Неопытный Паниковский развел такой большой костер, что
казалось -- горит целая деревня. Огонь, сопя, кидался во все
стороны. Покуда путешественники боролись с огненным столбом,
Паниковский, пригнувшись, убежал в поле и вернулся, держа в
руке теплый кривой огурец. Остап быстро вырвал его из рук
Паниковского, говоря:
-- Не делайте из еды культа.
После этого он съел огурец сам. Поужинали колбасой,
захваченной из дому хозяйственным Козлевичем, и заснули под
звездами.
-- Ну-с, -- сказал на рассвете Остап Козлевичу, -
приготовьтесь как следует. Такого дня, какой предстоит сегодня,
ваше механическое корыто еще не видело и никогда не увидит.
Балаганов схватил цилиндрическое ведро с надписью
"Арбатовский родильный дом" и побежал за водой на речку.
Адам Казимирович поднял капот машины, посвистывая,
запустил руки в мотор и стал копаться в его медных кишечках.
Паниковский оперся спиной на автомобильное колесо и,
пригорюнившись, не мигая, смотрел на клюквенный солнечный
сегмент, появившийся над горизонтом. У Паниковского оказалось
морщинистое лицо со множеством старческих мелочей: мешочков,
пульсирующих жилок и клубничных румянцев. Такое лицо бывает у
человека, который прожил долгую порядочную жизнь, имеет
взрослых детей, пьет по утрам здоровый кофе "Желудин" и
пописывает в учрежденской стенгазете под псевдонимом
"Антихрист".
-- Рассказать вам, Паниковский, как вы умрете? -
неожиданно сказал Остап. Старик вздрогнул и обернулся.
-- Вы умрете так. Однажды, когда вы вернетесь в пустой,
холодный номер гостиницы "Марсель" (это будет где-нибудь в
уездном городе, куда занесет вас профессия), вы почувствуете
себя плохо. У вас отнимется нога. Голодный и небритый, вы
будете лежать на деревянном топчане, и никто к вам не придет.
Паниковский, никто вас не пожалеет. Детей вы не родили из
экономии, а жен бросали. Вы будете мучиться целую неделю.
Агония ваша будет ужасна. Вы будете умирать долго, и это всем
надоест. Вы еще не совсем умрете, а бюрократ, заведующий
гостиницей, уже напишет отношение в отдел коммунального
хозяйства о выдаче бесплатного гроба... Как ваше имя и
отчество?
-- Михаил Самуэлевич, -- ответил пораженный Паниковский.
-- ... о выдаче бесплатного гроба для гражданина М. С.
Паниковского. Впрочем, не надо слез, годика два вы еще
протянете. Теперь -- к делу. Нужно позаботиться о
культурно-агитационной стороне нашего похода.
Остап вынул из автомобиля свой акушерский саквояж и
положил его на траву.
-- Моя правая рука, -- сказал великий комбинатор,
похлопывая саквояж по толстенькому колбасному боку. -- Здесь
все, что только может понадобиться элегантному гражданину моих
лет и моего размаха.
Бендер присел над чемоданчиком, как бродячий китайский
фокусник над своим волшебным мешком, и одну за другой стал
вынимать различные вещи. Сперва он вынул красную нарукавную
повязку, на которой золотом было вышито слово "Распорядитель".
Потом на траву легла милицейская фуражка с гербом города Киева,
четыре колоды карт с одинаковой рубашкой и пачка документов с
круглыми сиреневыми печатями.
Весь экипаж "Антилопы-Гну"с уважением смотрел на саквояж.
А оттуда появлялись все новые предметы.
-- Вы -- голуби, -- говорил Остап, -- вы, конечно, никогда
не поймете, что честный советский паломникпилигрим вроде меня
не может обойтись без докторского халата.
Кроме халата, в саквояже оказался и стетоскоп.
-- Я не хирург, -- заметил Остап. -- Я невропатолог, я
психиатр. Я изучаю души своих пациентов. И мне почему-то всегда
попадаются очень глупые души.
Затем на свет были извлечены: азбука для глухонемых,
благотворительные открытки, эмалевые нагрудные знаки и афиша с
портретом самого Бендера в шальварах и чалме. На афише было
написано:
Приехал Жрец
(Знаменитый бомбейский брамин-йог) сын Крепыша
Любимец Рабиндраната Тагора ИОКАНААН МАРУСИДЗЕ
(Заслуженный артист союзных республик) Номера по опыту
Шерлока Холмса. Индийский факир. Курочка невидимка. Свечи с
Атлантиды. Адская палатка. Пророк Самуил отвечает на вопросы
публики. Материализация духов и раздача слонов. Входные билеты
от 50 к. до 2 р.
Грязная, захватанная руками чалма появилась вслед за
афишей.
-- Этой забавой я пользуюсь очень редко, -- сказал Остап.
-- Представьте себе, что на жреца больше всего ловятся такие
передовые люди, как заведующие железнодорожными клубами. Работа
легкая, но противная. Мне лично претит быть любимцем
Рабиндраната Тагора. А пророку Самуилу задают одни и те
вопросы: "Почему в продаже нет животного масла? " или: "Еврей
ли вы? "
В конце концов Остап нашел то, что искал: жестяную лаковую
коробку с медовыми красками в фарфоровых ванночках и две
кисточки.
