В ранней лирике М. Ю. Лермонтова звучат гражданские мотивы неприятия рабства («Жалобы турка»), прославление революционного подвига («10 июля (1830)»), возвеличение былого могущества России («Новгород», «Приветствую тебя, воинственных славян...»). Социальные проблемы представляются поэту следствием каких-то глубинных процессов, существенных черт человечества.
В стихотворении «Монолог» (1829) особенно важно ощущение героя, что сама родина обрекает своих детей на бездействие, на жалкое прозябание, на гибель дарований — душит их:
Поверь, ничтожество есть благо в здешнем свете...
К чему глубокие познанья, жажда славы,
Когда мы их употребить не можем?
И душно кажется на родине,
И сердцу тяжко, и душа тоскует...
И тем сильнее звучит мотив противопоставления современного, ущербного существования «здешнего света» прежнему, былому могуществу свободной России. Одно из высших проявлений мощи русского духа Лермонтов находит в недавнем прошлом: в войне 181? года. Значение победы России над Наполеоном для Лермонтова символично. Поэт видит в ней по просто военный триумф, но торжество справедливости, огромной духовной силы нации.
В стихотворении «Бородино» акцентируется внимание на «былинности», символичности победы русского воинства — «богатырей»:
— Да, были люди в наше время, Не то, что нынешнее племя: Богатыри — не вы!
В полную силу звучит мотив противопоставления «богатырям» «нынешнего племени», неспособного на подвиги, утратившего духовную связь с народом. Народная Россия живет по истинным, исконным законам, когда личность черпает силу в своем единении с народом. Старый солдат говорит одновременно и от своего лица, и от лица всех защитников Отечества. Не случайно в стихотворении постоянно звучит местоимение «мы». Лермонтов вскрывает основополагающее свойство русской народной психологии: личность существует не сама по себе, но в слиянии с общиной. Мир народа не обезличен, напротив, он состоит из ярких индивидуальностей, живущих в одной системе высоких нравственных ценностей. Это, по убеждению Лермонтова, и принесло победу русскому
войску. В незаметном героизме рядовых и есть истинная причина победы России. Не полководцы вели солдат в сражение, но сами солдаты торопили «командиров»:
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что же мы? На зимние квартиры?
Не смеют что ли командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»
Русскому крестьянину, ставшему воином, для победы не нужны ни искушенные полководцы, ни разработки диспозиций:
Что тут хитрить, пожалуй к бою; Уж мы пойдем ломить стеною, Уж постоим мы головою За родину свою!
Солдаты идут в бой за родину, повинуясь нравственному закону: «Как наши братья умирали!» Солдат вспоминает с любовью о командире, погибшем в сражении:
Полковник наш рожден был хватом: Слуга царю, отец солдатам...
Эти естественные для людей взаимоотношения противостоят тем безнравственным законам, по которым живет «нынешнее племя», когда не достоинства человека, но случайность рождения и способность к интригам определяют его судьбу.
В 1841 году написаны два стихотворения, в которых Лермонтов наиболее полно и глубоко раскрывает всю противоречивость, сложность своего отношения к Родине:
Прощай, немытая Россия, Страна рабов, страна господ...
Впервые в русской литературе прозвучало осуждение, неприятие не каких-либо отдельных сторон русской действительности, а всей николаевской России.
И вы, мундиры голубые, И ты, им преданный народ.
Слово «преданный» многозначно. Это и «покорный», «послушный», и отданный на расправу, и верный... Все эти значения присутствуют в лермонтовском эпитете. И речь идет одновременно о беде и о вине России и ее народа. Страшная картина духовного рабства внушает поэту отвращение. Стихотворение порождает чувство безнадежности: в этой стране тотальной несвободы, в стране-тюрьме жить нельзя. Глухое отчаяние толкает лирического героя к отречению от родины. Такие чувства были характерны.
