Уже в ранних стихотворениях Лермонтова звучат главные мотивы его творчества: ощущение своего избранничества, обрекающее поэта на скитание, на одиночество в мире, на непонятость. Лермонтов в своем творчестве создает уникальную философскую концепцию одиночества. В ранний период тема одиночества раскрывается им в традиционно романтическом ключе. Но позже в стихотворении «Стансы» появляется неожиданная нота:
Я к одиночеству привык, Я б не умел ужиться с другом, Ни с кем в отчизне не прощусь — Никто о мне не пожалеет!..
Одиночество лирического героя не навязано ему миром, но избрано им добровольно как единственно возможное состояние души. Ни дом, ни отчизна не составляют необходимых элементов его существования. Отсюда начинается именно лермонтовская трактовка темы одиночества — изгнания — странничества.
Мир отвергает героя, изгоняет — но и герой отвергает этот мир, уходит от него.
Изгнаньем из страны родной Хвалюсь повсюду, как свободой...
В лермонтовском творчестве объединяются темы одиночества и свободы.
Так, в стихотворении «Желанье» («Отворите мне темницу...»), написанном в 1832 году, лирический герой просит сначала как будто только временной свободы:
Дайте раз на жизнь и волю, Как на чуждую мне долю, Посмотреть поближе мне.
Но во второй части появляются «дворец высокий» с фонтаном, который бы «в мечтаньях рая.../Усыплял и пробуждал». Повторы, обилие внутренних созвучий, анафоры, постоянные эпитеты придают стихотворению черты фольклорной песенности.,
«Узник» (1837) написан под арестом перед первой ссылкой. Теперь мечты героя ограничены желаниями сладко поцеловать «красавицу младую» и улететь на коне «в степь, как ветер». Свобода мыслится единственной подлинной ценностью, даже без девицы и дворца. Первой строфе из восьми строк противостоят две таких же. Вторая часть начинается словами «Но окно тюрьмы высоко...», а заканчивается — «Ходит в тишине ночной безответный часовой».
«Черноокая» и конь здесь тоже фигурируют, но именно как недостающая мечта. Последняя строфа («Одинок я — нет отрады:/Стены голые кругом...») лишь описывает место заключения. Акцент сделан не на мечтах о свободе, а на факте непреодолимой несвободы.
Аллегорический вариант освобождения мы видим в лирической балладе «Пленный рыцарь». Побежденный, потерпевший поражение рыцарь томится в неволе. Ему «и больно и стыдно» видеть в окошко игру вольных птиц в небе (созвучие в параллельных местах смежных строк: вольные — больно и. В трех центральных строфах (из пяти) встречается слово «панцирь».
Нет на устах моих грешной молитвы, Нету ни песен во славу любезной...
Не в состоянии выйти на свободу сам, рыцарь даже не пытается молить о сверхъестественной помощи и «любезную» воспевать тоже не может: как он, побежденный, пленный рыцарь, посмеет к ней адресоваться? Но забыть о своем рыцарстве он не в состоянии: «Помню я только старинные битвы,/Меч мой тяжелый да панцирь железный». Две строфы занимают метафоры доспехов: в третьей строфе они называются, в четвертой расшифровываются. У рыцаря теперь каменные панцирь и шлем, который ему «голову давит», «шлема забрало — решетка бойницы», щит — «дубовые двери темницы»; конь же его неизменный — «быстрое время». Эпитет «быстрое» традиционен и как будто не очень соответствует тягостному и однообразному пребыванию в темнице, но разве можно рыцарского коня назвать не быстрым? В заключительной строфе появляется новый персонаж, который приносит развязку. Правда, появляется он только в сознании героя, но его желание выражено так сильно, что выглядит как уже почти осуществившееся. Теперь перед нами не тихий и стыдящийся узник первой строфы («Молча сижу под окошком темницы»), а волевой воин, рыцарь-победитель, понукающий быстрого коня:
Мчись же быстрее, летучее время! Душно под новой бронею мне стало! Смерть, как приедем, подержит мне стремя; Слезу и сдерну с лица я забрало!
