потянет на капусту.
1‑й мужик. Для прочистки, значит.
Кухарка. Ну да, опростают место, опять валяй! (Берет чашку и уходит.)
Те же, без кухарки.
Григорий(мужикам). Вишь, расселись. Вы смотрите: барыня узнает, она вам такую задаст трепку, не хуже утрешнего. (Смеется и уходит.)
Три мужика, Семен и старый повар (на печке).
1‑й мужик. Двистительно, штурму сделала давеча – беда!
2‑й мужик. Давеча хотел он, видно, вступиться, а потом как глянул, что она крышу с избы рвет, захлопнул дверь: будь ты, мол, неладна.
3‑й мужик(махая рукой). Все одно положение. Тоже моя старуха, скажем, другой раз распалится – страсть! Уж я из избы вон иду. Ну ее совсем! Того гляди, скажем, рогачом зашибет. О господи!
Те же и Яков (вбегает с рецептом).
Яков. Сема, беги в аптеку, живо, возьми порошки вот барыне!
Семен. Да ведь он не велел уходить.
Яков. Успеешь. Твое дело еще, поди, после чаю… Чай да сахар!
1‑й мужик. Милости просим.
Семен уходит.
Те же, без Семена.
Яков. Некогда, да уж налейте чашечку для компании.
1‑й мужик. Да вот предлегает разговорка, как давеча ваша госпожа очень как себя гордо повела.
Яков. О, эта горяча – страсть! Так горяча – сама себя не помнит. Другой раз заплачет даже.
1‑й мужик. А что, примерно, я спросить хотел? Она что‑то давеча предлегала макроту. Макроту, макроту, говорит, занесли. К чему это приложить, макроту эту самую?
Яков. О, это макровы. Это, они говорят, такие козявки есть, от них, мол, и болезни все. Так вот, мол, что на вас они. Уж они после вас мыли‑мыли, брызгали‑брызгали где вы стояли. Такая специя есть, от ней дохнут они, козявки‑то.
2‑й мужик. Так где же они на нас, козявки‑то эти?
Яков(пьёт чай). Да они, сказывают, такие махонькие, что и в стекла не видать.
2‑й мужик. А почем она знает, что они на мне? Може, на ней этой пакости больше моего.
Яков. А вот поди, спроси их!
2‑й мужик. А я полагаю, пустое это.
Яков. Известно, пустое; надо же дохтурам выдумывать, а то за что бы им деньги платить? Вот к нам каждый день ездит. Приехал, поговорил – десятку.
2‑й мужик. Вре?..
Яков. А то один есть такой, что сотенную.
1‑й мужик. Ну! и сотенную?
Яков. Сотенную? Ты говоришь: сотенную, – по тысяче берет, коли за город ехать. Давай, говорит, тысячу, а не дашь – издыхай себе!
3‑й мужик. О господи!
2‑й мужик. Что ж, он слово какое знает?
Яков. Должно, что знает. Жил я прежде у генерала, под Москвой, сердитый был такой, гордый – страсть, генерал‑то! Так заболела у него дочка. Сейчас послали за этим. Тысячу рублей – приеду… Ну, сговорились, приехал. Так что‑то не потрафили ему. Так, батюшки мои, как цыкнет на генерала. А! говорит, так так‑то ты меня уважаешь, так‑то? Так не стану ж лечить! – Так куда тебе! генерал‑то и гордость свою забыл, всячески улещает. Батюшка! только не бросай!
1‑й мужик. А тысячу‑то отдали?
Яков. А то как же?..
2‑й мужик. То‑то шальные деньги‑то. Что б мужик на эти деньги наделал!
3‑й мужик. А я думаю, пустое все. Как у меня тады нога прела. Лечил, лечил, скажем, рублей пять пролечил. Бросил лечить, а она и зажила.
Старый повар на печке кашляет.
Яков. Опять тут, сердешный!
1‑й мужик. Какой такой мужчинка будет?
Яков. Да нашего барина повар был, к Лукерье ходит.
1‑й мужик. Кухмистер, значит. Что ж, здесь проживает?
Яков. Не… Здесь не велят. А где день, где ночь. Есть три копейки – в ночлежном доме, а пропьет все – сюда придет.
2‑й мужик. Как же он так?
Яков. Да так, ослаб. А тоже человек какой был, как барин! При золотых часах ходил, по сорока рублей в месяц жалованья брал. А теперь давно с голоду бы помер, кабы не Лукерья.
Те же и кухарка (с капустой).
Яков(к Лукерье). А я вижу, Павел Петрович опять тут?
Кухарка. Куда ж ему деться – замерзнуть, что ли?
3‑й мужик. Что делает винцо‑то! Винцо‑то, скажем… (Щелкает языком с соболезнованием.)
2‑й мужик. Известно, окрепнет человек – крепче камня; ослабнет – слабее воды.
Старый повар(слезает с печи, дрожит и ногами и руками). Лукерья! Говорю, дай рюмочку.
Кухарка. Куда лезешь! Я те дам такую рюмочку!..
Старый повар. Боишься ты бога? Умираю. Братцы, пятачок…
Кухарка. Говорю, полезай на печь.
Старый повар. Кухарка! пор‑рюмочки. Христа ради, говорю, понимаешь ты – Христом прошу!
Кухарка. Иди, иди. Чаю вот на!
Старый повар. Что чай? Что чай? Пустое питье, слабое. Винца бы, только глоточек… Лукерья!
3‑й мужик. Ах, сердешный, мается как.
2‑й мужик. Да дай ему, что ль.
Кухарка(достает в поставце и наливает рюмку). На вот, больше не дам.
