звуковик? "
-- Да, -- ответил глухой.
"Принес звуковой сценарий. Называется "Шея". народная
трагедия в шести частях", -- быстро написал Остап.
Глухой посмотрел на записку сквозь золотое пенсне и
сказал:
-- Прекрасно! Мы сейчас же втянем вас в работу. Нам нужны
свежие силы.
"Рад содействовать. Как в смысле аванса? "-написал Бендер.
-- "Шея"-это как раз то, что нам нужно! -- сказал глухой.
-- Посидите здесь, я сейчас приду. Только никуда не уходите. Я
ровно через минуту.
Глухой захватил сценарий многометражного фильма "Шея" и
выскользнул из комнаты.
-- Мы вас втянем в звуковую группу! - крикнул он,
скрываясь за дверью. -- Через минуту я вернусь.
После этого Остап просидел в кабинете полтора часа, но
глухой не возвращался. Только выйдя на лестницу и включившись в
темп, Остап узнал, что глухой уже давно уехал в автомобиле и
сегодня не вернется. И вообще никогда сюда не вернется, потому
что его внезапно перебросили в Умань для ведения культработы
среди ломовых извозчиков. Но ужаснее всего было то, что глухой
увез сценарий многометражного фильма "Шея". Великий комбинатор
выбрался из круга бегущих, опустился на скамью, припав к плечу
сидевшего тут же швейцара.
-- Вот, например, я! - сказал вдруг швейцар, развивая,
видимо, давно мучившую его мысль. - Сказал мне помреж Терентьев
бороду отпустить. Будешь, говорит, Навуходоносора играть или
Валтасара в фильме, вот названия не помню. Я и отрастил,
смотри, какая бородища-патриаршая! А теперь что с ней делать, с
бородой! Помреж говорит: не будет больше немого фильма, а в
звуковом, говорит, тебе играть невозможно, голос у тебя
неприятный. Вот и сижу с бородой, тьфу, как козел! Брить жалко,
а носить стыдно. Так и живу.
-- А съемки у вас производятся? - спросил Бендер,
постепенно приходя в сознание.
-- Какие могут быть съемки? -- важно ответил бородатый
швейцар. - Летошний год сняли немой фильм из римской жизни. До
сих пор отсудиться не могут по случаю уголовщины.
-- Почему же они все бегают? -- осведомился великий
комбинатор, показывая на лестницу.
-- У нас не все бегают, - заметил швейцар, - вот товарищ
Супругов не бегает. Деловой человек. Все думаю к нему насчет
бороды сходить, как за бороду платить будут: по ведомости или
ордер отдельный...
Услышав слово "ордер", Остап пошел к Супругову. Швейцар не
соврал. Супругов не скакал по этажам, не носил альпийского
берета, не носил даже заграничных приставских шаровар-гольф. На
нем приятно отдыхал взор.
Великого комбинатора он встретил чрезвычайно сухо.
-- Я занят, - сказал он павлиньим голосом, - вам я могу
уделить только две минуты.
-- Этого вполне достаточно, - начал Остап. - Мой сценарий
"Шея"...
-- Короче, -- сказал Супругов.
-- Сценарий "Шея"...
-- Вы говорите толком, что вам нужно?
-- "Шея"...
-- Короче. Сколько вам следует?
-- У меня какой-то глухой...
-- Товарищ! Если вы сейчас же не скажете, сколько вам
следует, то я попрошу вас выйти. Мне некогда.
-- Девятьсот рублей, - пробормотал великий комбинатор.
-- Триста! -- категорически заявил Супругов. -- Получите и
уходите. И имейте в виду, вы украли у меня лишних полторы
минуты.
Супругов размашистым почерком накатал записку в
бухгалтерию, передал ее Остапу и ухватился за телефонную
трубку.
Выйдя из бухгалтерии, Остап сунул деньги а карман и
сказал:
-- Навуходоносор прав. Один здесь деловой человек-и тот
Супругов.
Между тем беготня по лестницам, кружение, визг и гоготанье
на 1-й Черноморской кинофабрике достигли предела. Адъютантши
скалили зубы. Помрежи вели черного козла, восхищаясь его
фотогеничностью. Консультанты, эксперты и хранители чугунной
печати сшибались друг с другом и хрипло хохотали. Пронеслась
курьерша с помелом. Великому комбинатору почудилось даже, что
один из ассистентов-аспирантов в голубых панталонах взлетел над
толпой и, обогнув люстру, уселся на карнизе.
И в ту же минуту раздался бой вестибюльных часов. "Бамм! "
-- ударили часы.
Вопли и клекот потрясли стеклянное ателье. Ассистенты,
консультанты, эксперты и редакторы-монтажеры катились вниз по
лестницам. У выходных дверей началась свалка. "Бамм! Бамм!
"-били часы.
Тишина выходила из углов. Исчезли хранители большой
печати, заведующие запятыми, администраторы и адъютантши.
Последний раз мелькнуло помело курьерши.
"Бамм! "-ударили часы в четвертый раз. В ателье уже никого
не было. И только в дверях, зацепившись за медную ручку
карманом пиджака, бился, жалобно визжал и рыл копытцами
мраморный пол ассистент-аспирант в голубых панталонах.
Служебный день завершился. С берега, из рыбачьего поселка,
донеслось пенье петуха.