Смерть должна выступить в роли оруженосца, слуги. Это самая блистательная моральная победа. Хотя последний стих строфы заканчивается не восклицательным знаком, как две первых, возвышенное, уверенное, гордое спокойствие рыцаря эмоционально более весомо, чем чувства, выраженные восклицаниями.
К «тюремной» теме примыкает тема изгнанничества. «Тучи» (1840). Образы тучки, облака или волны у Лермонтова — устойчивые символы свободы и беспечности, а лирический герой «Туч» несвободен и подавлен: тучки, с которыми он сопоставляет себя, — «вечные странники», но не изгнанники, вопреки первоначальному сравнению; грусть героя — лирическая доминанта стихотворения, окольцованного словами «изгнанники» и «изгнания». Не случайно обращение к тучам нежное — «тучки», а в заглавии стоит мрачное «Тучи». Тучкам «наскучили нивы бесплодные», а для лирического героя это «милый север» со «степью лазурною». Жанр «Туч» — соединение элегии с романсом, для романса характерно мелодическое трехчастное построение: сравнительно ровная интонация первой строфы, подъем на вопросах второй и понижающий интонацию ответ на них в третьей строфе. Смысловой перелом — от сопоставления к противопоставлению — предваряет особенности литературы XX века. Элементы в литературе XX века более однородные. Вопросы героя выражают не только тоску, но и бесконечное одиночество героя-изгнанника.
Уже в ранних стихотворениях Лермонтова звучат главные мотивы его творчества: ощущение своего избранничества, обрекающее поэта на скитание, на одиночество в мире, на непонятость. Лермонтов в своем творчестве создает уникальную философскую концепцию одиночества. В ранний период тема одиночества раскрывается им в традиционно романтическом ключе. Но позже в стихотворении «Стансы» появляется неожиданная нота:
Я к одиночеству привык, Я б не умел ужиться с другом, Ни с кем в отчизне не прощусь — Никто о мне не пожалеет!..
Одиночество лирического героя не навязано ему миром, но избрано им добровольно как единственно возможное состояние души. Ни дом, ни отчизна не составляют необходимых элементов его существования. Отсюда начинается именно лермонтовская трактовка темы одиночества — изгнания — странничества.
Мир отвергает героя, изгоняет — но и герой отвергает этот мир, уходит от него.
Изгнаньем из страны родной Хвалюсь повсюду, как свободой...
В лермонтовском творчестве объединяются темы одиночества и свободы.
Так, в стихотворении «Желанье» («Отворите мне темницу...»), написанном в 1832 году, лирический герой просит сначала как будто только временной свободы:
Дайте раз на жизнь и волю. Как на чуждую мне долю, Посмотреть поближе мне.
Но во второй части появляются «дворец высокий» с фонтаном, который бы «в мечтаньях рая.../Усыплял и пробуждал». Повторы, обилие внутренних созвучий, анафоры, постоянные эпитеты придают стихотворению черты фольклорной песенности.
«Узник» (1837) написан под арестом перед первой ссылкой. Теперь мечты героя ограничены желаниями сладко поцеловать «красавицу младую» и улететь на коне «в степь, как ветер». Свобода мыслится единственной подлинной ценностью, даже без девицы и дворца. К «тюремной» теме примыкает тема изгнанничества. «Тучи» (1840). Образы тучки, облака или волны у Лермонтова — устойчивые символы свободы и беспечности, а лирический герой «Туч» несвободен и подавлен: тучки, с которыми он сопоставляет себя, — «вечные странники», но не изгнанники, вопреки первоначальному сравнению; грусть героя — лирическая доминанта стихотворения, окольцованного словами «изгнанники» и «изгнания». Не случайно обращение к тучам нежное — «тучки», а в заглавии стоит мрачное «Тучи». Тучкам «наскучили нивы бесплодные», а для лирического героя это «милый север» со «степью лазурною». Жанр «Туч» — соединение элегии с романсом, для романса характерно мелодическое трехчастное построение: сравнительно ровная интонация первой строфы, подъем на вопросах второй и понижающий интонацию ответ на них в третьей строфе. Смысловой перелом — от сопоставления к противопоставлению — предваряет особенности литературы XX века. Элементы в литературе XX века более однородные. Вопросы героя выражают не только тоску, но и бесконечное одиночество героя-изгнанника.