видно, происходило тяжелое объяснение. Остап кричал, как
морской царь. Слов нельзя было разобрать. Видно было только,
что Скумбриевич попытался взять курс на берег, но Остап отрезал
ему дорогу и погнал в открытое море. Затем голоса усилились, и
стали слышны отдельные слова: "Интенсивник! ", "А кто брал?
Папа римский брал?.. ", "При чем тут я?.. " Берлага давно уже
переступал босыми пятами, оттискивая на мокром песке индейские
следы. Наконец, с моря донесся крик:
-- Можно пускать!
Балаганов спустил в море бухгалтера, который с
необыкновенной быстротой поплыл по-собачьи, колотя воду руками
и ногами. При виде Берлаги Егор Скумбриевич в страхе окунулся с
головой.
Между тем уполномоченный по копытам растянулся на песочке
и закурил папиросу. Ждать ему пришлось минут двадцать. Первым
вернулся Берлага. Он присел на корточки, вынул из кармана брюк
носовой платок и, вытирая лицо, сказал:
-- Сознался наш Скумбриевич. Очной ставки не выдержал.
-- Выдал, гадюка? - добродушно спросил Шура. И, отняв от
губ окурок большим и указательным пальцами, щелкнул языком. При
этом из его рта вылетел плевок, быстрый и длинный, как торпеда.
Прыгая на одной ноге и нацеливаясь другой ногой в штанину,
Берлага туманно пояснил:
-- Я это сделал не в интересах истины, а в интересах
правды.
Вторым прибыл великий комбинатор. Он с размаху лег на
живот и, прижавшись щекой к нагретому песку, долго и
многозначительно смотрел на вылезавшего из воды синего
Скумбриевича. Потом он принял из рук Балаганова папку и,
смачивая карандаш языком, принялся заносить в дело добытые
тяжелым трудом новые сведения.
Удивительное превращение произошло с Егором Скумбриевичем.
Еще полчаса назад волна приняла на себя активнейшего
общественника, такого человека, о котором даже председатель
месткома товарищ Нидерландюк говорил: "Кто-кто, а Скумбриевич
не подкачает". А ведь подкачал Скумбриевич. И как подкачал!
Мелкая летняя волна доставила на берег уже не дивное женское
тело с головой бреющегося англичанина, а какой-то бесформенный
бурдюк, наполненный горчицей и хреном.
В то время, покуда великий комбинатор пиратствовал на
море, Генрих Мария Заузе, подстерегший все-таки Полыхаева и
имевший с ним весьма крупный разговор, вышел из "Геркулеса" в
полном недоумении. Странно улыбаясь, он отправился на почтамт и
там, стоя за конторкой, покрытой стеклянной доской, написал
письмо невесте в город Аахен:
"Дорогая девочка. Спешу сообщить тебе радостную весть.
Наконец-то мой патрон Полыхаев отправляет меня на производство.
Но вот что меня поражает, дорогая Тили, - в концерне "Геркулес"
это называется загнать в бутылку (sagnat w butilku! ). Мой
новый друг Бомзе сообщил, что на производство меня посылают в
виде наказания. Можешь ли ты себе это представить? И сможет ли
это когда-нибудь понять наш добрый доктор математики Бернгард
Гернгросс? "
ГЛАВА XIX. УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ШТЕМПЕЛЬ
К двенадцати часам следующего дня по "Геркулесу" пополз
слух о том, что начальник заперся с какимто посетителем в своем
пальмовом зале и вот уже тря часа не отзывается ни на стук
Серны Михайловны, ни на вызовы по внутреннему телефону,
Геркулесовцы терялись в догадках. Они привыкли к тому, что
Полыхаева весь день водят под ручку в коридорах, усаживают на
подоконники или затаскивают под лестницу, где и решаются все
дела. Возникло даже предположение, что начальник отбился от
категории работников, которые "только что вышли", и примкнул к
влиятельной группе "затворников", которые обычно проникают в
свои кабинеты рано утром, запираются там, выключают телефон и,
отгородившись таким образом от всего мира, сочиняют
разнообразнейшие доклады.
А между тем работа шла, бумаги требовали подписей, ответов
и резолюций. Серна Михайловна недовольно подходила к
полыхаевской двери и прислушивалась. При этом в ее больших ушах
раскачивались легкие жемчужные шарики.
-- Факт, не имеющий прецедента, -- глубокомысленно сказала
секретарша.
-- Но кто же, кто это у него сидит? - спрашивал Бомзе, от
которого несло смешанным запахом одеколона и котлет. - Может,
кто-нибудь из инспекции?
-- Да нет, говорю вам, обыкновенный посетитель.
-- И Полыхаев сидит с ним уже три часа?
-- Факт, не имеющий прецедента, -- повторила Серна
Михайловна.
-- Где же выход из этого исхода? -- взволновался Бомзе. -
Мне срочно нужна резолюция Полыхаева. У меня подробный доклад о
неприспособленности бывшего помещения "Жесть и бекон" к
условиям работы "Геркулеса". Я не могу без резолюции.