-- Машину, которая идет в голове пробега, нужно украсить
хотя бы одним лозунгом, -- сказал Остап.
И на длинной полоске желтоватой бязи, извлеченной из того
же саквояжа, он вывел печатными буквами коричневую надпись:
АВТОПРОБЕГОМ-ПО БЕЗДОРОЖЬЮ И РАЗГИЛЬДЯЙСТВУ!
Плакат укрепили над автомобилем на двух хворостинах. Как
только машина тронулась, плакат выгнулся под напором ветра и
приобрел настолько лихой вид, что не могло быть больше сомнений
в необходимости грохнуть автопробегом по бездорожью,
разгильдяйству, а заодно, может быть, даже и по бюрократизму.
Пассажиры "Антилопы" приосанились. Балаганов напялил на свою
рыжую голову кепку, которую постоянно таскал в кармане.
Паниковский вывернул манжеты на левую сторону и выпустил их
из-под рукавов на два сантиметра. Козлевич заботился больше о
машине, чем о себе. Перед отъездом он вымыл ее водой, и на
неровных боках "Антилопы" заиграло солнце. Сам командор весело
щурился и задирал спутников.
-- Влево на борту деревня! -- крикнул Балаганов, полочкой
приставив ладонь ко лбу. -- Останавливаться будем?
-- Позади нас, -- сказал Остап, -- идут пять первоклассных
машин. Свидание с ними не входит в наши планы. Нам надо
поскорей снимать сливки. Посему остановку назначаю в городе
Удоеве. Там нас, кстати, должна поджидать бочка с горючим.
Ходу, Казимирович.
-- На приветствия отвечать? -- озабоченно спросил
Балаганов.
-- Отвечать поклонами и улыбками. Ртов прошу не открывать.
Не то вы черт знает чего наговорите.
Деревня встретила головную машину приветливо. Но обычное
гостеприимство здесь носило довольно странный характер. Видимо,
деревенская общественность была извещена о том, что кто-то
проедет, но кто проедет и с какой целью -- не знала. Поэтому на
всякий случай были извлечены все изречения и девизы,
изготовленные за последние несколько лет. Вдоль улицы стояли
школьники с разнокалиберными старомодными плакатами: "Привет
Лиге Времени и ее основателю, дорогому товарищу Керженцеву",
"Не боимся буржуазного звона, ответим на ультиматум Керзона",
"Чтоб дети наши не угасли, пожалуйста, организуйте ясли".
Кроме того, было множество плакатов, исполненных
преимущественно церковнославянским шрифтом, с одним и тем же
приветствием: "Добро пожаловать! ".
Все это живо пронеслось мимо путешественников. На этот раз
они уверенно размахивали шляпами. Паниковский не удержался и,
несмотря на запрещение, вскочил и выкрикнул невнятное,
политически безграмотное приветствие. Но за шумом мотора и
криками толпы никто ничего не разобрал.
-- Гип, гип, ура! -- закричал Остап. Козлевич открыл
глушитель, и машина выпустила шлейф синего дыма, от которого
зачихали бежавшие за автомобилем собаки.
-- Как с бензином? -- спросил Остап. -- До Удоева хватит?
Нам только тридцать километров сделать. А там -- все отнимем.
-- Должно хватить, - с сомнением ответил Козлевич.
-- Имейте в виду, -- сказал Остап, строго оглядывая свое
войско, -- мародерства не допущу. Никаких нарушений закона.
Командовать парадом буду я. Паниковский и Балаганов
сконфузились.
-- Все, что нам надо, удоевцы отдадут сами. Вы это сейчас
увидите. Заготовьте место для хлеб-соли.
Тридцать километров "Антилопа" пробежала за полтора часа.
Последний километр Козлевич очень суетился, поддавал газу и
сокрушенно крутил головою. Но все усилия, а также крики и
понукания Балаганова ни к чему не привели. Блестящий финиш,
задуманный Адамом Казимировичем, не удался из-за нехватки
бензина. Машина позорно остановилась посреди улицы, не дойдя
ста метров до кафедры, убитой хвойными гирляндами в честь
отважных автомобилистов.
Собравшиеся с громкими криками бросились навстречу
прибывшему из мглы веков "лорен-дитриху". Тернии славы сейчас
же впились в благородные лбы путников. Их грубо вытащили из
машины и принялись качать с таким ожесточением, будто они были
утопленниками и их во что бы то ни стало нужно было вернуть к
жизни.
Козлевич остался у машины, а всех остальных повели к
кафедре, где по плану намечен был летучий трехчасовой митинг. К
Остапу протиснулся молодой человек шоферского типа и спросил:
-- Как остальные машины?
-- Отстали, -- равнодушно ответил Остап. -- Проколы,
поломки, энтузиазм населения. Все это задерживает.
-- Вы в командорской машине? -- не отставал
шофер-любитель. -- Клептунов с вами?
-- Клептунова я снял с пробега, -- сказал Остап
недовольно.
-- А профессор Песочников? На "паккарде"?
-- На "паккарде".
-- А писательница Вера Круц? -- любопытствовал полушофер.
-- Вот бы на нее посмотреть! На нее и на товарища Нежинского.
Он тоже с вами?
-- Знаете, -- сказал Остап, -- я утомлен пробегом.
-- А вы на "студебеккере"?
-- Можете считать нашу машину "студебеккером", -- сказал