В стихотворении «Родина» Лермонтов не просто дал выход всей накопившейся обиде и глубокой ненависти к политическому строю, основанному на духовном рабстве, но передал то чувство Родины, которое было характерно для многих мыслящих людей эпохи 30—40-х годов прошлого века. Стихотворение с первой до последней строчки шокирует читателя. Любовь лирического героя к родине оценивается им самим как «странная», это любовь «рассудку вопреки». Стихотворение построено на антитезе «казенного патриотизма» и естественного человеческого чувства. "Картины истинной России, ее настоящий лик, созданный в «Родине», ничуть не отрицают в создании Лермонтова Россию как государство. Открытое Лермонтовым иррациональное чувство Родины, его принципиальный отказ логически обосновать и объяснить, за что человек любит свою отчизну, положили начало одной из традиций русской литературы:
Умом Россию не понять...
В Россию можно только верить.
В. Г. Белинский писал, что Лермонтов в «Песне про купца Калашникова» перенесся в историческое прошлое русской жизни, «подслушал биение его пульса... усвоил себе склад его старинной речи, простодушную суровость его нравов, богатырскую силу и широкий размет его чувства, и как будто современник этой эпохи условия ее грубой и дикой общественности, со всеми их оттенками, как будто бы никогда и не знавал о других, — и вынес из нее вымышленную быль, которая достовернее всякой действительности, несомненнее всякой истории...
Поэма Лермонтова — создание мужественное, зрелое и столько же художественное, сколько и народное...»
«...В «Песне» Лермонтов ставил себе задачи гораздо более широкие, чем подражание старинному русскому эпосу. Прежде всего — задачу проникновения в исторический характер эпохи, в быт и психологию нравов. Вот почему стиль «Песни» не вполне однороден: здесь две основных линии. Одна из них связана с темой царя и царского окружения, с темой опричника Кирибеевича:
Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич! Про тебя нашу песню сложили мы, Про твово опричника, Да про смелого купца, про Калашникова...
Это линия наиболее условная, обобщающая известные фольклорные мотивы. Но с появлением Степана Калашникова в поэму входит элемент вещественной и психологической конкретности.
Опустел широкий гостиный двор. Запирает Степан Парамонович Свою лавочку дверью дубовою Да замком немецким со пружиною...
Быт Калашникова, его поведение в качестве оскорбленного главы семьи... — это опыт исторической характеристики нравов. Так демократическая тема купца Калашникова переводит поэму из условного, легендарного плана в план бытовой реальности» (Л. Я. Гинзбург).
Колорит эпохи, образы царя Ивана Грозного и опричника Кирибеевича Лермонтов воссоздал на основе песенных образов — в духе и стиле народных исторических и «разбойничьих» песен. Народные песни помогли создать и фигуру купца Калашникова. Интересно сравнить песню про царского шурина Темрюковича из сборника Кирши Данилова с фрагментом поэмы Лермонтова:
А и гой еси, Царь Государь, Царь Иван Васильевич!
Все Князи, Бояра, могучие богатыри
Пьют, едят, потешаются.
На великих на радостях;
Один не пьет не ест твой Царской гость дорогой,
Мастрюк Темрюкович, молодой Черкашенин.
Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебе нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника,
Да про смелого купца, про Калашникова <...>
То за трапезой сидит во златом венце,
Сидит Грозный царь Иван Васильевич <...>
Улыбаясь, царь повелел тогда
Вина сладкого заморского
Нацедить в свои золоченый ковш
И поднесть его опричникам,
И все пили, царя славили.
Лишь один из них, из опричников,
Удалой боец, буйный молодец.
В золотом ковше не мочил усов...
«Герой нашего времени» — первый крупный социально-психологический роман в русской литературе. Это роман, но одновременно и цикл повестей с общим главным героем, а иногда и рассказчиком. Роман имеет ряд композиционных особенностей: по ходу повествования несколько раз меняется рассказчик; нарушена хронологическая последовательность событий.
Начинается повествование с более поздних событий из жизни Печорина, каким он был во время встречи с рассказчиком. После этого мы узнаем о смерти Печорина. Как раз с этого момента голос предоставляется самому Печорину.
