Вскоре он сделал ей второй визит.
Как только горничная провела его в гостиную, явилась Лорина. На этот раз она уже не протянула ему руки, а подставила для поцелуя лобик.
-- Мама просит вас подождать, -- сказала Лорина. -- Она выйдет через четверть часа, она еще не одета. Я посижу с вами.
Церемонное обхождение Лорины забавляло Дюруа, и он сказал ей:
-- Отлично, мадемуазель, я с большим удовольствием проведу с вами эти четверть часа. Но только вы, пожалуйста, не думайте, что я человек серьезный, -- я играю по целым дням. А потому предлагаю вам поиграть в кошку и мышку.
Девочка была поражена; она улыбнулась так, как улыбаются взрослые женщины, когда они несколько шокированы и удивлены, и тихо сказала:
-- В комнатах не играют.
-- Это ко мне не относится, -- возразил он. -- Я играю везде. Ну, ловите меня!
И он стал бегать вокруг стола, поддразнивая и подзадоривая Лорину, а она шла за ним, не переставая улыбаться снисходительно учтивой улыбкой, время от времени протягивала руку и дотрагивалась до него, но все еще не решалась за ним бежать.
Он останавливался, присаживался на корточки, но стоило ей нерешительными шажками подойти к нему, -- и он, подпрыгнув, как чертик, выскочивший из коробочки, перелетал в противоположный конец гостиной. Это ее смешило, в конце концов она не могла удержаться от смеха и, оживившись, засеменила вдогонку, боязливо и радостно вскрикивая, когда ей казалось, что он у нее в руках. Преграждая ей дорогу, он подставлял стул, она несколько раз обегала его кругом, потом он бросал его и хватал другой Теперь Лорина, разрумянившаяся, увлеченная новой игрой, без устали носилась по комнате и, следя за всеми его шалостями, хитростями и уловками, по-детски бурно выражала свой восторг.
Вдруг, в ту самую минуту, когда она уже была уверена, что он от нее не уйдет, Дюруа схватил ее на руки и, подняв до потолка, крикнул:
-- Попалась!
Пытаясь вырваться, она болтала ногами и заливалась счастливым смехом.
Вошла г-жа де Марель и в полном изумлении остановилась.
-- Боже мой, Лорина!.. Лорина играет... Да вы чародей, сударь...
Он опустил девочку на пол, поцеловал руку матери, и они сели, усадив Лорину посередине Им хотелось поговорить, но Лорина, обычно такая молчаливая, была очень возбуждена и болтала не переставая, -- в конце концов пришлось выпроводить ее в детскую.
Она покорилась безропотно, но со слезами на глазах.
Когда они остались вдвоем, г-жа де Марель, понизив голос, сказала:
-- Знаете что, у меня есть один грандиозный план, и я подумала о вас. Дело вот в чем, я каждую неделю обедаю у Форестье и время от времени, в свою очередь, приглашаю их в ресторан Я не люблю принимать у себя гостей, я для этого не приспособлена, да и потом я ничего не смыслю ни в стряпне, ни в домашнем хозяйстве, -- ровным счетом ничего Я веду богемный образ жизни. Так вот, время от времени я приглашаю их в ресторан, но втроем -- это не так весело, а мои знакомые им не компания. Все это я говорю для того, чтобы объяснить свое не совсем обычное предложение Вы, конечно, догадываетесь, что я прошу вас пообедать с нами, -- мы соберемся в кафе "Риш" в субботу в половине восьмого Вы знаете, где это?
Он с радостью согласился.
-- Нас будет четверо, как раз две пары, -- продолжала она. Эти пирушки -- большое развлечение для нас, женщин: ведь нам все это еще в диковинку.
На ней было темно-коричневое платье, оно кокетливо и вызывающе обтягивало ее талию, бедра, плечи и грудь, и это несоответствие между утонченной, изысканной элегантностью ее костюма и тем неприглядным зрелищем, какое являла собой гостиная, почему-то приводило Дюруа в изумление, вызывало в нем даже некоторое, непонятное ему самому, чувство неловкости.
Все, что было на ней надето, все, что облегало ее тело вплотную или только прикасалось к нему, носило на себе отпечаток изящества и тонкого вкуса, а до всего остального ей, по-видимому, не было никакого дела.
Он расстался с ней, сохранив, как и в прошлый раз, ощущение ее незримого присутствия, порой доходившее до галлюцинаций. С возрастающим нетерпением ожидал он назначенного дня.
Он опять взял напрокат фрак, -- приобрести парадный костюм ему не позволяли финансы, -- и первый явился в ресторан за несколько минут до условленного часа.
Его провели на третий этаж, в маленький, обитый красной материей кабинет с единственным окном, выходившим на бул На квадратном столике, накрытом на четыре прибора, белая скатерть блестела, как лакированная. Бокалы, серебро, грелки-все это весело сверкало, озаренное пламенем двенадцати свечей, горевших в двух высоких канделябрах.
Перед окном росло дерево, и его листва в полосе яркого света, падавшего из отдельных кабинетов, казалась сплошным светло-зеленым пятном.
Дюруа сел на низкий диван, обитый, как и стены, красной материей, ослабевшие пружины тотчас ушли внутрь, и ему почудилось, что он падает в яму.
