тексте романа при его доработке.}. Задавшись целью "серьезно подумать о
причинах того единогласного сочувствия и одобрения, того восторга и
увлечения, которые вызваны были появлением "Дворянского гнезда"", автор
приходит к выводу, что единодушие это вызвано не столько "торжеством поэзии
и художнического таланта, самовластно подчиняющих себе разнороднейшие
оттенки общественной мысли", сколько непониманием внутреннего значения
произведения со стороны ряда критиков и недоразумением, которое нуждается в
раскрытии (П. В. Анненков. Воспоминания и критические очерки, отд. II. СПб.,
1879, стр. 194-195). Свое "раскрытие" идейного содержания "Дворянского
гнезда" как произведения, связанного тончайшими нитями с современностью,
Анненков полемически направляет против тех "искателей идеалов", которые
стремятся прикрыть "щегольскими ширмами умиления" неприятные житейские
истины, "требующие скорой и деятельной помощи", отвернуться от явлей -
бытий, "волнующих общественную совесть и нарушающих безмятежное состояние души".
"Сквозь запутанные определения идеал их, - пишет Анненков, - часто
выглядывает не в образе эстетического понятия, а в форме полезной меры
благочиния" (там же, стр. 200).
Далее автор анализирует образ Лизаветы Михайловны, который привлек
"искателей идеалов" своей видимой покорностью судьбе и благочинной
нравственностью. "Но так ли все это? - спрашивает автор. - Кто из
поклонников Лизаветы Михайловны заметил, что в нежную, грациозную и
обаятельную форму ее облеклась такая строгая идея, какая часто бывает не под
силу и более развитым и более крепким мышцам?" (стр. 199). Рассматривая
драму Лизы как драму несоответствия ее внутреннего мира интересам того
круга, к которому она принадлежит и который описан Тургеневым без
какого-либо "потворства быту", Анненков видит действительное содержание
нравственного чувства Лизы в той внутренней энергии, которая
противопоставляет ее "условиям, притязаниям и понятиям" окружающей среды.
Критик подчеркивает, что уход Лизы в монастырь, которому особенно рукоплещут
новейшие искатели идеалов, желавшие сделать покорное отречение от радостей
жизни законом для всех людей, является убежищем от требований проснувшейся
мысли. Это протест, который приводит к поражению; чистая поэзия
самоотречения, по мысли автора романа, лишает человека воли, простора и
движения. "Иногда кажется даже, - пишет Анненков, - будто роман написан с
целию подтвердить старое замечание, что великие жертвы, приносимые
отдельными лицами ежедневно и по своему произволу, точно так же
свидетельствуют о болезни общества, как и великие преступления" (стр. 215).
Очевидно, Анненков сыграл какую-то роль в обнажении этой мысли в романе
в процессе его совершенствования, так как, характеризуя критические
интонации Тургенева по отношению к Лизе, он отмечает их относительную
недостаточность: "От превосходного образа Лизы, даже и теперь, после
тщательной его обработки, все-таки отделяется мысль, что зародыш настоящей
поэзии, питающей сердце, заключается в свободном обмене чувств, подобно
тому, как условия общественного просвещения заключаются в обмене мыслей"
(стр. 215).
Если в этой своей мысли критик солидаризировался с принципами
демократической этики, оказавшей несомненное воздействие и на Тургенева, то
в другом вопросе, касавшемся социальных теорий современности, Анненков
занимает позицию критическую - и по отношению к революционному содержанию
этих теорий, и по отношению к роману Тургенева, где нашла место мысль о
неизбежности демократизации деятельных сил общества.
Признавая необходимость "изменения порядка вещей", разрушающего устои
государства, т. е. признавая необходимость экономической реформы, Анненков
считает, что этому радикальному изменению порядка должно предшествовать
изменение в образе жизни самих людей и, прежде всего, обновление того круга,
которому Тургенев дал название "Дворянское гнездо". Более того, Анненков
признает очевидной необходимость "освежения" и даже "упрощения" этого круга
(стр. 219). Но как только речь заходит о конкретном, классовом раскрытии
понятия "упрощения" и, в частности, когда в "Дворянском гнезде" Тургенев
привлекает внимание читателя к демократическому происхождению Лаврецкого,
объясняя этим врожденное гуманное чувство героя, Анненков реагирует на это
весьма иронически: "Плебейская кровь, которая отчасти течет в его жилах,
помогает его усилиям, но не создала их, как намекает автор, не вполне
основательно, по нашему мнению: плебейская кровь также нуждается в обуздании
ее духовным началом, может быть даже более, чем какая-либо другая.
Энергическое управление своим внутренним миром - вот где единственная
доблесть Лаврецкого, не имеющего других доблестей" (стр. 210).
