роману писателя чрезвычайно благосклонно. П. В. Анненков в "Литературных
воспоминаниях" так рассказывает об этом знаменательном для автора событии:
"В один зимний вечер 1858 года Тургенев пригласил Некрасова, Дружинина
и нескольких литераторов в свою квартиру с намерением познакомить их с новым
своим произведением. Сам он читать не мог, нашив себе сильнейший бронхит и
получив предписание от врача своего, доктора Шипулинского, не только не
читать ничего для публики, но даже и не разговаривать с приятелями.
Присужденный к безусловному молчанию, Тургенев завел аспидную доску и
вступал посредством нее в беседу с нами, иногда даже очень продолжительную,
что с некоторым навыком происходило довольно ловко и быстро. Чтение романа
поручено было мне; оно заняло два вечера" {Анненков, стр. 425. Последнее
утверждение поддерживается надписью Тургенева на оттиске из журнальной
публикации "Дворянского гнезда", подаренном П. В. Анненкову: "Павлу
Васильевичу Анненкову на память двукратного чтения в очках во время моей
безголосицы. От любящего его автора" (Библиотека ИРЛИ).}.
По воспоминаниям того же Анненкова, мнением которого Тургенев особенно
дорожил {Боясь, что Анненков уедет из Петербурга и не будет участвовать в
обсуждении "Дворянского гнезда", Тургенев писал А. В. Дружинину из Спасского
10/22 октября 1858 г.: "Объясните ему, как это будет для меня и неприятно и
дорого; употребите Ваше красноречие, пустите в ход лафит, дружбу, ростбиф,
литературу, шампанское и обязанность перед отечеством; удержите его в
Петербурге, - и благодарность пламенного сердца да будет Вашей наградой!"
(Т, Письма, т. III, стр. 241-242).}, автор был удовлетворен во время
обсуждения "всеми отзывами о произведении и еще более кой-какими
критическими замечаниями, которые тоже все носили сочувственный и хвалебный
оттенок" {Анненков, стр. 425.}. Анненков не приводит самих отзывов - ни
своего, ни других лиц, но из писем и воспоминаний И. А. Гончарова видно, что
ряд критических замечаний относился к образу Лизы Калитиной. Он сам называет
его "недосказанным, недопетым" в письме к Тургеневу от 28 марта ст. ст. 1859
г. ("Русская старина", 1900, N 1, стр. 13), а позднее передает слова
Анненкова, сказанные Тургеневу после чтения: "Анненков ему сказал, что не
видно источника ее <Лизы> религиозности - и тогда Тургенев приделал какую-то
набожную няню" {Гончаров, Необыкновенная история, стр. 21.}. Верность этого
свидетельства подтверждается тем, что Тургенев действительно после
обсуждения написал новую главу для романа о детстве и воспитании Лизы
Калитиной (глава XXXV, в автографе она отсутствует).
О роли Анненкова в создании названной главы рассказывается и в
воспоминаниях M. M. Ковалевского. По словам мемуариста, на одном из вечеров,
устроенных им для встречи с Тургеневым деятелей литературы и искусства,
Тургенев пообещал в следующий раз "прочесть вновь написанный им рассказ: "Я
сделаю это, как только рассказ вернется от Анненкова, мнения которого я
всегда спрашиваю, прежде чем напечатать что-либо". Послышался окрик: "Ну,
какая польза вам в том! Не такой уж Анненков стилист!" Тургенев ответил
опять-таки серьезно: "Анненкову я обязан тем, что вставил в "Дворянское
гнездо" целую главу, выясняющую, как сложился характер Лизы. Анненков убедил
меня, что без этого исход моего романа остается непонятным"" {М.
Ковалевский. За рубежом. (Из переписки русских деятелей за границей:
Герцена, Лаврова и Тургенева). - "Вестник Европы", 1914, Э 3, стр. 229;
сходные сведения содержатся в воспоминаниях И. Павловского (Isaac Pavlovsky,
Souvenirs sur Tourgueneff. Paris, 1887, гл. XII, стр. 171-172).}.
Анненков увидел в "самоотречении" Лизы проявление ущербности ее натуры.
Тургенев при литературной правке романа уделил большое внимание прояснению
своей позиции в этом вопросе, но критик был не вполне удовлетворен
результатами.
На том же собрании литераторов разыгрался известный эпизод объяснения
между Тургеневым и Гончаровым, заподозрившим автора "Дворянского гнезда" в
плагиате {О конфликте между Тургеневым и Гончаровым, обострившемся в период
создания романа "Накануне" и приведшем к третейскому суду писателей, см.:
Гончаров, Необыкновенная история; Гончаров и Тургенев; Анненков, стр. 441;
Л. Н. Майков. Ссора между И. А. Гончаровым и И. С. Тургеневым в 1859 и 60
годах. - "Русская старина", 1900, Э 1, стр. 5-23; Д. Д. Минаев.
Стихотворение "Парнасский приговор". - "Искра", 1860, Э 19.}.
Болезненно мнительный Гончаров увидел в романе Тургенева "сжатый, но
довольно полный очерк "Обрыва"", программу которого он читал Тургеневу в
1855 г. По утверждению писателя, "основанием" романа Тургенева взята была
развернутая в плане "Обрыва" глава о предках Райского, "сколком" с Райского
явились якобы образы Лаврецкого и Паншина, заимствованными считал Гончаров
также образы Лемма, Михалевича и Марфы Тимофеевны. Особенное раздражение
Гончарова вызвало сходство некоторых черт Лизы и Веры (религиозность,
отношения Лизы с Марфой Тимофеевной и Веры с бабушкой). Тургенев отвел
обвинения Гончарова, но по его просьбе изменил в рукописи некоторые детали
повествования. Так, первоначально в сцене объяснения Лизы и Марфы
Тимофеевны, когда старушка упрекает Лизу за ночное свидание с Лаврецким в
саду (конец главы XXXVIII), проскальзывал намек на "падение" девушки. В
черновой редакции рассказывалось подробнее о страданиях Лизы, нравственное
чувство которой подверглось суровому испытанию. После слов: "...как грубо
коснулись чужие руки ее заветной тайны!" (стр. 254, строка 10) следовал
текст: "Но она ни в чем себя винить не могла, и Лаврецкий стал ей еще
дороже. Ее любовь к нему не боялась ничего, ни даже и укоров. Она сильно и
крепко привязалась к нему". Эти строки густо зачеркнуты чернильными петлями
и вместо них под соответствующим значком на полях записан новый вариант,
также затем зачеркнутый: "Вдруг все раскрыто, все вырвано наружу, о чем она
сама еще так недавно ничего не ведала". На том же листе автографа
зачеркнуто: "она отдалась ему" (первый вариант строк: "она уже колебаться не
могла; она знала, что любит, и полюбила честно, не шутя" - стр. 254, строки
14-16). Все зачеркнутые строки сами по себе не имеют прямой аналогии в
романе Гончарова, но если допустить, что они связаны с первоначальным
замыслом Тургенева усугубить нравственную трагедию Лизы противоречием между
ее строгими нравственными, принципами и ее беззащитностью перед натиском
подлинной страсти, то можно найти сходство в любовных ситуациях, послуживших
предметом объяснений между Лизой и Марфой Тимофеевной в "Дворянском гнезде"
и между Верой и бабушкой в "Обрыве" {В тексте "Дворянского гнезда" Лиза
дважды объясняется с Марфой Тимофеевной. О первом объяснении говорилось
выше; во втором случае Марфа Тимофеевна просит у племянницы прощения за свои
несправедливые упреки (конец главы XXXIX). М. К. Клеман, не видевший
автографа, выразил предположение, что Тургенев произвел правку по просьбе
Гончарова во втором из названных эпизодов (И. С. Тургенев. Рудин. Дворянское
гнездо. "Academie", M. - Л., 1933, стр. 493; эта гипотеза в виде утверждения
повторена в комментариях к "Дворянскому гнезду": Т, СС, т. II, стр. 321).
Однако автограф не подтверждает этого предположения. На л. 192 в
соответствующем месте текста нет никаких сокращений и вычерков.}.
Об этом сходстве и говорит Гончаров в своих воспоминаниях: "Когда я
заметил ему (Тургеневу), отчего ж он не приводит в письме {За объяснением
после чтения "Дворянского гнезда" последовал обмен письмами между Гончаровым
и Тургеневым. Упоминаемое Гончаровым письмо Тургенева не сохранилось.} о
падении Веры (в плане она называлась у меня Еленой), о сценах между ею и
бабушкой, он замялся: ему, очевидно, не хотелось упоминать об этом - по
будущим своим соображениям. Но нечего делать - упомянул" {Гончаров,
Необыкновенная история, стр. 23, а также Гончаров и Тургенев, стр. 37-38.}.
В письмах Гончарова к Тургеневу от 28 марта/9 апреля 1859 г. и от 27
марта/8 апреля 1860 г. прямо названа исключенная Тургеневым сцена. В первом
из них говорится: "Разбор и переписку моих ветхих лоскутков взяла на себя
милая больная <С. А. Никитенко>. "Это займет меня", - говорит она. Она до
слез была тронута тою сценой бабушки с внучкой, сценой, в пользу которой вы
так дружески и великодушно пожертвовали похожим на эту сцену, но довольно
слабым местом Вашей повести, чтобы избежать сходства" {Гончаров и Тургенев,
стр. 34.}.
Во втором письме - снова о той же сцене: "...я, при появлении
"Дворянского гнезда", опираясь на наши старые приятельские отношения,
откровенно выразил Вам мысль мою о сходстве этой повести с сюжетом моего
романа, как он был Вам рассказан по программе. Вы тогда отчасти согласились
в сходстве общего плана и отношений некоторых лиц между собой, даже
исключили одно место, слишком живо напоминавшее одну сцену, и я
удовольствовался" {Там же, стр. 31. В "Литературных воспоминаниях" П. В.
Анненкова также есть рассказ о том, что Тургенев "согласно с указанием И. А.
Гончарова, выключил из своего романа одно место, напоминавшее какую-то
подробность" (Анненков, стр. 441).}.
Следы устранения из текста другой детали, раздражившей Гончарова,
сохранились в том месте автографа, где рассказывается о старинном доме
Лаврецких в Васильевском и, в частности, о семейных портретах. В
окончательной редакции дано описание одного портрета - прадеда Лаврецкого