Неясный шум наполнял весь этот огромный дом, -- тот слитный гул больших ресторанов, который образуют быстрые, заглушенные коврами шаги лакеев, снующих по коридору, звон серебра и посуды, скрип отворяемых на мгновенье дверей и доносящиеся вслед за тем голоса посетителей, закупоренных в тесных отдельных кабинетах.
Вошел Форестье и пожал ему руку с дружеской фамильярностью, какой он никогда не проявлял по отношению к нему в редакции "Французской жизни".
-- Дамы придут вместе, -- сообщил он. -- Люблю я эти обеды в ресторане!
Он осмотрел стол, погасил тускло мерцавший газовый рожок, закрыл одну створку окна, чтобы оттуда не дуло, и, выбрав место, защищенное от сквозняка, сказал:
-- Мне надо очень беречься. Весь месяц я чувствовал себя сносно, а теперь опять стало хуже. Простудился я, вернее всего, во вторник, когда выходил из театра.
Дверь отворилась, и в сопровождении метрдотеля вошли обе молодые женщины в шляпках с опущенной вуалью, тихие, скромные, с тем очаровательным в своей таинственности видом, какой всегда принимают дамы в подобных местах, где каждое соседство и -- каждая встреча внушают опасения.
Дюруа подошел к г-же Форестье, -- она начала пенять ему за то, что он у них не бывает.
-- Да, да, я знаю, вы предпочитаете госпожу де Марель, -- с улыбкой взглянув на свою подругу, сказала она, -- для нее у вас находится время.
Как только все уселись, метрдотель подал Форестье карту вин.
-- Мужчины как хотят, -- возбужденно заговорила г-жа де Марель, -- а нам принесите замороженного шампанского, самого лучшего сладкого шампанского, -- понимаете? -- и больше ничего.
Когда метрдотель ушел, она заявила с нервным смешком:
-- Сегодня я напьюсь. Мы устроим кутеж, настоящий кутеж.
Форестье, по-видимому, не слыхал, что она сказала.
-- Ничего, если я закрою окно? -- спросил он. -- У меня уже несколько дней болит грудь.
-- Сделайте одолжение.
Он подошел к окну, захлопнул вторую створку и с прояснившимся, повеселевшим лицом сел за стол.
Жена его хранила молчание, -- казалось, она была занята своими мыслями Опустив глаза, она с загадочной и какой-то дразнящей улыбкой рассматривала бокалы.
Подали остендские устрицы, крошечные жирные устрицы, похожие на маленькие уши, -- они таяли во рту. точно соленые конфетки.
Затем подали суп, потом форель, розовую, как тело девушки, и началась беседа.
Речь шла об одной скандальной истории, наделавшей много шуму: о происшествии с некоей светской дамой, которую друг ее мужа застал в отдельном кабинете, где она ужинала с каким-то иностранным принцем.
Форестье от души смеялся над этим приключением, но дамы назвали поступок нескромного болтуна гнусным и подлым. Дюруа принял их сторону и решительно заявил, что мужчина, кем бы он ни являлся в подобной истории -- главным действующим лицом, наперсником или случайным свидетелем, -- должен быть нем, как могила:
-- Как чудесно было бы жить на свете, если б мы могли вполне доверять друг другу, -- воскликнул он -- Часто, очень часто, почти всегда, женщину останавливает только боязнь огласки. В самом деле, разве это не так? -- продолжал он с улыбкой -- Какая женщина не поддалась бы мимолетному увлечению, не покорилась бурной, внезапно налетевшей страсти, отказалась от своих любовных причуд, если б только ее не пугала возможность поплатиться за краткий и легкий миг счастья горькими слезами и неизгладимым позором!
Он говорил убедительно, горячо, словно защищая кого-то, словно защищая самого себя, словно желая, чтобы его поняли так: "Со мной это не страшно Попробуйте -- увидите сами"
Обе женщины поощряли его взглядом, мысленно соглашаясь с ним, и своим одобрительным молчанием словно подтверждали, что их строгая нравственность, нравственность парижанок, не устояла бы, если б они были уверены в сохранении тайны.
Форестье полулежал на диване, подобрав под себя одну ногу и засунув за жилет салфетку, чтобы не запачкать фрака.
-- Ого! Дай им волю -- можно себе представить, что бы они натворили! -- неожиданно заявил он, прерывая свою речь циничным смехом. -- Черт побери, бедные мужья!
Заговорили о любви. Дюруа не верил в существование вечной любви, однако допускал, что она может перейти в длительную привязанность, в тесную, основанную на взаимном доверии дружбу. Физическая близость лишь скрепляет союз сердец. Но о сценах ревности, мучительных драмах, мольбах и упреках, почти неизбежно сопровождающих разрыв, он говорил с возмущением.
Когда он кончил, г-жа де Марель сказала со вздохом:
-- Да, любовь -- это единственная радость в жизни, но мы сами часто портим ее, предъявляя слишком большие требования.
-- Да... да... хорошо быть любимой, -- играя ножом, подтвердила г-жа Форестье.
Но при взгляде на нее казалось, что мечты ее идут еще дальше, казалось, что она думает о таких вещах, о которых никогда не осмелилась бы заговорить.
В ожидании следующего блюда все время от времени потягивали шампанское, закусывая верхней корочкой маленьких круглых хлебцев. И как это светлое вино, глоток за глотком вливаясь в гортань, воспламеняло кровь и мутило рассудок, так, пьяня и томя, всеми их помыслами постепенно овладевала любовь.