На протяжении всего повествования господствует ощущение «тайны души», иногда кажется, что мы близки к «разгадке», но это ожидание нас обманывает.
Основная проблема романа «Герой нашего времени» четко определена Лермонтовым в предисловии: он рисует «современного человека, каким он его понимает», его герой — портрет не одного человека, а «портрет, составленный из пороков всего нашего поколения». Автор подчеркивает свое стремление создать типический образ героя своего времени. Белинский назвал роман «грустной думой о нашем времени». В образе Печорина получили свое выражение коренные особенности последекабристской эпохи, в которой, по словам Герцена, на поверхности «видны были только потери», внутри же «совершалась великая работа... глухая и безмолвная, но деятельная и беспрерывная».
Особенностью романа является то, что портрет героя времени создается как история одной человеческой души. Личность и жизнь Печорина неповторимы, но в этом — индивидуализированное выражение судьбы целого поколения. «История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа». Сам Печорин, размышляя о своей жизни, находит в ней много общего с судьбой целого поколения: «Мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастья, потому что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению».
Установка на воссоздание истории одной души позволила Лермонтову создать характер сложный и противоречивый. В поступках и высказываниях Печорина немало такого, что возмущает нравственное чувство, кажется жестоким и эгоистичным. Он подчеркнуто холодно обходится с Максимом Максимычем, который так ждал встречи с ним; рассудочно играет чувствами княжны Мери; циничны его рассуждения о том, что он смотрит на страдания и радости других только в отношении к себе. Парадоксальными кажутся его афоризмы о дружбе («Из двух друзей всегда один раб другого»), о любви («Женщины любят только тех, кого не знают»), о счастье («А что такое счастье? Насыщенная гордость»). Печорин, как злой дух, приносит страдания всем, кто встречается на его пути: Бэле и ее близким, семье «честных контрабандистов», Мери, Грушницкому. При этом он является самым строгим судьей самому себе. Он называет себя «нравственным калекой», не раз сравнивает себя с палачом («невольно я разыгрываю жалкую роль палача», «я играл роль топора в руках судьбы»). Никто лучше Печорина не понимает, насколько пуста и бессмысленна его жизнь. Вспоминая перед дуэлью прошедшее, он не может ответить на вопрос: «Зачем я жил? Для какой цели я родился?» Жизнь томит Печорина: «Я — как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что еще нет его кареты».
Но все же лучшая половина его души не умерла. Он тщательно прячет ее от посторонних глаз, но его жажда любви, добра и красоты, способность к доброте постоянно прорывается сквозь скептицизм и «холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой». Живая душа Печорина — в потрясенности смертью Бэлы, в слезах отчаяния, когда он понял, что навек потерял Веру, в способности отдаваться обаянию природы даже перед дуэлью, в умении взглянуть на себя со стороны. Обаяние личности Печорина — в его остром уме, силе и твердости характера, в нежелании смириться с обстоятельствами, в гордом вызове, брошенном судьбе: «Я люблю сомневаться во всем... я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает». Даже в жалком Грушницком он надеется увидеть пробуждение благородства и совести.
Но почему же жизнь Печорина — «ровный путь без цели»? Лермонтов отвечает на него названием романа. На что мог направить свои богатые возможности Печорин? Выгодная женитьба или новая звездочка на эполетах его не привлекают. Абстрактные идеи добра и справедливости не выдерживают столкновения с жизнью. От мечтаний молодости осталась «одна усталость... и смутное воспоминание, исполненное сожалений». Социально-психологические условия эпохи требуют слепого послушания и следования традициям, делают его героем времени, во многом объясняют его трагедию. Но проблема шире: разочарование и тяжелый груз скептицизма — тоже черта времени. Герцен: «Вынужденные молчать, сдерживая слезы, мы научились, замыкаясь в себе, вынашивать свои мысли — и какие мысли!.. То были сомнения, отрицания, мысли, полные ярости».