- Переговоры кончены. Прошу слушать команду! всей силы вскричал Кириллов.
- Раз! Два! Три!
Со словом три противники направились друг на друга, Гаганов тотчас же поднял пистолет и на пятом или шестом шаге выстрелил. На секунду приостановился и, уверившись, что дал промах, быстро подошел к барьеру. Подошел и Николай Всеволодович, поднял пистолет, но как-то очень высоко и выстрелил совсем почти не целясь. Затем вынул платок и замотал в него мизинец правой руки. Тут только увидели, что Артемий Павлович не совсем промахнулся, но пуля его только скользнула по пальцу, по суставной мякоти, не тронув кости; вышла ничтожная царапина. Кириллов тотчас же заявил, что дуэль, если противники не удовлетворены, продолжается.
- Я заявляю, - прохрипел Гаганов (у него пересохло горло), опять обращаясь к Маврикию Николаевичу, - что этот человек (он ткнул опять в сторону Ставрогина) выстрелил нарочно на воздух... умышленно... Это опять обида! Он хочет сделать дуэль невозможною!
- Я имею право стрелять как хочу, лишь бы происходило по правилам, - твердо заявил Николай Всеволодович.
- Нет, не имеет! Растолкуйте ему, растолкуйте! - кричал Гаганов.
- Я совершенно присоединяюсь к мнению Николая Всеволодовича, - возгласил Кириллов.
- Для чего он щадит меня? - бесновался Гаганов не слушая. - Я презираю его пощаду... Я плюю... Я...
- Даю слово, что я вовсе не хотел вас оскорблять, - с нетерпением, проговорил Николай Всеволодович, - я выстрелил вверх потому, что не хочу более никого убивать, вас ли, другого ли, лично до вас не касается. Правда, себя я не считаю обиженным, и мне жаль, что вас это сердит. Но не позволю никому вмешиваться в мое право.
- Если он так боится крови, то спросите, зачем меня вызывал? - вопил Гаганов, все обращаясь к Маврикию Николаевичу.
- Как же вас было не вызвать? - ввязался Кириллов, - вы ничего не хотели слушать, как же от вас отвязаться!
- Замечу только одно, - произнес Маврикий Николаевич, с усилием и со страданием обсуждавший дело: - если противник заранее объявляет, что стрелять будет вверх, то поединок действительно продолжаться не может... по причинам деликатным и... ясным...
- Я вовсе не объявлял, что каждый раз буду вверх стрелять! - вскричал Ставрогин, уже совсем теряя терпение. - Вы вовсе не знаете, что у меня на уме и как я опять сейчас выстрелю... я ничем не стесняю дуэли.
- Коли так, встреча может продолжаться, - обратился Маврикий Николаевич к Гаганову.
- Господа, займите ваши места! - скомандовал Кириллов.
Опять сошлись, опять промах у Гаганова и опять выстрел вверх у Ставрогина. Про эти выстрелы вверх можно было бы и поспорить: Николай Всеволодович мог прямо утверждать, что он стреляет как следует, если бы сам не сознался в умышленном промахе. Он наводил пистолет не прямо в небо или в дерево, а все-таки как бы метил в противника, хотя впрочем брал на аршин поверх его шляпы. В этот второй раз прицел был даже еще ниже, еще правдоподобнее; но уже Гаганова нельзя было разуверить.
- Опять! - проскрежетал он зубами; - все равно! Я вызван и пользуюсь правом. Я хочу стрелять в третий раз... во что бы ни стало.
- Имеете полное право, - отрубил Кириллов. Маврикий Николаевич не сказал ничего. Расставили в третий раз, скомандовали; в этот раз Гаганов дошел до самого барьера, и с барьера, с двенадцати шагов, стал прицеливаться. Руки его слишком дрожали для правильного выстрела. Ставрогин стоял с пистолетом, опущенным вниз, и неподвижно ожидал его выстрела.
- Слишком долго, слишком долго прицел! - стремительно прокричал Кириллов; - стреляйте! стре-ляй-те! - Но выстрел раздался, и на этот раз белая пуховая шляпа слетела с Николая Всеволодовича. Выстрел был довольно меток, тулья шляпы была пробита очень низко; четверть вершка ниже, и все бы было кончено. Кириллов подхватил и подал шляпу Николаю Всеволодовичу.
- Стреляйте, не держите противника! - прокричал в чрезвычайном волнении Маврикий Николаевич, видя, что Ставрогин как бы забыл о выстреле, рассматривая с Кирилловым шляпу. Ставрогин вздрогнул, поглядел на Гаганова, отвернулся и уже безо всякой на этот раз деликатности выстрелил в сторону, в рощу. Дуэль кончилась. Гаганов стоял как придавленный. Маврикий Николаевич подошел к нему и стал что-то говорить, но тот как будто не понимал. Кириллов уходя снял шляпу и кивнул Маврикию Николаевичу головой; но Ставрогин забыл прежнюю вежливость; сделав выстрел в рощу, он даже и не повернулся к барьеру, сунул свой пистолет Кириллову и поспешно направился к лошадям. Лицо его выражало злобу, он молчал. Молчал и Кириллов. Сели на лошадей и поскакали в галоп. III.
- Что вы молчите? - нетерпеливо окликнул он Кириллова уже неподалеку от дому.
- Что вам надо? - ответил тот, чуть не съерзнув с лошади, вскочившей на дыбы.
Ставрогин сдержал себя.
- Я не хотел обидеть этого... дурака, а обидел опять, - проговорил он тихо.
