- Конечно, так, но вам тоже и есть чем - вы много жертвуете на храмы.
- И это.
- Ну, вот то-то и есть. А ты мне дай цену подороже, так тогда и я от себя пожертвую.
Купец рассмеялся.
- Ты, - говорит, - плут.
А тот отвечает:
- Да и ты тут.
- Нет, взаправду, вот что: так как я вижу, что ты знаешь писание и хочешь сам к вере придержаться, то я тебе дам по гривеннику на куль больше, чем располагал. Получай по шесть гривен, и о том, что мы сделали, никто знать не будет.
А барин отвечает:
- Хорошо, но ещё лучше ты мне дай по рублю за куль и потом, если хочешь, всем об этом рассказывай.
Купец посмотрел на него, и оба враз рассмеялись.
- Ну, - говорит купец, - скажу я тебе, барин, что плутее тебя даже в самом нижнем звании редко подыскать.
А тот, не смутясь, отвечает:
- Нельзя, братец, в нашем веке иначе: теперь у нас благородство есть, а нет крестьян, которые наше благородство оберегали, а во-вторых, нынче и мода такая, чтобы русской простонародности подражать.
Купец не стал больше торговаться.
- Нечего, видно, с тобою говорить - ты чищеный, - крестись перед образом и по рукам.
Барин согласен молиться, но только деньги вперед требует и местечко на столе ударяет, где их перед ним положить желательно.
Купец о то самое место деньги и выклал.
- Ладно, мол, вели, только скорее, чем попало новое кульё набивать, - я хочу, чтобы при мне вся погрузка была готова и караван отплыл.
Нагрузили барку кулями, в которых чёрт знает какой дряни набили под видом драгоценной пшеницы; застраховал всё это купец в самой дорогой цене, отслужили молебен с водосвятием, покормили православный народушко пирогами с лёгким и с сердцем и отправили судно в ход. Барки поплыли своим путем, а купец, время не тратя, с барином подвёл окончательные счёты по-божьему, взял бумаги и полетел своим путем в Питер и прямо на Аглицкую набережную к толстому англичанину, которому раньше запродажу совершил по тому дивному образцу, который на выставке был.
"Зерно, - говорит, - отправлено в ход, и вот документы и страховка; прошу теперь мне отдать, что следует, на такое-то количество, вторую часть получения".
Англичанин посмотрел документы и сдал их в контору, а из несгораемого шкафа вынул деньги и заплатил.
Купец завязал их в платок и ушёл.
Тут фальцет перебил рассказчика словами:
- Вы какие-то страсти говорите.
- Я говорю вам то, что в действительности было.
- Ну так значит, этот купец, взявши у англичанина деньги, бежал, что ли, с ними за границу?
- Вовсе не бежал. Чего истинный русский человек побежит за границу? Это не в его правилах, да он и никакого другого языка, кроме русского, не знает. Никуда он не бежал.
- Так как же он ни аглицкого консула, ни посла не боялся? Почему дворянин их боялся, а купец не стал бояться?
- Вероятно потому, что купец опытнее был и лучше знал народные средства.
- Ну полноте, пожалуйста, какие могут быть народные средства против англичан!.. Эти всесветные торгаши сами кого угодно облупят,
- Да кто вам сказал, что он хотел англичан обманывать? Он знал, что с ними шутить не годится и всему дальнейшему благополучному течению дела усмотрел иной проспект, а на том проспекте предвидел уже для себя полезного деятеля, в руках которого были все средства всё это дело огранить и в рамку вставить. Тот и дал всему такой оборот, что ни Ротшильд, ни Томсон Бонер и никакой другой коммерческий гений не выдумает.
- И кто же был этот великий делец: адвокат или маклер?
- Нет, мужик.
- Как мужик?
- Да всё дело обделал он - наш простой, наш находчивый и умный мужик! Да я и не понимаю - отчего вас это удивляет? Ведь читали же вы небось у Щедрина, как мужик трёх генералов прокормил?
- Конечно, читал.
- Ну так отчего же вам кажется странным, что мужик умел плутню распутать?
- Будь по-вашему: спрячу пока мои недоразумения.