Серну Михайловну со всех сторон осадили сотрудники. Все
они держали в руках большие и малые бумаги. Прождав еще час, в
продолжение которого гул за дверью не затихал, Серна Михайловна
уселась за свой стол и кротко сказала:
-- Хорошо, товарищи. Подходите с вашими бумагами.
Она извлекла из шкафа длинную деревянную стоечку, на
которой покачивалось тридцать шесть штемпелей с толстенькими
лаковыми головками, и, проворно вынимая из гнезд нужные печати,
принялась оттискивать их на бумагах, не терпящих
отлагательства.
Начальник "Геркулеса" давно уже не подписывал бумаг
собственноручно. В случае надобности он вынимал из жилетного
кармана печатку и, любовно дохнув на нее, оттискивал против
титула сиреневое факсимиле. Этот трудовой процесс очень ему
нравился и даже натолкнул на мысль, что некоторые наиболее
употребительные резолюции не худо бы тоже перевести на резину.
Так появились на свет первые каучуковые изречения:
"Не возражаю. Полыхаев". "Согласен. Полыхаев". "Прекрасная
мысль. Полыхаев". "Провести в жизнь. Полыхаев".
Проверив новое приспособление на практике, начальник
"Геркулеса" пришел к выводу, что оно значительно упрощает его
труд и нуждается в дальнейшем поощрении и развитии. Вскоре была
пущена в работу новая партия резины. На этот раз резолюции были
многословнее:
"Объявить выговор в приказе. Полыхаев". "Поставить на вид.
Полыхаев".
"Бросить на периферию. Полыхаев". "Уволить без выходного
пособия. Полыхаев".
Борьба, которую начальник "Геркулеса" вел с коммунотделом
из-за помещения, вдохновила его на новые стандартные тексты:
"Я коммунотделу не подчинен. Полыхаев". "Что они там, с
ума посходили? Полыхаев". "Не мешайте работать. Полыхаев". "Я
вам не ночной сторож. Полыхаев". "Гостиница принадлежит нам-и
точка. Полыхаев". "Знаю я ваши штучки. Полыхаев". "И кроватей
не дам и умывальников. Полыхаев".
Эта серия была заказана в трех комплектах. Борьба
предвиделась длительная, и проницательный начальник не без
оснований опасался, что с одним комплектом он не обернется.
Затем был заказан набор резолюций для внутригеркулесовских
нужд.
"Спросите у Серны Михайловны. Полыхаев". "Не морочьте мне
голову. Полыхаев". "Тише едешь -- дальше будешь. Полыхаев". "А
ну вас всех! Полыхаев".
Творческая мысль начальника не ограничилась, конечно,
исключительно административной стороной дела. Как человек
широких взглядов, он не мог обойти вопросов текущей политики. И
он заказал прекрасный универсальный штамп, над текстом которого
трудился несколько дней. Это была дивная резиновая мысль,
которую Полыхаев мог приспособить к любому случаю жизни. Помимо
того, что она давала возможность немедленно откликаться на
события, она также освобождала его от необходимости каждый раз
мучительно думать. Штамп был построен так удобно, что
достаточно было лишь заполнить оставленный в нем промежуток,
чтобы получилась злободневная резолюция:
В ответ на................
мы, геркулесовцы, как один человек, ответим:
а) повышением качества служебной переписки,
б) увеличением производительности труда,
в) усилением борьбы с бюрократизмом, волокитой, кумовством
и подхалимством,
г) уничтожением прогулов и именин,
д) уменьшением накладных расходов на календари и портреты,
е) общим ростом профсоюзной активности,
ж) отказом от празднования рождества, пасхи, троицы,
благовещения, крещения, курбан-байрама, йом-кипура, рамазана,
пурима и других религиозных праздников,
з) беспощадной борьбой с головотяпством, хулиганством,
пьянством, обезличкой, бесхребетностью и переверзевщиной,
и) поголовным вступлением в ряды общества "Долой рутину с
оперных подмостков",
к) поголовным переходом на сою,
л) поголовным переводом делопроизводства на латинский
алфавит, а также всем, что понадобится впредь.
Пунктирный промежуток Полыхаев заполнял лично, по мере
надобности, сообразуясь с требованиями текущего момента.
Постепенно Полыхаев разохотился и стал все чаще и чаще
пускать в ход свою универсальную резолюцию. Дошло до того, что
он отвечал ею на выпады, происки, вылазки и бесчинства
собственных сотрудников.
Например: "В ответ на наглое бесчинство бухгалтера
Кукушкинда, потребовавшего уплаты ему сверхурочных, ответим...
" Или: "В ответ на мерзкие происки и подлые выпады сотрудника
Борисохлебского, попросившего внеочередной отпуск, ответим...
"-- и так далее.
И на все это надо было немедленно ответить повышением,
увеличением, усилением, уничтожением, уменьшением, общим
ростом, отказом от, беспощадной борьбой, поголовным
вступлением, поголовным переходом, поголовным переводом, а
также всем, что понадобится впредь.
И только отчитав таким образом Кукушкинда и
Борисохлебского, начальник пускал в дело коротенькую резинку: