Поль с чувством признательности пожал руку своего старого друга. Это движение не могло ускользнуть от г-жи Эванхелиста, которая подошла к ним, чтобы передать Полю перо. Ее подозрения подтверждались; она решила, что Поль и Матиас заранее сговорились между собою. К ее сердцу волной прихлынули гнев и ненависть. Эта минута решила все.
Удостоверившись, что поправки подтверждены пометами на полях и что каждый лист подписан с лицевой стороны всеми тремя договаривающимися особами, мэтр Матиас взглянул на Поля, а затем на его тещу и, видя, что клиент не заговаривает о бриллиантах, сказал сам:
- Не думаю, чтобы передача бриллиантов потребовала каких-либо формальностей, ведь вы отныне члены одной семьи.
- Однако лучше было бы отдать их господину де Манервилю теперь же, ведь он взял на себя всю недостачу по счетам опеки. В жизни и смерти никто не волен, - сказал мэтр Солонэ, не упуская случая восстановить тещу против зятя.
- О матушка, - воскликнул Поль, - это было бы оскорбительно для всех нас. Summum jus, summa injuria <Высшая законность - высшее беззаконие (лат.).>, сударь, - сказал он, обращаясь к Солонэ.
- Нет, вы должны взять бриллианты, иначе я расторгну контракт, - воскликнула г-жа Эванхелиста, совсем уже разъяренная намеком Матиаса, воспринятым ею как смертельная обида.
Она вышла, не в силах подавить той неистовой злобы, когда человеку хочется рвать и метать, злобы, которую чувство собственного бессилия доводит чуть ли не до бешенства.
- Ради бога, возьмите их, Поль, - сказала шепотом Натали. - Маменька сердится. Я потом узнаю - из-за чего, и расскажу вам, мы успокоим ее.
Госпожа Эванхелиста была все же удовлетворена результатом своей хитрости: ей удалось сберечь серьги и ожерелье. Она велела принести только те бриллианты, которые Эли Магюс оценил в полтораста тысяч франков. Мэтр Матиас и Солонэ привыкли иметь дело с семейными драгоценностями, переходящими по наследству: они внимательно рассмотрели содержимое ларца и восхитились красотой бриллиантов.
- Вы ничего не потеряли на приданом, граф, - сказал Солонэ, заставив Поля покраснеть.
- Да, - заметил Матиас, - этих бриллиантов хватит для первого платежа за приобретенные имения.
- И для покрытия издержек по заключению контракта, - прибавил Солонэ.
Ненависть, как и любовь, питается каждой мелочью, все идет ей на потребу. Как любимого человека считают не способным ни на что плохое, так от человека, которого ненавидят, не ждут ничего хорошего. Поэтому г-жа Эванхелиста сочла поведение Поля притворством, хотя оно было вызвано вполне понятной застенчивостью: не желая оставить бриллианты у себя, он в то же время не знал, куда их девать, и готов был выбросить их в окошко. Вдова, видя его замешательство, понукала его взглядом, как будто говорившим: "Унесите же их отсюда!"
- Натали, дорогая, - сказал Поль своей будущей жене, - спрячьте сами эти бриллианты; они ваши, я дарю их вам.
Натали положила бриллианты в ящик стола. К этому времени стук колес настолько участился и гул голосов, доносившийся из соседних комнат, стал так громок, что Натали с матерью вынуждены были выйти к приехавшим гостям. Залы были полны; вечер начался.
- Продайте бриллианты в течение медового месяца, - уходя, посоветовал Полю старый нотариус.
В ожидании начала танцев все шептались Друг с другом по поводу свадьбы. Кое-кто выражал сомнения насчет судьбы, предстоявшей жениху и невесте.
- Покончили вы с делами? - спросила г-жу Эванхелиста одна из наиболее важных персон города.
- Нам пришлось прочесть и выслушать столько бумаг, что мы немного задержались, - ответила она, - вы должны нас извинить.
