Под знамена социальной демагогии, устаивающейся много быстрее и легче, нежели навыки созидательной деятельности, становится Шариков. Он начинает не с задачника и грамматики, а с переписки Энгельса с Каутским, мгновенно «выходя» на самую что ни на есть животрепещущую для него проблему «социальной справедливости», понимаемую как задача «дележа» на всех.
Десятилетия назад потрясение вызвала ленинская мысль, заостренная в формуле о каждой кухарке, которая должна учиться управлять государством. Сначала было услышано, что это должна «каждая кухарка». И лишь со временем внимание переместилось на другую часть фразы: «должна учиться». Но чтобы начать учиться, нужно было осознание необходимости это делать. Шариков-Чугункин, «стоящий на самой низкой ступени развития», не способный и в минимальной мере оценить всю сложность обсуждаемого предмета («конгресс, немцы … голова пухнет …»), вступает в полемику с людьми, потратившими на размышления о проблеме годы и годы, на равных, без тени сомнений.
Профессор предвидит нехитрый ход шариковских рассуждений.
«- Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
Шариков пожал плечами.
- Да не согласен я.
- С кем? С Энгельсом или с Каутским?
- С обоими, - ответил Шариков».[6]
и далее Шариков формулирует вульгарную идею дележа на всех поровну, то есть излагает ту самую ложно понятую идею социальной справедливости, которая овладевает умами лишь на соблазнительной стадии дележа, а отнюдь не созидания, накопления того, что лишь много позже станет возможным делить. Профессор делает попытку, впрочем, тщетную, наглядно объяснить это Шарикову.
Очевидно резкая деградация интеллекта, совершающаяся на наших глазах: бесспорно, бродячая дворняжка стоит на неизмеримо более высоком уровне развития, нежели «вселившийся» в ее тело Клим Чугункин.
Вспомним, что именно устами Шарика дается нам первая и чрезвычайно выразительная характеристика профессора Преображенского как «человека умственного труда», который спокоен и независим оттого, что «вечно сыт». Бродяжничающий пес наблюдателен и социально грамотен (стоит лишь вспомнить его разграничения между «господином», «товарищем» и «гражданином»), добр и осведомлен в медицине (о девушке, пробегавшей мимо подворотни, куда он прячется от вьюги, он чуть покровительственно и сочувственно замечает: «верхушка правого легкого не в порядке»), не лишен остроумия («ошейник - все равно что портфель», - сострит он чуть позже). Шарик с уважением относится к графу Толстому, замирает, когда слышит арию из «Аиды», не любит жестоких людей. Он может поделиться с нами отношением к «свободе воли», вспомнить, причем во вполне уместном контексте, о «Садах Семирамиды» и т.д. Собственно, словарь, интонации и темы рассуждений Шарика – это лексика и размышления интеллигентного человека.
Во второй части – перед нами уже не Шарик, а Клим Чугункин, первые же фразы которого говорят о социальной агрессии, безнравственности, нечистоплотности и полнейшем невежестве. Не случайно и то внимание, с каким фиксирует писатель пластику Шарикова, манеру его поведения. Он стоит «прислонившись к притолоке» и «заложив ногу за ногу», походка у него «развалистая», когда он сел на стул, то «руки при этом, опустив кисти, развесил вдоль лацканов пиджака» и т.д. По Булгакову, в позе, жесте, мимике, интонациях мироощущение человека может быть прочитано не менее отчетливо, нежели услышано в речах и явлено в поступках. Та «высокая выправка духа», которая не позволяет профессору и его коллеге «тыкать» даже существу, не пользующемуся с их стороны ровным счетом никаким уважением, полярно противоположны шариковским уничижительно-фамильярным формам, в которые свойственному облекать свои отношения к окружающим. «Обыкновенная прислуга, а форсу, как у комисарши» - о Зине; «еще за такого мерзавца полтора целковых платить. Да он сам …» - о соседе по Калабуховскому дому; «папаша» - в адрес Филиппа Филипповича и прочее.
«Вот все у нас как на параде, - обвиняет Шариков своих хозяев, - «извините» да «мерси», а так, чтобы по-настоящему, - это нет …».[7] То есть нормы общения, естественные для профессора и его коллеги, мучительные и обременительные Шарикову, он полагает «ненастоящими», мучительными всем.
4.2. На что направлена сатира писателя в повести.
