- Дядюшка, это вы в другой раз расскажете, - подхватывает Павел Алек- сандрович, - а теперь... не пора ли нам ехать?
- Ну да! пожалуй, в другой раз. Это, может быть, и не так интересно слушать. Я теперь соображаю... Но все-таки это чрезвычайно любопытная болезнь. Есть разные эпизоды... Напомни мне, мой друг, я тебе ужо вече- ром расскажу один случай в под-роб-ности...
- Но послушайте, князь, вам бы попробовать лечиться за границей, - перебивает еще раз Марья Александровна.
- За границей! Ну да, ну да! Я непременно поеду за границу. Я помню, когда я был за границей в двадцатых годах, там было у-ди-ви-тельно весе- ло. Я чуть-чуть не женился на одной виконтессе, француженке. Я тогда был чрезвычайно влюблен и хотел посвятить ей всю свою жизнь. Но, впрочем, женился не я, а другой и восторжествовал, один немецкий барон; он еще потом некоторое время в сумасшедшем доме сидел.
- Но, cher prince, я к тому говорила, что вам надо серьезно подумать о своем здоровье. За границей такие медики... и, сверх того, чего стоит уже одна перемена жизни! Вам решительно надо бросить, хоть на время, ва- ше Духаново.
- Неп-ре-менно! Я уже давно решился и, знаете, намерен лечиться гид-ро-па-тией.
- Гидропатией?
- Гидропатией. Я уже лечился раз гид-ро-па-тией. Я был тогда на во- дах. Там была одна московская барыня, я уж фамилью забыл, но только чрезвычайно поэтическая женщина, лет семидесяти была. При ней еще нахо- дилась дочь, лет пятидесяти, вдова, с бельмом на глазу. Та тоже чуть-чуть не стихами говорила. Потом еще с ней несчастный случай вы-шел: свою дворовую девку, осердясь, убила и за то под судом была. Вот и взду- мали они меня водой лечить. Я, признаюсь, ничем не был болен; ну, прис- тали ко мне:" Лечись да лечись!" Я, из деликатности, и начал пить воду; думаю: и в самом деле легче сде-лается. Пил-пил, пил-пил, выпил целый водопад, и, знаете, эта гидропатия полезная вещь и ужасно много пользы мне принесла, так что если б я наконец не забо-лел, то уверяю вас, что был бы совершенно здоров...
- Вот это совершенно справедливое заключенье, дядюшка! Скажите, дя- дюшка, вы учились логике?
- Боже мой! какие вы вопросы задаете! - строго замечает скандализиро- ванная Марья Александровна.
- Учился, друг мой, но только очень давно. Я и философии обучался в Германии, весь курс прошел, но только тогда же все совершенно забыл. Но... признаюсь вам... вы меня так испугали этими болезнями, что я... весь расстроен. Впрочем, я сейчас ворочусь...
- Но куда же вы, князь? - вскрикивает удивленная Марья Александровна.
- Я сейчас, сейчас... Я только записать одну новую мысль... au revoir...
- Каков? - вскрикивает Павел Александрович и заливается хохотом.
Марья Александровна теряет терпенье.
- Не понимаю, решительно не понимаю, чему вы смеетесь! - начинает она с горячностию. - Смеяться над почтенным старичком, над родственником, подымать на смех каждое его слово, пользуясь ангельской его добротою! Я краснела за вас, Павел Александрович! Но, скажите, чем он смешон, по-ва- шему? Я ничего не нашла в нем смешного.
- Что он не узнает людей, что он иногда заговаривается?
- Но это следствие ужасной жизни его, ужасного пятилетнего заключения под надзором этой адской женщины. Его надо жалеть, а не смеяться над ним. Он даже меня не узнал; вы были сами свидетелем. Это уже, так ска- зать, вопиет! Его, решительно, надо спасти! Я предлагаю ему ехать за границу, единственно в надежде, что он, может быть, бросит эту... тор- говку!
- Знаете ли что? его надо женить, Марья Александровна! - восклицает Павел Александрович.
- Опять! Но вы неисправимы после этого, мсье Мозгляков!
- Нет, Марья Александровна, нет! В этот раз я говорю совершенно серьезно! Почему ж не женить? Это тоже идея! C'est une idee comme une autre! Чем может это повредить ему, скажите, пожалуйста? Он, напротив, в таком положении, что подобная мера может только спасти его! По закону, он еще может жениться. Во-первых, он будет избавлен от этой пройдохи (извините за выражение). Во-вторых, и главное, представьте себе, что он выберет девушку или, еще лучше, вдову, милую, добрую, умную, нежную и, главное, бедную, которая будет ухаживать за ним, как дочь, и поймет, что он ее облагодетельствовал, назвав своею женою. А что же ему лучше, как не родное, как не искреннее и благородное существо, которое беспрерывно будет подле него вместо этой... бабы? Разумеется, она должна быть хоро- шенькая, потому что дядюшка до сих пор еще любит хорошеньких. Вы замети- ли, как он заглядывался на Зинаиду Афанасьевну?
- Да где же вы найдете такую невесту? - спрашивает Настасья Петровна, прилежно слушавшая.
- Вот так сказали; да хоть бы вы, если только угодно! Позвольте спро- сить: чем вы не невеста князю? Во-первых - вы хорошенькая, во-вторых - вдова, в третьих - благородная, в-четвертых - бедная (потому что вы действительно небогатая), в-пятых - вы очень благоразумная дама, следственно, будете любить его, держать его в хлопочках, прогоните ту барыню в толчки, повезете его за границу, будете кормить его манной каш- кой и конфектами, все это ровно до той минуты, когда он оставит сей бренный мир, что будет ровно через год, а может быть, и через два месяца с половиною. Тогда вы - княгиня, вдова, богачка и, в награду за вашу ре- шимость, выходите замуж за маркиза или за генерал-интенданта! C'est joli, не правда ли?
