вашу доброту, а вы примите теперь из рук моих вашу жену...
Лаврецкий невольно поднялся со стула; Марья Дмитриевна тоже встала и,
проворно зайдя за ширмы, вывела оттуда Варвару Павловну. Бледная, полуживая,
с опущенными глазами, она, казалось, отреклась от воякой собственной мысли,
от всякой воли - отдалась вся в руки Марьи Дмитриевны.
Лаврецкий отступил шаг назад.
- Вы были здесь! - воскликнул он.
- Не вините ее, - поспешно проговорила Марья Дмитриевна, - она ни за
что не хотела остаться, но я приказала ей остаться, я посадила ее за ширмы.
Она уверяла меня, что это еще больше вас рассердит; я и слушать ее не стала;
я лучше ее вас знаю. Примите же из рук моих вашу жену; идите, Варя, не
бойтесь, припадите к вашему мужу (она дернула ее за руку) - и мое
благословение...
- Постойте, Марья Дмитриевна, - перебил ее Лаврецкий глухим, но
потрясающим голосом. - Вы, вероятно, любите чувствительные сцены (Лаврецкий
не ошибался: Марья Дмитриевна еще с института сохранила страсть к некоторой
театральности); они вас забавляют; но другим от них плохо приходится.
Впрочем, я с вами говорить не буду: в _этой_ сцене не вы главное действующее
лицо. Что _вы_ хотите от меня, сударыня? - прибавил он, обращаясь к жене. -
Не сделал ли я для вас, что мог? Не возражайте мне, что не вы затеяли это
свидание; я вам не поверю, - и вы знаете, что я вам верить не могу. Что же
вы хотите? Вы умны, - вы ничего не делаете без цели. Вы должны понять, что
жить с вами, как я жил прежде, я не в состоянии; не оттого, что я на вас
сержусь, а оттого, что я стал другим человеком. Я сказал вам это на второй
же день вашего возвращения, и вы сами, в это мгновенье, в душе со мной
согласны. Но вы желаете восстановить себя в общем мнении; вам мало жить у
меня в доме, вы желаете жить со мной под одной кровлей - не правда ли?
- Я желаю, чтобы вы меня простили, - проговорила Варвара Павловна, не
поднимая глаз.
- Она желает, чтобы вы ее простили, - повторила Марья Дмитриевна.
- И не для себя, для Ады, - шепнула Варвара Павловна.
- Не для нее, для вашей Ады, - повторила Марья Дмитриевна.
- Прекрасно. Вы этого хотите? - произнес с усилием Лаврецкий. -
Извольте, я и на это согласен.
Варвара Павловна бросила на него быстрый взор, а Марья Дмитриевна
воскликнула: "Ну, слава богу!" - и опять потянула Варвару Павловну за руку.
- Примите же теперь от меня...
- Постойте, говорю вам, - перебил ее Лаврецкий. - Я соглашаюсь жить с
вами, Варвара Павловна, - продолжал он, - то есть я вас привезу в Лаврики и
проживу с вами, сколько сил хватит, а потом уеду - и буду наезжать. Вы
видите, я вас обманывать не хочу, но не требуйте больше ничего. Вы бы сами
рассмеялись, если бы я исполнил желание почтенной нашей родственницы и
прижал бы вас к своему сердцу, стал бы уверять вас, что... что прошедшего не
было, что срубленное дерево опять зацветет. Но я вижу: надо покориться. Вы
это слово не так поймете... это все равно. Повторяю... я буду жить с вами...
или нет, я этого обещать не могу... Я сойдусь с вами, буду вас снова считать
моей женой...
- Дайте же ей по крайней мере на том руку, - промолвила Марья
Дмитриевна, у которой давно высохли слезы.
- Я до сих пор не обманывал Варвару Павловну, - возразил Лаврецкий, -
она мне поверит и так. Я ее отвезу в Лаврнки - и помните, Варвара Павловна:
уговор наш будет считаться нарушенным, как только вы выедете оттуда. А
теперь позвольте мне удалиться.
Он поклонился обеим дамам и торопливо вышел вон.
- Вы не берете ее с собою, - крикнула ему вслед Марья Дмитриевна...
- Оставьте его, - шепнула ей Варвара Павловна и тотчас же обняла ее,
начала ее благодарить, целовать у ней руки, называть ее своей
спасительницей.
Марья Дмитриевна снисходительно принимала ее ласки; но в душе она не
была довольна ни Лаврецким, ни Варварой Павловной, ни всей подготовленной ею
сценой. Чувствительности вышло мало; Варвара Павловна, по ее мнению, должна
была броситься к ногам мужа.
- Как это вы меня не поняли, - толковала она, - ведь я вам сказала:
припадите.
- Этак лучше, милая тетушка; не беспокойтесь - все прекрасно, -
твердила Варвара Павловна.
- Ну, да ведь и он - холодный, как лед, - заметила Марья Дмитриевна. -
Положим, вы не плакали, да ведь я перед ним разливалась. В Лавриках запереть
вас хочет. Что ж, и во мне вам нельзя будет ездить? Все мужчины
бесчувственны, - сказала она в заключение и значительно покачала головой.
- Зато женщины умеют ценить доброту и великодушие, - промолвила Варвара
Павловна и, тихонько опустившись на колени перед Марьей Дмитриевной, обвила
ее полный стан руками и прижалась к ней лицом. Лицо это втихомолку
улыбалось, а у Марьи Дмитриевны опять закапали слезы.
А Лаврецкий отправился к себе, заперся в комнатке своего камердинера,
бросился на диван и пролежал так до утра.