«Жить по-настоящему» для Шарикова значит грызть семечки и плевать на пол, нецензурно браниться и приставать к женщинам, вдосталь валяться на палатях и напиваться допьяна за обедом. По всей видимости, он искренен, когда заявляет своим воспитателям, что они «мучают себя, как при царском режиме». Мысль о естественности и «нормальности» такого, а не какого-либо иного жизнеповедения не приходит, да и не может прийти в шариковскую голову.
И в этом он смыкается, обретает общий язык с домкомовцами, которые тоже вполне искренне убеждены, что человеку не к чему «жить в семи комнатах», иметь «40 пар штанов», обедать в столовой и т.д. Не необходимое своему собственному образу жизни – представляется не нужным и никому иному. Отсюда нити от булгаковской повести тянутся к сегодняшним спорам о «нормальных потребностях», имеющих исходной точкой неявное убеждение в «одинаковости, схожести человеческих натур» и в возможности определить «научным путем» рациональные «нормы потребления». То есть, другими словами, речь все о той же неистребимой «уравниловке», от которой всегда страдает все поднимающееся над средним уровнем.
III. Заключение.
Булгакову в лучших традициях русской и мировой литературы была свойственна боль за человека, будь то незаурядный мастер или никем не замеченный делопроизводитель.
Писатель не принимал ту литературу, которая живописала страдания абстрактных, нереальных героев, проходя в то же время мимо жизни. Для Булгакова гуманизм был идейным стержнем литературы. И подлинный гуманизм произведений мастера оказывается особенно близок нам сегодня.
Завершая разговор о сатирических и фантастических произведениях Булгакова, выскажем одно предположение: все три повести, прочитанные как единый связанный текст, обращенный к одной и той же реальности – Москве 1920-х годов, - по сути, «заместили» собой второй роман писателя. Булгаков, рассказывая о полярных силах, действующих в современности, будто развертывает в этих повестях целостную человеческую антропологию, задается вопросом – что есть человек.
Из повести в повесть переходит словно один и тот же образ, человеческий тип, враждебный автору, грозящий социальной опасностью: «низкий человек на кривых ногах» убивает Персикова; сводит с ума Короткова самодур Кальсонер с «искривленными ногами» и «маленькими, как булавочные головки, глазами», виновник огромного горя страны Рокк смотрит на мир «маленькими глазками», изумленно и в то же время уверенно, у него «что-то развязное» есть «в коротких ногах с плоскими ступнями», схожим образом дан и портрет Шарикова.
Описанному почти дегенеративному типу противостоит все более обретающий почву под ногами, отыскивающий в себе самом созидательные силы, чтобы выстоять (а в повести «Собачье сердце» даже и победить), герой.
Добавим еще появляющиеся «меты» нескрываемого единства художественного мира Булгакова, о чем речь уже шла. Все это, вместе взятое, превращает три повести в некий «конспект» романа, который вырастает из современности, оцениваемой творческой личностью.
Сатира М.А.Булгакова очень тесно связана с современностью. Сейчас, в нашем мире можно встретить таких же жестоких и черствых людей как Шариков, такого же глупого Рокка, такого же Кальсонера, который вскружит человеку голову и введет его в заблуждение. И на данный момент таких людей очень много. Как ни пытайся из животного сделать человека, все равно он останется таким же маленьким и гнусным человеком.
Написав работу по сатире М.А.Булгакова, мы выполнили поставленные перед нами задачи, сделали выводы по каждой повести и в целом по теме работы мы расширили и систематизировала свои знания по творчеству М.А.Булгакова.
Список использованной литературы.
1. БаранниковА.В. Русская литература XX века: Хрестоматия.- М.: Просвещение, 1998.
2. Булгаков, М.А. Собрание сочинений в 5 томах.- Т. 2.- М.: Худож. литер., 1989.
3. Литература: Справочник школьника.- М.: Слово, 1995.- С.69-73.
4. НусиновИ.М. Путь М.А.Булгакова. Печати революции: Кн. 4.- М., 1929.- С. 45-47.
[1] Нусинов И.М. Путь М.Булгаков.- Печать и революция, 1929, кн.4, с.45,47.
[2] Булгаков М.А. «Дьяволиада»: «Художественная литература», 1989 г., с.42.
[3] Булгаков М.А. «Роковые яйца», «Художественная литература»,- 1989,- с.84.
[4] Там же с.84.
[5] Булгаков М.А. «Собачье сердце»: художественная литература. 1989 г. С.155.
[6] Булгаков М.А. «Собачье сердце»: художественная литература. 1989 г. С.183.
[7] Булгаков М.А. «Собачье сердце»: художественная литература. 1989 г. С.182