Анализ стихотворения Марины Цветаевой «Душа».
Выше! Выше! Лови — лётчицу!
Не спросившись лозы — отческой
Нереидою по — лощется,
Нереидою в ла — зурь!
Лира! Лира! Хвалынь — синяя!
Полыхание крыл — в скинии!
Над мотыгами — и — спинами
Полыхание двух бурь!
Муза! Муза! Да как — смеешь ты?
Только узел фаты — веющей!
Или ветер страниц — шелестом
О страницы — и смыв, взмыл...
И покамест — счета — кипами,
И покамест — сердца — хрипами,
Закипание — до — кипени
Двух вспененных — крепись — крыл.
Так, над вашей игрой — крупною,
(Между трупами — и — куклами!)
Не́ общупана, не́ куплена,
Полыхая и пля — ша —
Шестикрылая, ра — душная,
Между мнимыми — ниц! — сущая,
Не задушена вашими тушами
Ду — ша!
Одним из главных героев творчества Марины Цветаевой всегда являлась душа. Зачастую «душа» у Цветаевой – это именно душа поэта, женщины поэта, мужественной женщины. «Душе» в цветаевском понимании всегда присуще своеволие, буйство, безудержный разгул.
В основе стихотворения «Душа» - вечная цветаевская антитеза бытия и быта, воспринимаемая почти физически, явно ощутимая – антитеза души, полета, крыл, серда, кипения и – трупов, кукол, счетов, всего ненавистного поэту.
Для того чтобы показать противостояние быта и души, Цветаева использует стилистическую антитезу: поэтическая лексика, связанная с миром души, противопоставляется нарочито разговорной, даже просторечной: лира, нереиды, Муза \ туши, игра, трупы.
«Душа» Цветаевой – летчица, материя воздушная, свободная. Она стремится «Выше! Выше!», улетает «без спросу», она бунтарка. Но полощется в лазури душа не птицей, а нереидою. Нереиды – дочери морского божества. То есть поэтическая душа вмещает в себя и небо, и морскую стихию, которое в стихотворение введено ассоциативно – через образ нереиды и лазурный цвет (в поэтической традиции – цвет моря и неба). Поэтическая душа – как Муза – неуловимая, легкая, воздушная – «и смыв, взмыл». Она остается выше «игр», ее нельзя купить, она полыхающая, горящая и пляшущая.
«Душу» стихотворений Цветаевой можно соотнести с «Мировой Душой», «Вечной женственностью», которая явно противостоит быту и повседневности, взмывается над миром. Однако цветаевская «душа» - гораздо реалистичней и действенней. Она сопротивляется, она живет, возвышается над мотыгами, трупами, куклами.
«Душа» возносится над бытом, над «куклами» и «трупами», над «мотыгами и спинами», над «счетами кипами» поднимается на небесную, почти святую высоту («Полыхание крыл — в скинии!»: «скиния» – храм). Ассоциативно перед нами появляется также образ Серафима («Шестикрылая») - ангела, особо приближённого к престолу Бога и Его прославляющего. Рождается ассоциация с пушкинским пророческим Серафимом.
«Я не верю стихам, которые льются, рвутся – да!». Цветаева рвет свои стихотворения – сразу бросается в глаза обилие тире, призванных лишать стих плавности, насыщенность текста восклицательными знаками, задающими стихотворению предельную напряженность звучания. Поставленные Цветаевой ударения акцентируют формально служебные, но мире поэзии обладающие значимостью слова «и», «не».
Эмоциональное напряжение достигается и графическими средствами – выделением слов с помощью знаков препинания. Цветаева расставляет акценты в стихотворении, разрывая слова с помощью тире, позволяя увидеть сквозь привычную форму слова дополнительные смыслы (ра — душная).
Стихотворение «Душа» - это своего рода квинтэссенция чувств, лирических размышлений