Старый повар(хватает, пьет дрожа). Лукерья! Кухарка! Я выпью, а ты понимай…
Кухарка. Ну, ну, разговаривай! Лезь на печку, и чтобы духа твоего не слышно было.
Старый повар лезет покорно и не переставая ворчит что‑то себе под нос.
2‑й мужик. Что значит – ослаб человек!
1‑й мужик. Двистительно, слабость‑то человеческая.
3‑й мужик. Да что и говорить.
Старый повар укладывается и все ворчит. Молчание.
2‑й мужик. Ну, что я хотел спросить: эта вот девушка живет у вас с нашей стороны – Аксиньина‑то. Ну что? Как? Как она живет, значит, честно ли?
Яков. Девушка хорошая, похвалить можно.
Кухарка. Я тебе, дядя, истину скажу, как я здешнее заведение твердо знаю: хочешь ты Татьяну за сына брать – бери скорее, пока не изгадилась, а то не миновать.
Яков. Да, это истинно так. Вот летось Наталья, у нас девушка жила. Хорошая девушка была. Так ни за что пропала, не хуже этого… (Показывает на повара.)
Кухарка. Потому тут нашей сестры пропадает – плотину пруди. Всякому манится на легонькую работу да на сладкую пищу. Ан глядь, со сладкой‑то пищи сейчас и свихнулась. А свихнулась, им уж такая не нужна. Сейчас эту вон – свеженькую на место. Так‑то Наташа сердешная: свихнулась – сейчас прогнали. Родила, заболела, весною прошлой в больнице и померла. И какая девушка была!
3‑й мужик. О господи! Народ слабый. Жалеть надо.
Старый повар. Как же, пожалеют они, черти! (Спускает с печи ноги.) Я у плиты тридцать лет прожарился. А вот не нужен стал: издыхай, как собака!.. Как же, пожалеют!
1‑й мужик. Это двистительно, положения известная.
2‑й мужик. Пили, ели, кудрявчиком звали; попили, поели – прощай, шелудяк!
3‑й мужик. О господи!
Старый повар. Понимаешь ты много. Что значит: сотей а ла бамон? Что значит: бавасари? Что я сделать мог! Мысли! Император мою работу кушал! А теперь не нужен стал чертям. Да не поддамся я!
Кухарка. Ну, ну, разговорился. Вот я тебя!.. Залезай в угол, чтоб не видать тебя было, а то Федор Иваныч зайдет или еще кто, и выгонят меня с тобой совсем.
Молчание.
Яков. Так знаете мою сторону‑то, Вознесенское?
2‑й мужик. Как же не знать. От нас верст семнадцать, больше не будет, а бродом меньше. Ты что же землю‑то держишь?
Яков. Брат держит, а я посылаю. Я сам хоть здесь, а умираю об доме.
1‑й мужик. Двистительно.
2‑й мужик. Анисим, значит, брат тебе?
Яков. Как же, брат родный! На том концу.
2‑й мужик. Как не знать – третий двор.
Те же и Таня (вбегает).
Таня. Яков Иваныч! что вы тут прохлаждаетесь? Зовет!
Яков. Сейчас. Что там?
Таня. Фифка лает, есть хочет; а она ругается на вас: какой, говорит, он злой. Жалости, говорит, в нем нет. Ей давно обедать пора, а он не несет!.. (Смеется.)
Яков(хочет уходить). О, сердита? Как бы чего не вышло!
Кухарка(Якову). Капусту‑то возьмите.
Яков. Давай, давай! (Берет капусту и уходит.)
Те же, без Якова.
1‑й мужик. Кому же это обедать теперь?
Таня. А собаке. Собака эта ее… (Присаживается и берется за чайник.) Чай‑то есть ли? а то я принесла еще. (Всыпает.)
2‑й мужик. Обедать собаке?
Таня. Как же! Коклетку особенную делают, чтобы не жирная была. Я на нее, на собаку‑то, белье стираю.
3‑й мужик. О господи!
Таня. Как тот барин, что собаку хоронил.
2‑й мужик. Это как же так?
Таня. А так, – рассказывал один человек, – издох у него пес, у барина‑то. Вот он и поехал зимой хоронить его. Похоронил, едет и плачет, барин‑то. А мороз здоровый, у кучера из носу течет, и он утирается… Дайте налью. (Наливает чай.) Из носу‑то течет, а он все утирается. Увидал барин: «Что, говорит, о чем ты плачешь?» А кучер говорит: «Как же, сударь, не плакать, какая собака была!» (Хохочет.)
2‑й мужик. А сам, я чай, думает: хоть бы ты и сам издох, так я бы плакать не стал… (Хохочет.)
Старый повар(с печки). Это правильно, верно!
Таня. Хорошо, приехал домой барин, сейчас к барыне: «Какой, говорит, наш кучер добрый: он всю дорогу плакал, – так ему жаль моего Дружка. Позовите его: на, мол, выпей водки, а вот тебе награда – рубль». Так‑то и она, что Яков собаки ее не жалеет.
Мужики хохочут.
1‑й мужик. Хворменно!
2‑й мужик. Вот так тáк!
3‑й мужик. Ай, девушка, насмешила!
Таня(наливает еще чай). Кушайте еще!.. То‑то, оно так кажется, что жизнь хорошая, а другой раз противно все эти гадости, за ними убирать. Тьфу! В деревне лучше.
Мужики перевертывают чашки. (Наливает.) Кушайте на здоровье, Ефим Антоныч! Я налью, Митрий Власьевич!
3‑й мужик. Ну, налей, налей.
1‑й мужик. Ну как же, умница, дело наше происходит?