- Но вы ничего, ничего не переменились! - восклицает она, хватая гос- тя за обе руки и усаживая его в покойное кресло. - Садитесь, садитесь, князь! Шесть лет, целых шесть лет не видались, и ни одного письма, даже ни строчки во все это время! О, как вы виноваты передо мною, князь! Как я зла была на вас, mon cher prince! Но - чаю, чаю! Ах, боже мой, Нас- тасья Петровна, чаю!
- Благодарю, бла-го-дарю, вин-но-ват! - шепелявит князь (мы забыли сказать, что он немного шепелявит, но и это делает как будто по моде). - Ви-но-ват! и представьте себе, еще прошлого года непре-менно хотел сюда ехать, - прибавляет он, лорнируя комнату. - Да напугали: тут, говорят, хо-ле-ра была.
- Нет, князь, у нас не было холеры, - говорит Марья Александровна.
- Здесь был скотский падеж, дядюшка!- вставляет Мозгляков, желая от- личиться. Марья Александровна обмеривает его строгим взглядом.
- Ну да, скотский па-деж или что-то в этом роде... Я и остался. Ну, как ваш муж, моя милая Анна Николаевна? Все по своей проку-рорской час- ти?
- Н-нет, князь, - говорит Марья Александровна, немного заикаясь. - Мой муж не про-ку-рор...
- Бьюсь об заклад, что дядюшка сбился и принимает вас за Анну Никола- евну Антипову! - вскрикивает догадливый Мозгляков, но тотчас спохватыва- ется, замечая, что и без этих пояснений Марью Александровну как будто всю покоробило.
- Ну да, да, Анну Николаевну, и-и... (я все забываю!). Ну да, Анти- повну, именно Анти-повну, - подтверждает князь.
- Н-нет, князь, вы очень ошиблись, - говорит Марья Александровна с горькой улыбкой. - Я вовсе не Анна Николаевна и, признаюсь, никак не ожидала, что вы меня не узнаете! Вы меня удивили, князь! Я ваш бывший друг, Марья Александровна Москалева. Помните, князь, Марью Александров- ну?..
- Марью А-лекс-анд-ровну! представьте себе! а я именно по-ла-гал, что вы-то и есть( как ее) - ну да! Анна Васильевна... C'est delicieux! Зна- чит, я не туда заехал. А я думал, мой друг, что ты именно ве-зешь меня к этой Анне Матвеевне. C'est charmant! Впрочем, это со мной часто случает- ся... Я часто не туда заезжаю. Я вообще доволен, всегда доволен, что б ни случилось. Так вы не Настасья Ва-сильевна? Это инте-ресно...
- Марья Александровна, князь, Марья Александровна! О, как вы виноваты передо мной! Забыть своего лучшего, лучшего друга!
- Ну да, луч-шего друга... pardon, pardon! - шепелявит князь, загля- дываясь на Зину.
- А это дочь моя, Зина. Вы еще не знакомы, князь. Ее не было в то время, когда вы были здесь, помните, в -м году?
- Это ваша дочь! Charmante, charmante! - бормочет князь, с жадностью лорнируя Зину. - Mais quelle beaute! - шепчет он, видимо пораженный.
- Чаю, князь, - говорит Марья Александровна, привлекая внимание князя на казачка, стоящего перед ним с подносом в руках. Князь берет чашку и засматривается на мальчика, у которого пухленькие и розовые щечки.
- А-а-а, это ваш мальчик? - говорит он. - Какой хо-ро-шенький мальчик!.. и-и-и, верно, хо-ро-шо.. ведет себя?
- Но, князь, - поспешно перебивает Марья Александровна, - я слышала об ужаснейшем происшествии! Признаюсь, я была вне себя от испуга... Не ушиблись ли вы? Смотрите! этим пренебрегать невозможно...
- Вывалил! вывалил! кучер вывалил! - восклицает князь с необыкновен- ным одушевлением. - Я уже думал, что наступает светопреставление или что-нибудь в этом роде, и так, признаюсь, испугался, что - прости меня, угодник! - небо с овчинку показалось! Не ожидал, не ожи-дал! совсем не о-жи-дал! И во всем этом мой кучер Фе-о-фил виноват! Я уж на тебя во всем надеюсь, мой друг: распорядись и разыщи хорошенько. Я у-ве-рен, что он на жизнь мою по-ку-шался.
- Хорошо, хорошо, дядюшка! - отвечает Павел Александрович. - Все ра- зыщу! Только послушайте, дядюшка! Простите-ка его, для сегодняшнего дня, а? Как вы думаете?
- Ни за что не прощу! Я уверен, что он на жизнь мою поку-шался! Он и еще Лаврентий, которого я дома оставил. Вообразите: нахватался, знаете, каких-то новых идей! Отрицание какое-то в нем явилось... Одним словом: коммунист, в полном смысле слова! Я уж и встречаться с ним боюсь!
- Ах, какую вы правду сказали, князь, - восклицает Марья Александров- на. - Вы не поверите, как я сама страдаю от этих негодных людишек! Вооб- разите: я теперь переменила двух из моих людей, и признаюсь, они так глупы, что я просто бьюсь с ними с утра до вечера. Вы не поверите, как они глупы, князь!