- Фу ты, боже мой! да я бы, мне кажется, влюбилась в него, голубчика, из одной благодарности, если б он только сделал мне предложение! - воск- лицает госпожа Зяблова, и темные выразительные глаза ее засверкали. - Только все это - вздор!
- Вздор? хотите, это будет не вздор? Попросите-ка меня хорошенько и потом палец мне отрежьте, если же сегодня же не будете его невестою! Да нет ничего легче уговорить или сманить на что-нибудь дядюшку! Он на все говорит: "Ну да, ну да!" - сами слышали. Мы его женим так, что он и не услышит. Пожалуй, обманем и женим; да ведь для его же пользы, помилосер- дуйте!.. Хоть бы вы принарядились на всякий случай, Настасья Петровна!
Восторг мсье Мозглякова переходит даже в азарт. У госпожи Зябловой, как ни рассудительна она, потекли, однако же, слюнки.
- Да уж я и без вас знаю, что сегодня совсем замарашка, - отвечает она. - Совсем опустилась, давно не мечтаю. Вот и выехала такая мадам Грибусье... А что, в самом деле, я кухаркой кажусь?
Все это время Марья Александровна сидела с какой-то странной миною в лице. Я не ошибусь, если скажу, что она слушала странное предложение Павла Александровича с каким-то испугом, как-то оторопев... Наконец она опомнилась.
- Все это, положим, очень хорошо, но все это вздор и нелепость, а главное, совершенно некстати, - резко прерывает она Мозглякова.
- Но почему же, добрейшая Марья Александровна, почему же это вздор и некстати?
- По многим причинам, а главное, потому, что вы у меня в доме, что князь - мой гость и что я никому не позволю забыть уважение к моему до- му. Я принимаю ваши слова не иначе как за шутку, Павел Александрович. Но слава богу! вот и князь!
- Вот и я! - кричит князь, входя в комнату. - Удивительно, cher ami, сколько у меня сегодня разных идей.А другой раз, может быть, ты и не по- веришь тому, как будто их совсем не бывает. Так и сижу целый день.
- Это, дядушка, вероятно, от сегодняшнего падения. Это потрясло ваши нервы, и вот...
- Я и сам, мой друг, этому же приписываю и нахожу этот случай даже по-лез-ным; так что я решился простить моего Фео-фи-ла. Знаешь что? мне кажется, он не покушался на мою жизнь; ты думаешь? Притом же он и без того был недавно наказан, когда ему бороду сбрили.
- Бороду сбрили, дядюшка! Но у него борода с немецкое государство?
- Ну да, с немецкое государство. Вообще, мой друг, ты совершенно справедлив в своих за-клю-че-ниях. Но это искусственная. И представьте себе, какой случай: вдруг присылают мне прейс-курант. Получены вновь из-за границы превосходнейшие кучерские и господские бо-ро-ды, равномер- но бакенбарды, эспаньолки, усы и прочее, и все это лучшего ка-чес-тва и по самым умеренным ценам. Дай, думаю, выпишу бо-ро-ду, хоть поглядеть, - чт`о такое? Вот и выписал я бороду кучерскую, - действительно, борода заглядение! Но оказывается, что у Феофила своя собственная чуть не в два раза больше. Разумеется, возникло недоумение: сбрить ли свою или прис- ланную назад отослать, а носить натуральную? Я думал-думал и решил, что уж лучше носить искусственную.
- Вероятно, потому, что искусство выше натуры, дядюшка!
- Именно потому. И сколько ему страданий стоило, когда ему бороду сбрили! Как будто со всей своей карьерой, с бородой расставался... Но не пора ли нам ехать, мой милый?
- Я готов, дядюшка.
- Но я надеюсь, князь, что вы только к одному губернатору! - в волне- нии восклицает Марья Александровна. - Вы теперь мой, князь, и принадле- жите моему семейству на целый день. Я, конечно, ничего вам не буду гово- рить про здешнее общество. Может быть, вы пожелаете быть у Анны Никола- евны, и я не вправе разочаровывать: к тому же я вполне уверена, что вре- мя покажет свое. Но помните одно, что я ваша хозяйка, сестра, мамка, нянька на весь этот день, и, признаюсь, я трепещу за вас, князь! Вы не знаете, нет, вы не знаете вполне этих людей, по крайней мере, до време- ни!..
- Положитесь на меня, Марья Александровна. Все, как я вам обещал, так будет, - говорит Мозгляков.
- Уж вы, ветреник! положись на вас! Я вас жду к обеду, князь. Мы обе- даем рано. И как я жалею, что на этот случай муж мой в деревне! как бы рад он был вас увидеть! Он так вас уважает, так душевно вас любит!
- Ваш муж? А у вас есть и муж? - спрашивает князь.
- Ах, боже мой! как вы забывчивы, князь! Но вы совершенно, совершенно забыли все прежнее! Мой муж, Афанасий Матвеич, неужели вы его не помни- те? Он теперь в деревне, но вы тысячу раз его видели прежде. Помните, князь: Афанасий Матвеич?..
- Афанасий Матвеич! в деревне, представьте себе, mais c'est delicieux! Так у вас есть и муж? Какой странный, однако же, случай! Это точь-в-точь как есть один водевиль: муж в дверь, а жена в ... позвольте, вот и забыл! только куда-то и жена тоже поехала, кажется в Тулу или в Ярославль, одним словом, выходит как-то очень смешно.