- А я ровно ничего не слышала, - сказала Натали, подавая руку Полю, чтобы открыть бал.
- Оба они транжиры, - заметила одна вдова. - А уж мать, во всяком случае, не станет их удерживать.
- Но я слышал, что они учредили майорат, приносящий пятьдесят тысяч дохода.
- Да что вы?
- Как видно, дело не обошлось без господина Матиаса, - сказал один судья. - Если это верно, то старик, без сомнения, постарался спасти будущность этой семьи.
- Натали слишком красива, чтобы не быть ужасно кокетливой, - заметила одна молодая женщина. - Не пройдет и двух лет со дня свадьбы, как Манервиль будет самым несчастным человеком. Могу поручиться, что его семейная жизнь сложится неудачно.
- Придется, значит, подпереть "душистый горошек" жердочкой? - подхватил мэтр Солонэ, - Эта долговязая Натали вполне может служить жердью! - сказала какая-то девушка, - Не кажется ли вам, что госпожа Эванхелиста чем-то недовольна?
- Но, дорогая, мне только что сказали, будто у нее не остается и двадцати пяти тысяч дохода. А что для нее значит такая сумма?
- Сущая безделица, моя милая.
- Да, она отказалась в пользу дочери от своего богатства. Господин де Манервиль был так требователен...
- Чрезвычайно! - подтвердил мэтр Солонэ. - Но зато он будет пэром Франции. Ему покровительствуют Моленкуры и видам Памье; он свой человек в Сен-Жерменском предместье.
- Просто его принимают там, вот и все, - возразила дама, надеявшаяся, что Поль станет ее зятем. - Мадемуазель Эванхелиста - дочь торговца; вряд ли она откроет ему доступ к Кельнскому капитулу.
- Однако она внучатая племянница герцога Каса-Реаль.
- По женской линии!
Но вскоре толки прекратились. Игроки принялись за карты, молодые люди и девицы - за танцы, затем подали ужин, и гул празднества утих лишь к утру, когда в окна заглянули первые лучи рассвета. Простившись с Полем, который уехал последним, г-жа Эванхелиста поднялась к дочери, так как ее собственная комната была использована архитектором, чтобы увеличить размеры зала. Хотя и Натали и ее мать одолевал сон, но, оставшись наедине, они все же обменялись несколькими словами.
- Что с тобой, маменька?
- Мой ангел, лишь сегодня я поняла, как велика материнская любовь. Ты ничего не смыслишь в делах и не знаешь, каким испытаниям была подвергнута моя честь. Мне пришлось поступиться своей гордостью, так как дело шло о твоем счастье и о нашем добром имени.
- Ты говоришь об этих бриллиантах? Поль чуть не плакал, бедный мальчик. Он отказался их взять и подарил их мне.
- Спи, дитя мое, мы потолкуем о делах завтра. Ведь теперь у нас завелись дела, - сказала мать со вздохом. - Между нами встал третий.
- О маменька, Поль никогда не будет помехой нашему счастью, - сказала Натали уже сквозь сон.
- Бедная девочка, она не знает, что этот человек только что разорил ее!
На г-жу Эванхелиста напал первый приступ скупости, во власть которой в конце концов попадают все пожилые люди. Ее охватило желание вернуть своей дочери все богатства, оставленные г-ном Эванхелиста.:
Это было вопросом чести. Из любви к Натали она вдруг стала настолько же расчетлива в денежных вопросах, насколько ранее была расточительна и беззаботна. Она размышляла, как бы извлечь побольше дохода из своего капитала, часть которого была помещена в государственную ренту, ходившую в то время по восьмидесяти франков. Страсть, охватившая душу, может мгновенно изменить характер человека: болтун становится сдержанным, трус - храбрецом. Г-жу Эванхелиста, бывшую когда-то мотовкой, ненависть превратила в скрягу. Богатство должно было послужить ее мстительным замыслам, еще смутным, не вполне определенным, но уже созревавшим. Она заснула с мыслью: "Итак, завтра!" Явление необъяснимое, но хорошо знакомое всем мыслителям: во сне ее ум продолжал трудиться над теми же вопросами, придал им ясность, привел в соответствие друг с другом, решил задачу, как обеспечить господство над Полем, составил план, за осуществление которого она взялась на следующий же день.