- Ну да, ну да! Но, признаюсь вам, я даже люблю, когда лакей отчасти глуп, - замечает князь, который, как и все старички, рад, когда болтовню его слушают с подобострастием. - К лакею это как-то идет, - и даже сос- тавляет его достоин-ство, если он чистосердечен и глуп. Разумеется, в иных только слу-ча-ях. Са-но-ви-тости в нем оттого как-то больше, тор-жественность какая-то в лице у него является; одним словом, благо- воспитанности больше, а я прежде всего требую от человека бла-го-воспи- тан-ности. Вот у меня Те-рен-тий есть. Ведь ты помнишь, мой друг, Те-рен-тия? Я, как взглянул на него, так и предрек ему с первого раза: быть тебе в швейцарах! Глуп фе-но-менально! смотрит, как баран на воду! Но какая са-но-витость, какая торжественность! Кадык такой, светло-розо- вый! Ну, а - ведь это в белом галстухе и во всем параде составляет эф- фект. Я душевно его полюбил. Иной раз смотрю на него и засматриваюсь: решительно диссертацию сочиняет, - такой важный вид! одним словом, нас- тоящий немецкий философ Кант или, еще вернее, откормленный жирный индюк. Совершенный comme il faut для служащего человека!..
Марья Александровна хохочет с самым восторженным увлечением и даже хлопает в ладошки. Павел Александрович вторит ей от всего сердца: его чрезвычайно занимает дядя. Захохотала и Настасья Петровна. Улыбнулась даже и Зина.
- Но сколько юмору, сколько веселости, сколько в вас остроумия, князь! - восклицает Марья Александровна. - Какая драгоценная способность подметить самую тонкую, самую смешную черту!.. И исчезнуть из общества, запереться на целых пять лет! С таким талантом! Но вы бы могли писать, князь! Вы бы могли повторить Фонвизина, Грибоедова, Гоголя!..
- Ну да, ну да! - говорит вседовольный князь, - я могу пов-то-рить... и, знаете, я был необыкновенно остроумен в прежнее время. Я даже для сцены во-де-виль написал... Там было несколько вос-хи-ти-тельных купле- тов! Впрочем, его никогда не играли...
- Ах, как бы это мило было прочесть! И знаешь, Зина, вот теперь бы кстати! У нас же сбираются составить театр, - для патриотического по- жертвования, князь, в пользу раненых... вот бы ваш водевиль!
- Конечно! Я даже опять готов написать... впрочем, я его совершенно за-был. Но, помню, там было два-три каламбура таких, что (и князь поце- ловал свою ручку)... И вообще, когда я был за гра-ни-цей, я производил настоящий fu-ro-re. Лорда Байрона помню. Мы были на дружеской но-ге. Восхитительно танцевал краковяк на Венском конгрессе.
- Лорд Байрон, дядюшка! помилуйте, дядюшка, что вы?
- Ну да, лорд Байрон. Впрочем, может быть, это был и не лорд Байрон, а кто-нибудь другой. Именно, не лорд Байрон, а один поляк! Я теперь со- вершенно припоминаю. И пре-ори-ги-нальный был этот по-ляк: выдал себя за графа, а потом оказалось, что он был какой-то кухмистер. Но только вос-хи-ти-тельно танцевал краковяк и, наконец, сломал себе ногу. Я еще тогда на этот случай стихи сочинил:
Наш поляк
Танцевал краковяк... А там... а там, вот уж дальше и не припомню...
А как ногу сломал,
Танцевать перестал.
- Ну, уж верно, так, дядюшка? - восклицает Мозгляков, все более и бо- лее приходя в вдохновенье.
- Кажется, что так, друг мой, - отвечает дядюшка, - или что-нибудь по-добное. Впрочем, может быть, и не так, но только преудачные вышли стишки... Вообще я теперь забыл некоторые происшествия. Это у меня от занятий.
- Но скажите, князь, чем же вы все это время занимались в вашем уеди- нении? - интересуется Марья Александровна. - Я так часто думала о вас, mon cher prince, что, признаюсь, на этот раз сгораю нетерпением узнать об этом подробнее...
- Чем занимался? Ну, вообще, знаете, много за-ня-тий. Когда - отдыха- ешь; а иногда, знаете, хожу, воображаю разные вещи...
- У вас, должно быть, чрезвычайно сильное воображение, дядюшка?
- Чрезвычайно сильное, мой милый. Я иногда такое воображу, что даже сам себе потом у-див-ляюсь. Когда я был в Кадуеве... A propos! ведь ты, кажется, кадуевским вице-губернатором был?
- Я, дядюшка? Помилуйте, что вы! - восклицает Павел Александрович.
- Представь себе, мой друг! а я тебя все принимал за вице-губернато- ра, да и думаю: что это у него как будто бы вдруг стало совсем другое ли-цо?.. У того, знаешь, было лицо такое о-са-нистое, умное. Не-о-бык-новенно умный был человек и все стихи со-чи-нял на разные слу- чаи. Немного, этак сбоку, на бубнового короля был похож...
- Нет, князь, - перебивает Марья Александровна, - клянусь, вы погуби- те себя такой жизнию! Затвориться на пять лет в уединение, никого не ви- дать, ничего не слыхать! Но вы погибший человек, князь! Кого хотите спросите из тех, кто вам предан, и вам всякий скажет, что вы - погибший человек!
- Неужели? - восклицает князь.
- Уверяю вас; я говорю вам как друг, как сестра ваша! Я говорю вам потому, что вы мне дороги, потому что память о прошлом для меня священ- на! Какая выгода была бы мне лицемерить? Нет, вам нужно до основания из- менить вашу жизнь, - иначе вы заболеете, вы истощите себя, вы умрете...
- Ах, боже мой! Неужели так скоро умру! - восклицает испуганный князь. - И представьте себе, вы угадали: меня чрезвычайно мучит геморой, особенно с некоторого времени... И когда у меня бывают припадки, то во- обще у-ди-ви-тельные при этом симптомы... (я вам подробнейшим образом их опишу). Во-первых...