Либерально-славянофильские тенденции проявились в той оценке
"Дворянского гнезда", которую дал Ап. Григорьев в статье "И. С. Тургенев и
его деятельность (по поводу романа "Дворянское гнездо")". Анализируя роман с
точки зрения его близости к русской национальной стихии, критик видит в
образах Лизы и Лаврецкого идеальное выражение вечной и неизменной сущности
русского народа, он подчеркивает их органичную связь с родной почвой - со
всем укладом русской жизни, с ее бытом и поэзией. К числу исконных
национальных особенностей Ап. Григорьев относит и обломовские черты
Лаврецкого, которые, по мнению критика, представляют собой явление
вневременное и не подлежащее изменениям. Раскрытие этих черт в их
поэтическом проявлении делает Тургенева певцом народной правды, перед
которой смиряется не только Лаврецкий, но и сам писатель {В первой статье
молодого Писарева о "Дворянском гнезде" также подчеркивается национальная
самобытность писателя, выразившаяся в создании истинно русских типов и в том
числе Лаврецкого, отличительной чертой которого является мужественное
смирение перед жизнью ("Рассвет", 1859, Э 11).}. Такое осмысление романа
заключало в себе полемику против революционных демократов, видевших в
обломовщине явление социально обусловленное и тормозящее ход истории.
По воспоминаниям современников, особую позицию в оценке романа
Тургенева занял А. Н. Островский, которому оказался чужд замысел Тургенева
показать героиню в момент острого конфликта между ее нравственными
убеждениями и естественным влечением сердца. Сохранился следующий отзыв А.
Н. Островского: ""Дворянское гнездо", напр., очень хорошая вещь, но Лиза для
меня невыносима: эта девушка точно страдает вогнанной внутрь золотухой" {Л.
Новский (H. H. Луженовский) Воспоминания об А. Н. Островском. - P Вед, 1887,
Э 134, от 18 мая.}.
Вопросы нравственно-философские заняли в полемике значительное место.
Именно в этом русле чаще всего рассматривалась проблема смирения и долга,
столь явственно выделяющаяся не только в "Дворянском гнезде", но и в ряде
других произведений Тургенева.
Часть критики истолковала основную этическую коллизию романа в духе
христианской морали. ""Дворянское гнездо" - это произведение, выражающее
идеал язычника, который еще не отказался от поклонения Венере, но уже познал
прелесть более сурового культа, к которому его влекут, порой против
собственной воли, стремления его больной и растроганной души", - так
отозвалась о романе в письме к Тургеневу E. E. Ламберт, увидевшая в этом
произведении отражение своих собственных нравственно-философских воззрений
{H. Granjard. Ivan Tourguenev, la comtesse Lambert et "Nid de seigneurs".
Paris, 1960, стр. 60-61.}.
Сходные мысли были высказаны в статье Евгении Тур, написанной по поводу
выхода в свет романа "Отцы и дети".
По словам этой писательницы, "сокрушение Лаврецкого, его смирение перед
судьбою, выражение, что он стих и покорился, было очень знакомо многим и
многим" {"Северная пчела", 1862, Э 91 от 4 апреля.}.
Как уже говорилось, полное развитие эта мысль применительно к
"Дворянскому гнезду" получила в статьях Ап. Григорьева и встретила
решительный отпор со стороны демократической критики, в частности Писарева.
В статье "Писемский. Тургенев и Гончаров" Писарев отвечает "нестройным
критикам", пришедшим "в неописуемый восторг оттого, что наши повествователи
преклоняются будто бы перед народною правдою и святынею". Поставив перед
собой задачу "оправдать Тургенева и Писемского от упрека в славянофильстве",
Писарев напоминает о том, что Лаврецкий, мягкий и терпимый к глупостям и
подлостям других людей, не заслуживает порицания как личность гуманная, но
должен быть признан несостоятельным на поприще широкой деятельности ("Как
деятель, он - нуль"), по приговору самого Тургенева.
Тургенев далек, по мнению критика, от славянофильской точки зрения и
там, где он противополагает самородные полудикие натуры натурам,
обесцвеченным цивилизацией, не думая выхвалять один народ за счет другого и
лишь обнимая своим могучим синтезом все разнообразие явлений жизни. При этом
Писарев подчеркивает, что отношение Тургенева к явлениям современной жизни
носит преимущественно отрицательный характер {P Сл, 1861, Э 11, отд. II,
стр. 1-47.}.
В другой своей статье: "Женские типы в романах и повестях Писемского,
Тургенева и Гончарова" - Писарев развивает мысли предыдущей статьи на
примере женских судеб, выведенных Тургеневым в "Рудине", "Асе", "Фаусте",
"Дворянском гнезде" и "Накануне". Критик намеренно избирает аспект,