Веселье бала рассеяло тревожные мысли, порой осаждавшие Поля, но, когда он остался один и лег в постель, они снова стали мучить его.
"Похоже на то, - думал он, - что, не будь моего доброго Матиаса, теща ловко провела бы меня. Нет, это невероятно! Какой ей расчет меня обманывать? Разве наши богатства не соединяются, разве мы не будем жить вместе? Впрочем, зачем мне беспокоиться? Через несколько дней Натали станет моей женой, мы будем жить общими интересами, ничто не сможет поссорить нас. Итак, - была не была! Тем не менее я буду настороже. Но даже если Матиас прав - что ж такого? В конце концов я женюсь не на теще!"
Думая о своем будущем, Поль и не подозревал, что после этого второго сражения дело приняло совершенно иной оборот. Наиболее хитрая и умная из двух женщин, совместно с которыми он собирался жить, стала его смертельным врагом и думала только о том, как бы оградить свои личные интересы. Не будучи в состоянии заметить, что его теща благодаря особенностям характера креолок значительно отличалась от других женщин, Поль еще менее был способен догадаться, до чего она хитра. У креолок своеобразная натура: умом они похожи на жительниц Европы, бурной и безрассудной страстью - на уроженок тропиков и напоминают индианок апатичным равнодушием, с каким они переносят горе и радость или доставляют их другим. Это привлекательные, но опасные натуры; так бывает опасен ребенок, когда за ним нет присмотра. Такой женщине, как ребенку, подай немедленно все, чего ей хочется; подобно ребенку, она способна поджечь дом, чтобы сварить яйцо. Вялая в обычной жизни, она не думает ни о чем, но, будучи возбуждена страстью, обдумывает каждую мелочь. В ней было чисто негритянское лукавство, - ведь негры окружали ее с самой колыбели, - но вместе с тем она была по-негритянски наивна. Как негры и дети, она умела мечтать о чем-нибудь со все возрастающим пылом желания, умела лелеять свою мечту и добиваться ее осуществления. Словом, характер г-жи Эванхелиста представлял собою причудливую смесь достоинств и недостатков; насквозь испанский по внутреннему своему существу, он был покрыт некоторым лоском французской учтивости. Эта душа, дремавшая в течение шестнадцати лет безоблачного счастья, а потом всецело поглощенная мелочными заботами светской жизни, в прошлом уже познавшая однажды свою силу при вспышке ненависти, теперь была охвачена как бы внезапным пожаром, и это случилось как раз в ту пору жизни, когда женщина утрачивает все, к чему раньше была привязана, и для снедающей ее страсти к деятельности нужна новая пища. Натали должна была оставаться под крылышком матери еще трое суток. Итак, в распоряжении побежденной г-жи Эванхелиста было еще три дня, последние из тех, что дочь проводит вместе с матерью. А так как Натали слепо верила ей во всем, то одним своим словом креолка могла оказать решающее влияние на судьбу двух человек, которым отныне предстояло идти рука об руку по путям и перепутьям парижской жизни. Какое огромное значение приобретает в подобных условиях каждый совет, особенно если он упадет на подготовленную почву! Все будущее молодой четы зависело от одной только фразы. Никакие законы, никакие меры, придуманные людьми, не могут предотвратить нравственное убийство, убийство словом. В этом - слабое место правосудия, которое вершится обществом. В этом сказывается основное различие между нравами простого народа и нравами высшего света: там - искренность, здесь - притворство; те пользуются ножом, эти - ядовитыми словами или мыслями; тем - смертная казнь, этим - безнаказанность.