Когда антилоповская касса пополнилась киноденьгами,
авторитет командора, несколько поблекший после бегства Корейко,
упрочился. Паниковскому была выдана небольшая сумма на кефир и
обещаны золотые челюсти. Балаганову Остап купил пиджак и
впридачу к нему скрипящий, как седло, кожаный бумажник. Хотя
бумажник был пуст, Шура часто вынимал его и заглядывал внутрь.
Козлевич получил пятьдесят рублей на закупку бензина.
Антилоповцы вели чистую, нравственную, почти что
деревенскую жизнь. Они помогали заведующему постоялым двором
наводить порядки и вошли в курс цен на ячмень и сметану.
Паниковский иногда выходил во двор, озабоченно раскрывал рот
ближайшей лошади, глядел в зубы и бормотал: "Добрый жеребец",
хотя перед ним стояла добрая кобыла.
Один лишь командор пропадал по целым дням, а когда
появлялся на постоялом дворе, бывал весел и рассеян. Он
подсаживался к друзьям, которые пили чай в грязной стеклянной
галерее, закладывал за колено сильную ногу в красном башмаке и
дружелюбно говорил:
-- В самом ли деле прекрасна жизнь, Паниковский, или мне
это только кажется?
-- Где это вы безумствуете? -- ревниво спрашивал
нарушитель конвенции.
-- Старик! Эта девушка не про вас, - отвечал Остап.
При этом Балаганов сочувственно хохотал и разглядывал
новый бумажник, а Козлевич усмехался в свои кондукторские усы.
Он не раз уже катал командора и Зосю по Приморскому шоссе.
Погода благоприятствовала любви. Пикейные жилеты
утверждали, что такого августа не было еще со времен
порто-франко. Ночь показывала чистое телескопическое небо, а
день подкатывал к городу освежающую морскую волну. Дворники у
своих ворот торговали полосатыми монастырскими арбузами, и
граждане надсаживались, сжимая арбузы с полюсов, и склоняя ухо,
чтобы услышать желанный треск. По вечерам со спортивных полей
возвращались потные счастливые футболисты. За ними, подымая
пыль, бежали мальчики. Они показывали пальцами на знаменитого
голкипера, а иногда даже подымали его на плечи и с уважением
несли.
Однажды вечером командор предупредил экипаж "Антилопы",
что назавтра предстоит большая увеселительная прогулка за город
с раздачей гостинцев.
-- Ввиду того, что наш детский утренник посетит одна
девушка, -- сказал Остап значительно, -- попросил бы господ
вольноопределяющихся умыть лица. почиститься, а главное-не
употреблять в поездке грубых выражений.
Паниковский очень взволновался, выпросил у командора три
рубля, сбегал в баню и всю ночь потом чистился и скребся, как
солдат перед парадом. Он встал раньше всех и очень торопил
Козлевича. Антилоповцы смотрели на Паниковского с удивлением.
Он был гладко выбрит, припудрен так, что походил на отставного
конферансье. Он поминутно обдергивал на себе пиджак и с трудом
ворочал шеей в оскар-уайльдовском воротничке.
Во время прогулки Паниковский держался весьма чинно. Когда
его знакомили с Зосей, он изящно согнул стан, но при этом так
сконфузился, что даже пудра на его щеках покраснела. Сидя в
автомобиле, он поджимал левую ногу, скрывая прорванный ботинок,
из. которого смотрел большой палец. Зося была в белом платье,
обшитом красной ниткой. Антилоповцы ей очень понравились. Ее
смешил грубый Шура Балаганов, который всю дорогу причесывался
гребешком "Собинов". Иногда же он очищал нос пальцем, после
чего обязательно вынимал носовой платок и томно им обмахивался.
Адам Казимирович учил Зосю управлять "Антилопой", чем также
завоевал ее расположение. Немного смущал ее Паниковский. Она
думала, что он не разговаривает с ней из гордости. Но чаще
всего она останавливала взгляд на медальном лице командора.
На заходе солнца Остап роздал обещанные гостинцы. Козлевич
получил брелок в виде компаса, который очень подошел к его
толстым серебряным часам. Балаганову был преподнесен
"Чтец-декламатор" в дерматиновом переплете, а Паниковскому --
розовый галстук с синими цветами.
-- А теперь, друзья мои, - сказал Бендер, когда "Антилопа"
возвратилась в город, -- мы с Зосей Викторовной немного
погуляем, а вам пора на постоялый двор, бай-бай.
Уж постоялый двор заснул и Балаганов с Козлевичем выводили
носами арпеджио, а Паниковский с новым галстуком на шее бродил
среди подвод, ломая руки в немой тоске.
-- Какая фемина! - шептал он. - Я люблю ее, как дочь!
Остап сидел с Зосей на ступеньках музея древностей. На
площади, выложенной лавой, прогуливались молодые люди,
любезничая и смеясь. За строем платанов светились окна
международного клуба моряков. Иностранные матросы в мягких
шляпах шагали по два и потри, обмениваясь непонятными короткими
замечаниями.
-- Почему вы меня полюбили? -- спросила Зося, трогая
Остапа за руку.
-- Вы нежная и удивительная, -- ответил командор, -- вы
лучше всех на свете.
Долго и молча сидели они в черной тени музейных колонн,