мучьте себя. Ведь интеллигентный-то из всех трех я один, так
что условие соблюдено". На дальнейшие сетования хозяина Бендер
рассудительно молвил: "Майн готт, дорогой Васисуалий! Может
быть, именно в этом великая сермяжная правда". И Лоханкин сразу
успокоился, выпросив у Остапа двадцать рублей. Паниковский и
Балаганов отлично ужились в "Вороньей слободке", и их голоса
уверенно звучали в общем квартирном хоре. Паниковского успели
даже обвинить в том, что он по ночам отливает керосин из чужих
примусов, Митрич не преминул сделать Остапу какое-то въедливое
замечание, на что великий комбинатор молча толкнул его в грудь.
Контора по заготовке рогов и копыт была открыта по многим
причинам.
-- Следствие по делу Корейко, -- говорил Остап, - может
поглотить много времени. Сколько-знает один бог. А так как бога
нет, то никто не знает. Ужасное положение. Может быть-год, а
может быть-и месяц. Во всяком случае нам нужна легальность.
Нужно смешаться с бодрой массой служащих. Все это даст контора.
Меня давно влечет к административной деятельности. В душе я
бюрократ и головотяп. Мы будем заготовлять что-нибудь очень
смешное, например, чайные ложечки, собачьи номера или
шмуклерский товар. Или рога и копыта. Прекрасно! Рога и копыта
для нужд гребеночной и мундштучной промышленности. Чем не
учреждение? К тому же в моем чемоданчике имеются чудные бланки
на все случаи жизни и круглая, так называемая мастичная печать.
Деньги, от которых Корейко отрекся и которые щепетильный
Остап счел возможным заприходовать, были положены в банк на
текущий счет нового учреждения. Паниковский снова бунтовал и
требовал дележа, в наказание за что был назначен на
низкооплачиваемую и унизительную для его свободолюбивой натуры
должность курьера. Балаганову достался ответственный пост
уполномоченного по копытам с окладом в девяносто два рубля. На
базаре была куплена старая пишущая машинка "Адлер", в которой
не хватало буквы "е", и ее пришлось заменять буквой "э".
Поэтому первое же отношение, отправленное Остапом в магазин
канцелярских принадлежностей, звучало так:
Отпуститэ податэлю сэго курьэру т. Паниковскому для
Чэрноморского отдэлэния на 150 рублэй (сто пятьдэсят)
канцпринадлэжностэй и крэдит за счэт Правлэния в городэ
Арбатовэ.
ПРИЛОЖЭНИЭ. Бэз
приложэний.
-- Вот послал бог дурака уполномоченного по копытам! -
сердился Остап. - Ничего поручить нельзя. Купил машинку с
турецким акцентом. Значит, я начальник отдэлэния? Свинья вы,
Шура, после этого! Но даже машинка с удивительным прононсом не
могла омрачить светлой радости великого комбинатора. Ему очень
нравилось новое поприще. Ежечасно он прибегал в контору с
покупками. Он приносил такие сложные канцелярские машины и
приборы, что курьер и уполномоченный только ахали. Тут были
дыропробиватели, копировальные прессы, винтовой табурет и
дорогая бронзовая чернильница в виде нескольких избушек для
разного цвета чернил. Называлось это произведение "Лицом к
деревне" и стоило полтораста рублей. Венцом всего был чугунный
железнодорожный компостер, вытребованный Остапом с пассажирской
станции. Под конец Бендер притащил ветвистые оленьи рога.
Паниковский, кряхтя и жалуясь на свою низкую ставку, прибил их
над столом начальника. Все шло хорошо и даже превосходно. На
планомерной работе сказывалось только непонятное отсутствие
автомобиля и его славного водителя-Адама Козлевича.
На третий день существования конторы явился первый
посетитель. К общему удивлению, это был почтальон. Он принес
восемь пакетов и, покалякав с курьером Паниковским о том о сем,
ушел. В пакетах же оказались три повестки, коими представитель
конторы срочно вызывался на совещания и заседания, причем все
три повестки подчеркивали, что явка обязательна. В остальных
бумагах заключались требования незнакомых, но, как видно,
бойких учреждений о представлении различного рода сведений,
смет и ведомостей во многих экземплярах, и все это тоже в
срочном и обязательном порядке.
-- Что это такое? -- кричал Остап. -- Еще три дня тому
назад я был свободный горный орел-стервятник, трещал крыльями,
где хотел, а теперь пожалуйтеявка обязательна! Оказывается, в
этом городе есть множество людей, которым Остап Бендер нужен до
зарезу. И потом, кто будет вести всю эту переписку с друзьями?
Придется понести расход и пересмотреть штаты. Нужна знающая
конторщица. Пусть сидит над делами.
Через два часа стряслась новая беда. Пришел мужик с
тяжелым мешком.
-- Рога кто будет принимать? - спросил он, сваливая кладь
на пол.
Великий комбинатор косо посмотрел на посетителя и его
добро. Это были маленькие кривые грязные рога, и Остап взирал
на них с отвращением.
-- А товар хороший? - осторожно спросил начальник
отделения.