XLIV
На следующий день было воскресенье. Колокольный звон к ранней обедне не
разбудил Лаврецкого - он не смыкал глаз всю ночь, - но напомнил ему другое
воскресенье, когда он, по желанию Лизы, ходил в церковь. Он поспешно встал;
какой-то тайный голос говорил ему, что он и сегодня увидит ее там же. Он без
шума вышел из дома, велел сказать Варваре Павловне, которая еще спала, что
он вернется к обеду, и большими шагами направился туда, куда звал его
однообразно-печальный звон. Он пришел рано: почти никого еще не было в
церкви; дьячок на клиросе читал часы; изредка прерываемый кашлем, голос его
мерно гудел, то упадая, то вздуваясь. Лаврецкий поместился недалеко от
входа. Богомольцы приходили поодиночке, останавливались, крестились,
кланялись на все стороны; шаги их звенели в пустоте и тишине, явственно
отзываясь под сводами. Дряхлая старушонка в ветхом капоте с капюшоном стояла
на коленях подле Лаврецкого и прилежно молилась; ее беззубое, желтое,
сморщенное лицо выражало напряженное умиление; красные глаза неотвратимо
глядели вверх, на образа иконостаса; костлявая рука беспрестанно выходила из
капота и медленно и крепко клала большой широкий крест. Мужик с густой
бородой и угрюмым лицом, взъерошенный и измятый, вошел в церковь, разом стал
на оба колена и тотчас же принялся поспешно креститься, закидывая назад и
встряхивая голову после каждого поклона. Такое горькое горе сказывалось в
его лице, во всех его движениях, что Лаврецкий решился подойти к нему и
спросить его, что с ним. Мужик пугливо и сурово отшатнулся, посмотрел на
него... "Сын помер", - произнес он скороговоркой и снова принялся класть
поклоны... "Что для них может заменить утешения церкви?" - подумал Лаврецкий
и сам попытался молиться; но сердце его отяжелело, ожесточилось, и мысли
были далеко. Он все ждал Лизы - но Лиза не приходила. Церковь стала
наполняться народом; ее все не было. Обедня началась, дьякон уже прочитал
евангелие, зазвонили к достойной; Лаврецкий подвинулся немного вперед - и
вдруг увидел Лизу. Она пришла раньше его, но он ее не заметил; прижавшись в
промежуточек между стеной и клиросом, она не оглядывалась не шевелилась.
Лаврецкий не свел с нее глаз до самого конца обедни: он прощался с нею.
Народ стал расходиться, а она все стояла; казалось, она ожидала ухода
Лаврецкого. Наконец она перекрестилась в последний раз и пошла, не
оборачиваясь: с ней была одна горничная. Лаврецкий вышел вслед за ней из
церкви и догнал ее на улице; она шла очень скоро, наклонив голову и спустив
вуаль на лицо.
- Здравствуйте, Лизавета Михайловна, - сказал он громко, с
насильственной развязностью, - можно вас проводить?
Она ничего не сказала; он отправился с ней рядом.
- Довольны вы мной? - спросил он ее, понизив голос. - Вы слышали, что
вчера произошло?
- Да, да, - проговорила она шепотом, - это хорошо.
И она пошла еще быстрей.
- Вы довольны?
Лиза только головой кивнула.
- Федор Иваныч, - начала она спокойным, но слабым голосом, - я хотела
вас просить: не ходите больше к нам, уезжайте поскорей; мы можем после
увидеться - когда-нибудь, через год. А теперь сделайте это для меня;
исполните мою просьбу, ради бога.
- Я вам во всем готов повиноваться, Лизавета Михайловна; но неужели мы
так должны расстаться: неужели вы мне не скажете ни одного слова?..
- Федор Иваныч, вот вы теперь идете возле меня... А уж вы так далеко,
далеко от меня. И не вы одни, а...
- Договаривайте, прошу вас! - воскликнул Лаврецкий, - что вы хотите
сказать?
- Вы услышите, может быть... но что бы ни было, забудьте... нет, не
забывайте меня, помните обо мне.
- Мне вас забыть...
- Довольно, прощайте. Не идите за мной.
- Лиза, - начал было Лаврецкий...
- Прощайте, прощайте! - повторила она, еще ниже опустила вуаль и почти
бегом пустилась вперед.
Лаврецкий посмотрел ей вслед и, понурив голову, отправился назад по
улице. Он наткнулся на Лемма, который тоже шел, надвинув шляпу на нос и
глядя себе под ноги.
Они молча посмотрели друг на друга.
- Ну, что скажете? - проговорил наконец Лаврецкий.
- Что я скажу? - угрюмо возразил Лемм. - Ничего я не скажу. Все умерло,
и мы умерли (Alles ist todt, und wir sind todt). Ведь вам направо идти?
- Направо.
- А мне налево. Прощайте.
-----
На следующее утро Федор Иваныч с женою отправился в Лаврики. Она ехала
впереди в карете, с Адой и с Жюстиной; он сзади - в тарантасе. Хорошенькая
девочка все время дороги не отходила от окна кареты; она удивлялась всему:
мужикам, бабам, избам, колодцам, дугам, колокольчикам и множеству грачей;
Жюстина разделяла ее удивление; Варвара Павловна смеялась их замечаниям и
восклицаниям. Она была в духе; перед отъездом из города О... она имела
объяснение с своим мужем.
- Я понимаю ваше положение, - сказала она ему, - и он, по выражению ее
умных глаз, мог заключить, что она понимала его положение вполне, - но вы
отдадите мне хоть ту справедливость, что со мной легко живется; я не стану