Блюститель порядка наклонил голову.
-- Я к вашим услугам, сударь.
-- Мы должны все успеть до девяти, не так ли? -- продолжал Жорж. -- Ведь после девяти вы уже не имеете права входить в частную квартиру, чтобы установить факт прелюбодеяния?
-- Не совсем так, сударь: зимой -- до семи, а начиная с тридцать первого марта -- до девяти. Сегодня пятое апреля, следственно, до девяти часов у нас еще есть время.
-- Так вот, господин комиссар, внизу меня ждет экипаж, так что мы можем захватить с собой и агентов, которые должны вас сопровождать, а затем подождем немного у дверей. Чем позднее мы войдем, тем больше будет у нас шансов застать их на месте преступления.
-- Как вам угодно, сударь.
Комиссар вышел и вернулся в пальто, скрывавшем его трехцветный пояс. Он посторонился, чтобы пропустить вперед Дю Руа, но тот, занятый своими мыслями, отказался выйти первым и все повторял:
-- После вас... после вас...
-- Проходите же, сударь, я у себя дома, -- заметил блюститель порядка.
Дю Руа поклонился и переступил порог.
Он еще днем успел предупредить, что облаву надо будет устроить вечером, и когда они заехали в комиссариат, там их уже поджидали трое переодетых агентов. Один из них уселся на козлы рядом с кучером, двое других разместились в карете, а затем извозчик повез их на улицу Ма
-- План квартиры у меня имеется, -- говорил дорогой Дю Руа. -- Это на третьем этаже. Сперва идет маленькая передняя, потом столовая, потом спальня. Все три комнаты между собой сообщаются. Черного хода нет, так что бежать невозможно. Поблизости живет слесарь. Он будет ждать ваших распоряжений.
Когда они подъехали к указанному дому, было только четверть девятого. Более двадцати минут молча ждали они у дверей. Но как только Дю Руа заметил, что сейчас пробьет три четверти девятого, он сказал:
-- Теперь идемте.
Не обращая внимания на швейцара, который, впрочем, даже не взглянул на них, они стали подниматься по лестнице. Один агент остался сторожить у подъезда.
На третьем этаже четверо мужчин остановились. Дю Руа приник ухом к двери, потом заглянул в замочную скважину. Но ничего не было ни видно, ни слышно. Тогда он позвонил.
-- Стойте здесь и будьте наготове, -- сказал своим агентам коми
Через две-три минуты Жорж снова несколько раз подряд нажал кнопку звонка. В квартире началось какое-то движение, послышались легкие шаги. Кто-то шел на разведки. Журналист согнутым пальцем громко постучал в дверь.
-- Кто там? -- спросили из-за двери; этот была женщина, по-видимому пытавшаяся изменить голос.
-- Именем закона -- отворите, -- сказал блюститель порядка.
-- Кто вы такой? -- повторил тот же голос.
-- Полицейский коми Отворите, или я прикажу выломать дверь.
-- Что вам нужно?
-- Это я, -- сказал Дю Руа. -- Теперь вы от нас не уйдете.
Шлепанье босых ног стало удаляться, но через несколько секунд снова послышалось за дверью.
-- Если не откроете, мы выломаем дверь, -- сказал Жорж.
Он сжимал медную ручку и надавливал плечом на дверь. Ответа все не было; тогда он изо всех сил и с такой яростью толкнул дверь, что старый замок этой меблированной квартиры не выдержал. Вырванные винты отлетели, и Дю Руа чуть не упал на Мадлену, а та со свечой в руке стояла в передней, босая, с распущенными волосами, в одной сорочке и нижней юбке.
-- Это она, мы их накрыли!" -- крикнул он и бросился в комнаты.
Комиссар, сняв шляпу, последовал за ним. Мадлена с растерянным видом шла сзади и освещала им путь.
В столовой на неубранном столе бросались в глаза остатки обеда: бутылки из-под шампанского, початая миска с паштетом, остов курицы и недоеденные куски хлеба. На буфете на двух тарелках высились груды раковин от устриц.
В спальне царил разгром. На спинке стула висело женское платье, ручку кресла оседлали брюки. Четыре ботинка, два больших и два маленьких, валялись на боку возле кровати.
Кто бы ни проспал ночь в этой типичной спальне меблированного дома с ее заурядной обстановкой, кто бы ни провел всего один день или целых полгода в этом общедоступном жилище, где стоял омерзительный приторный смрад гостиницы, смрад, исходивший от стульев, стен, тюфяков, занавесок, -- все оставляли здесь свой особый запах, и этот запах человеческого тела, смешавшись с запахом прежних постояльцев, в конце концов превратился в какое-то странное, сладковатое и нестерпимое зловоние, пропитывающее любое из подобных учреждений.
Камин загромождали тарелка с пирожными, бутылка шартреза и две недопитые рюмки. Фигурку бронзовых часов прикрывал цил
Комиссар живо обернулся и в упор посмотрел на Мадлену.
-- Вы и есть госпожа Клер-Мадлена Дю Руа, законная супруга присутствующего здесь публициста, господина Проспера-Жоржа Дю Руа?
-- Да, сударь, -- отчетливо, хотя и сдавленным голосом произнесла Мадлена.
-- Что вы здесь делаете?
Она не ответила.
-- Что вы здесь делаете? -- а повторил полицейский чин. -- Вы не у себя дома, а в меблированных комнатах, и при этом почти раздеты. Зачем вы сюда пришли?
Он ждал ответа. Но Мадлена хранила упорное молчание.