-- Да ты посмотри, рожки какие! -- загорячился мужик,
поднося желтый рог к носу великого комбинатора. -- Рожки первый
сорт. Согласно кондиций.
Кондиционный товар пришлось купить. Мужик долго потом пил
чай с Паниковским и рассказывал о деревенской жизни, вызывая в
Остапе естественное раздражение человека, зря потерявшего
пятнадцать рублей.
-- Если Паниковский пустит еще одного рогоносца, -- сказал
Остап, дождавшись ухода посетителя, - не служить больше
Паниковскому. Уволю без выходного пособия. И вообще хватит с
нас государственной деятельности. Пора заняться делом.
Повесив на стеклянную дверь табличку "перерыв на обед",
начальник отделения вынул из шкафа папку, в которой якобы
заключалось синее море и белый пароход, и, ударив по ней
ладонью, сказал:
-- Вот над чем будет работать наша контора. Сейчас в этом
"деле" нет ни одного листка, но мы найдем концы, если для этого
придется даже командировать Паниковского и Балаганова в
кара-кумские пески или куда-нибудь в Кременчуг за следственным
материалом.
В эту минуту дверная ручка конторы задергалась. За стеклом
топтался старик в заштопанной белыми нитками панаме и широком
чесучовом пиджаке, изпод которого виднелся пикейный жилет.
Старик вытягивал куриную шею и прикладывал к стеклу большое
ухо.
-- Закрыто, закрыто! -- поспешно крикнул Остап. -
Заготовка копыт временно прекращена. Однако старик продолжал
делать руками знаки. Если бы Остап не впустил старого
беложилетника, то, может быть, магистральная линия романа пошла
бы в ином направлении и никогда не произошли быте удивительные
события, в которых пришлось участвовать и великому комбинатору,
и его раздражительному курьеру, и беспечному уполномоченному по
копытам, и еще многим людям, в том числе некоему восточному
мудрецу, внучке старого ребусника, знаменитому общественнику,
начальнику "Геркулеса", а также большому числу советских и
иностранных граждан.
Но Остап отворил дверь. Старик, скорбно улыбаясь, прошел
за барьер и опустился на стул. Он закрыл глаза и молча просидел
на стуле минут пять. Слышны были только короткие свистки,
которые время от времени подавал его бледный нос. Когда
сотрудники конторы решили, что посетитель никогда уже не
заговорит и стали шепотом совещаться, как бы поудобнее вынести
его тело на улицу, старик поднял коричневые веки и низким
голосом сказал:
-- Моя фамилия -- Фунт. Фунт.
-- И этого, по-вашему, достаточно, чтобы врываться в
учреждения, закрытые на обед? -- весело сказал Бендер.
-- Вот вы смеетесь, -- ответил старик, а моя фамилия --
Фунт. Мне девяносто лет.
-- Что же вам угодно? - спросил Остап, начиная терять
терпение.
Но тут гражданин Фунт снова замолк и молчал довольно
продолжительное время.
-- У вас контора, -- сказал он, наконец.
-- Да, да, контора, - подбадривал Остап. - Дальше, дальше.
Но старик только поглаживал себя рукой по колену.
-- Вы видите на мне эти брюки? -- промолвил он после
долгого молчания. -- Это пасхальные брюки. Раньше я надевал их
только на пасху, а теперь я ношу их каждый день.
И несмотря на то, что Паниковский шлепнул его по спине,
дабы слова выходили без задержки, Фунт снова затих. Слова он
произносил быстро, но между фразами делал промежутки, которые
простирались иногда до трех минут. Для людей, не привыкших к
этой особенности Фунта, разговор с ним был невыносим. Остап уже
собирался взять Фунта за крахмальный ошейник и указать ему
путь-дорогу, когда старик снова раскрыл рот. В дальнейшем
разговор принял такой занятный характер, что Остапу пришлось
примириться с фунтовской манерой вести беседу.
-- Вам не нужен председатель? -- спросил Фунт.
-- Какой председатель? -- воскликнул Бендер.
-- Официальный. Одним словом, глава учреждения.
-- Я сам глава.
-- Значит, вы собираетесь отсиживать сами? Так бы сразу
сказали. Зачем же вы морочите мне голову уже два часа?
Старик в пасхальных брюках разозлился, но паузы между
фразами не уменьшились.
-- Я -- Фунт, -- повторил он с чувством. -- Мне девяносто
лет. Я всю жизнь сидел за других. Такая моя профессия --
страдать за других.
-- Ах, вы подставное лицо?
-- Да, -- сказал старик, с достоинством тряся головой. --
Я-- зицпредседатель Фунт. Я всегда сидел. Я сидел при
Александре Втором "Освободителе", при Александре Третьем
"Миротворце", при Николае Втором "Кровавом".
И старик медленно загибал пальцы, считая царей.
-- При Керенском я сидел тоже. При военном коммунизме я,
правда, совсем не сидел, исчезла чистая коммерция, не было
работы. Но зато как я сидел при нэпе) Как я сидел при нэпе! Это
были лучшие дни моей жизни. За четыре года я провел на свободе
не больше трех месяцев. Я выдал замуж внучку, Голконду