- Да, вы обидели опять, - отрубил Кириллов; - и притом он не дурак.
- Я сделал однако все, что мог.
- Нет.
- Что же надо было сделать?
- Не вызывать.
- Еще снести битье по лицу?
- Да, снести и битье.
- Я начинаю ничего не понимать! - злобно проговорил Ставрогин, - почему все ждут от меня чего-то, чего от других не ждут? К чему мне переносить то, чего никто не переносит, и напрашиваться на бремена, которых никто не может снести?
- Я думал, вы сами ищете бремени.
- Я ищу бремени?
- Да.
- Вы... это видели?
- Да.
- Это так заметно?
- Да.
Помолчали с минуту. Ставрогин имел очень озабоченный вид, был почти поражен.
- Я потому не стрелял, что не хотел убивать, и больше ничего не было, уверяю вас, - сказал он торопливо и тревожно, как бы оправдываясь.
- Не надо было обижать.
- Как же надо было сделать?
- Надо было убить.
- Вам жаль, что я его не убил?
- Мне ничего не жаль. Я думал, вы хотели убить в самом деле. Не знаете, чего ищете.
- Ищу бремени, - засмеялся Ставрогин.
- Не хотели сами крови, зачем ему давали убивать?
- Если б я не вызвал его, он бы убил меня так, без дуэли.
- Не ваше дело. Может, и не убил бы.
- А только прибил?
- Не ваше дело. Несите бремя. А то нет заслуги.
- Наплевать на вашу заслугу, я ни у кого не ищу ее!
- Я думал ищете, - ужасно хладнокровно заключил Кириллов.
Въехали во двор дома.
- Хотите ко мне? - предложил Николай Всеволодович.
- Нет, я дома, прощайте. - Он встал с лошади и взял свой ящик подмышку.
- По крайней мере, вы-то на меня не сердитесь? - протянул ему руку Ставрогин.
- Нисколько! - воротился Кириллов, чтобы пожать руку; - если мне легко бремя, потому что от природы, то может быть вам труднее бремя, потому что такая природа. Очень нечего стыдиться, а только немного.
- Я знаю, что я ничтожный характер, но я не лезу и в сильные.
- И не лезьте; вы не сильный человек. Приходите пить чай.
Николай Всеволодович вошел к себе сильно смущенный.
IV.
Он тотчас же узнал от Алексея Егоровича, что Варвара Петровна, весьма довольная выездом Николая Всеволодовича - первым выездом после восьми дней болезни - верхом на прогулку, велела заложить карету и отправилась одна, "по примеру прежних дней, подышать чистым воздухом, ибо восемь дней как уже забыли, что означает дышать чистым воздухом".
- Одна поехала или с Дарьей Павловной? - быстрым вопросом перебил старика Николай Всеволодович и крепка нахмурился, услышав, что Дарья Павловна "отказались по нездоровью сопутствовать и находятся теперь в своих комнатах".
- Слушай, старик, -проговорил он, как бы вдруг решаясь, - стереги ее сегодня весь день и если заметишь, что она идет ко мне, тотчас же останови и передай ей, что несколько дней, по крайней мере, я ее принять не могу... что я так ее сам прошу... а когда придет время, сам позову, - слышишь?
- Передам-с, - проговорил Алексей Егорович с тоской в голосе, опустив глаза вниз.
- Не раньше однако же, как если ясно увидишь, что она ко мне идет сама.
- Не извольте беспокоиться, ошибки не будет. Через меня до сих пор и происходили посещения; всегда к содействию моему обращались.
- Знаю. Однако же не раньше, как если сама пойдет. Принеси мне чаю, если можешь скорее.
Только что старик вышел, как почти в ту же минуту отворилась та же дверь и на пороге показалась Дарья Павловна. Взгляд ее был спокоен, но лицо бледное.
- Откуда вы? - воскликнул Ставрогин.
- Я стояла тут же и ждала, когда он выйдет, чтобы к вам войти. Я слышала, о чем вы ему наказывали, а когда он сейчас вышел, я спряталась направо за выступ, и он меня не заметил.
- Я давно хотел прервать с вами, Даша... пока... это время. Я вас не мог принять нынче ночью, несмотря на вашу записку. Я хотел вам сам написать, но я писать не умею, - прибавил он с досадой, даже как будто с гадливостью.
- Я сама думала, что надо прервать. Варвара Петровна слишком подозревает о наших сношениях.
- Ну и пусть ее.
- Не надо, чтоб она беспокоилась. Итак, теперь до конца?
- Вы все еще непременно ждете конца?
- Да, я уверена.
- На свете ничего не кончается.
- Тут будет конец. Тогда кликните меня, я приду. Теперь прощайте.
- А какой будет конец? - усмехнулся Николай Всеволодович.
- Вы не ранены и... не пролили крови? - спросила она, не отвечая на вопрос о конце.
- Было глупо; я не убил никого, не беспокойтесь. Впрочем вы обо всем услышите сегодня же ото всех. Я нездоров немного.
- Я уйду. Объявления о браке сегодня не будет? - прибавила она с нерешимостью.
- Сегодня не будет; завтра не будет; после завтра, не знаю, может быть все помрем и тем лучше. Оставьте меня, оставьте меня, наконец.
- Вы не погубите другую... безумную?
- Безумных не погублю, ни той, ни другой, но разумную, кажется, погублю: я так подл и гадок, Даша, что, кажется, вас в самом деле кликну "в последний конец", как вы говорите, а вы, несмотря на ваш разум, придете. Зачем вы сами себя губите?