-- Раз вы не сознаетесь, то мне придется выяснить это самому, -- сказал коми
На кровати сквозь одеяло проступали очертания человеческого тела.
Комиссар подошел.
"" Милостивый государь! -- окликнул он.
Лежавший в постели человек не пошевелился. Повидимому, он лежал лицом к стене, спрятав голову под подушку.
Полицейский чин, дотронувшись до того, что должно было быть плечом, заявил:
-- Милостивый государь, прошу вас, не вынуждайте меня прибегать к насилию.
Но закутанное тело лежало неподвижно, как мертвое.
Тогда Дю Руа подскочил к кровати, сдернул одеяло, сбросил подушки и увидел мертвенно-бледное лицо Ларош-Матье. Он нагнулся к нему и, содрогаясь от желания схватить его за горло и задушить, проскрежетал:
-- Имейте, по крайней мере, смелость сознаться в собственной низости.
-- Кто вы? -- спросил блюститель порядка.
Оторопелый любовник молчал.
-- Я, полицейский комиссар, требую, чтобы вы назвали себя.
-- Да отвечайте же, трус, иначе я сам скажу, кто вы такой! -- трясясь от бешенства, крикнул Дю Руа.
-- Господин комиссар, -- пробормотал лежавший в постели человек, -- не позволяйте этому субъекту оскорблять меня. С кем я имею дело: с вами или с ним? Кому я должен отвечать: вам или ему?
У него, видимо, пересохло в горле.
-- Мне, сударь, только мне, -- сказал полицейский чин. -- Я вас спрашиваю: кто вы такой?
Любовник молчал. Натянув одеяло до подбородка, он растерянно оглядывался по сторонам. Его маленькие закрученные усики казались совершенно черными на помертвелом лице.
-- Так вы не желаете отвечать? -- продолжал комиссар, -- Тогда я вынужден буду арестовать вас. Во всяком случае, вставайте. Я вас допрошу, когда вы оденетесь.
Тело задвигалось в постели, губы прошептали:
-- Но я не могу встать при вас.
-- Почему? -- спросил блюститель порядка.
-- Потому что... потому что... я совсем голый, -- в запинаясь, ответил тот.
Дю Руа усмехнулся и, подняв с полу сорочку, швырнул ее на кровать.
-- Ничего!.. Поднимайтесь!.. -- крикнул он. -- Если вы могли раздеваться при моей жене, то уж одеться при мне -- это вы отлично можете.
С этими словами он повернулся к нему спиной и отошел к камину.
Мадлена оправилась от смущения: она понимала, что все погибло, и готова была на любую, самую резкую выходку. Лицо ее приняло вызывающее выражение, глаза сверкали дерзким огнем. Скомкав клочок бумаги, она, точно для приема гостей, зажгла все десять свечей в аляповатых канделябрах, стоявших по краям камина. Затем прислонилась к его мраморной доске и, протянув босую ногу к догоравшему пламени, отчего сзади у нее приподнялась юбка, которая едва держалась на ней, достала из розовой коробочки папиросу и закурила.
Комиссар, в ожидании, пока ее соучастник встанет с постели, снова подошел к ней.
-- Часто вы этим занимаетесь, милостивый государь? -- с заносчивым видом спросила она.
-- Стараюсь как можно реже, сударыня, -- вполне серьезно ответил он.
Она презрительно усмехнулась:
-- Очень рада за вас, занятое не из почтенных.
Она делала вид, что не замечает своего мужа.
Лежавший в постели господин тем временем одевался Он натянул брюки, надел ботинки и, напяливая жилет, подошел к ним.
Полицейский чин обратился к нему:
-- Теперь, милостивый государь, вы скажете мне, кто вы такой?
Тот не ответил.
-- В таком случае я вынужден арестовать вас, -- сказал коми
-- Не трогайте меня! -- неожиданно завопил господин. -- Моя личность неприкосновенна.
Дю Руа подлетел к нему с таким видом, точно хотел сбить его с ног.
-- Вас застали с поличным... с поличным... -- прошипел он. -- Я могу вас арестовать при желании... да, могу. -- И срывающимся от волнения голосом выкрикнул: -- Это Ларош-Матье, министр иностранных дел!
Полицейский комиссар попятился от неожиданности.
-- В самом деле, милостивый государь, скажете вы мне наконец, кто вы такой? -- растерянно пробормотал он.
Тот собрался с духом и во всеуслышание заявил:
-- На сей раз этот подлец не солгал. Я действительно министр Ларош-Матье.
И, показав пальцем на грудь Жоржа, где, точно отблеск, горело красное пятнышко, добавил:
-- И я еще дал этому мерзавцу орден, который он носит на фраке!
Дю Руа смертельно побледнел. Он сделал одно быстрое движение -- и вырванная из петлицы лента, язычком пламени изогнувшись в воздухе, полетела в камин.
-- Вот чего стоят ордена, которые дают такие прохвосты, как вы.
Они стояли друг против друга, стиснув зубы, сжав кулаки, задыхаясь от бешенства: один -- худощавый, с встопорщенными усами, другой -- толстый, с усиками, закрученными в колечки.
Комиссар сейчас же стал между ними.
-- Вы забываетесь, господа, ведите себя прилично!
Они молча отвернулись. Мадлена, не двигаясь с места, все еще покуривала и улыбалась.
-- Господин министр, -- начал полицейский чин, -- я застал вас наедине с присутствующей здесь госпожой Дю Руа: вы лежали в постели, она почти раздета". Ваше платье разбросано в беспорядке по комнате. Все это доказывает факт прелюбодеяния. Вы не можете спорить против очевидности. Что вы на это скажете?