Нужно также и то отметить, что Чертков, по справедливому замечанию Анненского, гибнет не от того, что слишком верно и точно подражает природе, а от того, что копирует ее по готовым шаблонам. Основная мысль Гоголя не совсем отчетлива и не нашла поэтому в повести вполне ясного выражения. "Портрет", как и "Вий", произведения пророческое. В нем уже приоткрывается трагическая судьба Гоголя, его будущая борьба за "высшее озарение", за аскетизм. К счастью, аскетические мысли еще пока не овладели Гоголем, хотя уже и наложили на него свой тяжелый отпечаток. Петербургские повести знаменуют обращение писателя от мелко- и средне-поместной усадьбе к чиновному Петербургу. Мастерство Гоголя сделалось еще более зрелым и социально направленным, но в то же время и еще более мрачным. Усилились острота пера, сжатость, выразительность, общая экономность в средствах. Замысловатый и фантастический сюжет уступил место анекдоту, манера письма стала более прозаической. Потерпели крушение мечтания о полезной государственной службе, о педагогической деятельности. Однако, многое, было и достигнуто. Гоголь выбился из безвестности, из "мертвого безмолвия", из миргородского и нежинского захолустья. Он на короткую ногу знаком с Пушкиным, с Жуковским, принят сановным Петербургом. У него восторженные почитатели. Не только известен, он прославлен. С. Т. Аскаков рассказывает: московские студенты приходили от Гоголя в восхищение и распространяли громкую молву о новом великом таланте. "В один вечер сидели мы в ложе Большого театра, вдруг растворилась дверь, вошел Гоголь и с веселым дружеским видом, какого мы никогда не видели, протянул мне руку со словами: "Здравствуйте!" Нечего говорить, как мы были изумлены и обрадованы. Константин, едва ли не более всех понимавший значение Гоголя, забыл, где он, и громко закричал, что обратило внимание соседних лож. Это было во время антракта. Вслед за Гоголем, вошел к нам в ложу Ефремов, и Константин шепнул ему на ухо: "Знаешь ли, кто это у нас? Это Гоголь". Ефремов, выпуча глаза, также от изумления и радости, побежал в кресла и сообщил эту новость покойному Станкевичу и еще кому-то из наших знакомых. В одну минуту несколько трубок и биноклей - обратились на нашу ложу и слова: "Гоголь! Гоголь!" - разнеслись по креслам. Не знаю, заметил ли он это движение, только сказав несколько слов, что он опять в Москве на короткое время, Гоголь уехал"*. /* С. Т. Аксаков. "История моего знакомства с Гоголем".
Такова в те годы была слава Гоголя. Слава была огромная; сбылися юношеские мечтания; но отрады он не испытывал! Попрежнему приходилось испытывать материальные стеснения и всякие житейские неурядицы. Не давала покоя цензура. В письме Погодину Гоголь пишет: "Если в случае глупая цензура привяжется к тому, что "Нос" не может быть в Казанской церкви, то пожалуй можно его перевести в католическую. Впрочем я не думаю, чтобы она до такой степени уж выжила из ума". (1835 год, 18 марта.) Самочувствие Гоголя часто "заунывное". Он признается Максимовичу: "Ей-богу, мы все страшно отдалились от наших первозданных элементов. Мы никак не привыкнем глядеть на жизнь, как на трын-траву, как всегда глядел козак... Послушай, брат: у нас на душе столько грустного и заунывного, что если позволить всему этому выходить наружу, то это чорт знает что такое будет. Чем сильнее подходит к сердцу старая печаль, тем шумнее должна быть новая веселость. Есть чудная вещь на свете: это бутылка доброго вина". (1835 год, 22 марта.) К бутылке "доброго вина" Гоголь прибегал, однако, осмотрительно и очень умеренно. Он страдает от того, что в России мало людей, понимающих искусство. В письме к матери он утверждает: "Во всем Петербурге, может быть, только человек пять и есть", чувствующих глубоко и истинно искусство. Жалуется он также на свою тупую голову, на столбняк, который находит на него по временам. Обнаруживая на ряду со всем этим большую жизненную приспособляемость и практичность, Гоголь советует погодинскому "Московскому Наблюдателю" напечатать объявление огромными буквами, разослать их при "Московский Ведомостях" и смело говорить, что "Наблюдатель" числом листов не уступит "Библиотеке для чтения". Гоголь очень хорошо понял значение одного из самых меркантильных завоеваний "мануфактурного века - рекламы". Шевырева он просит дать отзыв об "Арабесках", а Погодина - напечатать объявление о том, что книга возбудила всеобщее любопытство. Обращает внимание: Гоголь хлопочет не о "Миргороде", а об "Арабесках", где были помещены его лекции и конспекты по истории; все еще надеясь сохранить за собой место преподавателя, он дает понять Жуковскому: хорошо бы повлиять на императрицу, чтобы она не соглашалась отдать его место другому лицу. Он продолжает входить в хозяйственные дела матери, советует, как надо сажать семена и т. д. В разговорах Гоголь, если того хотел, отличался остроумием и умел занимать людей. Впрочем, некоторые его шутки казались неуместными. В. А. Сологуб рассказывает: Гоголь часто навещал его тетку княгиню Васильчикову. Однажды он застал ее в глубоком трауре по случаю кончины матери и начал ей рассказывать об одном помещике, у которого помирал единственный сын. Старик не отходил от больного, но, случилось, измученный он заснул, предварительно приказав немедленно его разбудить, если сыну сделается хуже. "Не успел он заснуть, как человек бежит: "Пожалуйте!" - "Что, неужели хуже?" - "Какой хуже! Скончался совсем!..." Раздались вздохи, общий возглас и вопрос". "Ах, боже мой, ну, что же, бедный отец?". "Да что ж ему делать, - продолжал хладнокровно Гоголь, - растопырил руки, пожал плечами, покачал головой, да и свистнул: фю, фю". "Громкий хохот детей заключил анекдот, а тетушка с полным на то правом рассердилась на эту шутку"*. /* Сологуб. "Воспоминания", изд. "Академия". Усиленно Гоголь продолжает работать над своими литературными произведениями. В одном из писем к Пушкину он сообщает: "Начал писать "Мертвые души". Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет сильно смешон. Но теперь остановил его на третьей главе. Ищу хорошего ябедника, с которым бы можно коротко сойтись. Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь". (1835 год, 7 октября.) Работая над комедиями, он просит Пушкина поделиться замечаниями по поводу "Женитьбы". Вообще 1834 и 1835 годы принадлежали в жизни Гоголя к самым плодотворным.