- А я вам кончу про мужика, и притом про такого, который не трёх генералов, а целую деревню один прокормил.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. МУЖИК
Мужик, к помощи которого обратился купец, был, как всякий русский мужик, "с вида сер, но ум у него не чёрт съел". Родился он при матушке широкой реке-кормилице, а звали его, скажем так, - Иваном Петровым. Был этот раб божий Иван в своё время молод, а теперь достигал почтенной старости, но хлеба даром, лёжа на печи, не кушал, а служил лоцманом при Толмачёвских порогах, на Куриной переправе. Лоцманская должность, как вам, вероятно, известно, состоит в том, чтобы провожать суда, идущие через опасные для прохода места. За это провожатому лоцману платят известную плату, и та плата идёт в артель, а потом разделяется между всеми лоцманами данной местности.
Всякий хозяин может повести своё судно и на собственную ответственность, без лоцмана, но тогда уже, если с "посудкой" случится какое-нибудь несчастие, - лоцманская артель не отвечает. А потому, если судно идёт с застрахованным грузом, то условиями страховки требуется, чтобы лоцман был непременно. Взято это, конечно, с иностранных примеров, без надлежащего внимания к нашей беспримерной оригинальности и непосредственности. Заводили у нас страховые операции господа иностранцы и думали, что их Рейн или Дунай - это все равно что наши Свирь или Волга, и что их лоцман и наш - это опять одно и то же. Ну нет, брат, - извини!
Наши речные лоцманы - люди простые, не ученые, водят они суда, сами водимые единым богом. Есть какой-то навык и сноровка. Говорят, что будто они после половодья дно реки исследуют и проверяют, но, полагать надо, всё это относится более к области успокоительных всероссийских иллюзий; но в своём роде лоцманы - очень большие дельцы и наживают порою кругленькие капитальцы. И всё это в простоте и в смирении - бога почитаючи и не огорчая мир, то есть своих людей не позабывая.
Мужик Иван Петров был из зажиточных; ел не только щи с мясом, а ещё, пожалуй, в жирную масляную кашу ложку сметаны клал, не столько уже "для скусу", сколько для степенства - чтобы по бороде текло, а ко всему этому выпивал для сварения желудка стакан-два нашего простого, доброго русского вина, от которого никогда подагры не бывает. По субботам он ходил в баню, а по воскресениям молился усердно и вежливо, то есть прямо от своего лица ни о чем просить не дерзал, а искал посредства просиявших угодников; но и тем не докучал с пустыми руками, а приносил во храм дары и жертвы: пелены, ризы, свечи и курения. Словом, был христианин самого заправского московского письма.
Купцу, которого дворянин отборным зерном обидел, благочестивый мужик Иван Петров был знаем по верным слухам как раз с той стороны, с какой он ему нынче самому понадобился. Он-то и был тот, который мог всё дело поправить, чтобы никому решительно убытка не было, а всем польза.
"Он выручал других - должен выручить и меня", - рассудил купец и позвал к себе в кабинет того приказчика, который один знал, с чем у них застрахованные кули на барки нагружены, и говорит:
- Ты веди караван, а я вас где надо встречу.
А сам поехал налегке простым, богомольным человеком прямо к Тихвинской, а заместо того попал к Толмачёвым порогам на Куриный переход. "Где сокровище, там и сердце". Пристал наш купец здесь на постоялом дворе и пошел узнавать: где большой человек Иван Петров и как с ним свидеться.
Ходит купец по бережку и не знает: как за дело взяться? А просто взяться - невозможно: дело затеяно воровское.
К счастию своему, видит купец на бережке, на обёрнутой кверху дном лодке сидит весь белый, матёрой старик, в плисовом ватном картузе, борода празелень, и корсунский медный крест из-за пазухи касандрийской рубахи наружу висит.
Понравился старец купцу своим правильным видом.
Прошел мимо этого старика купец раз и два, а тот его спрашивает:
- Чего ты здесь, хозяин, ищешь и что обрести желаешь: то ли, чего не имел, или то, что потерял?
Купец отвечает, что он так себе "прохаживается", но старик умный - улыбнулся и отвечает:
- Что это ещё за прохаживание! В проходку ходить - это господское, а не христианское дело, а степенный человек за делом ходит и дела смотрит - дела пытает, а не от дела лытает. Неужели же ты в таких твоих годах даром время провождаешь?
Купец видит, что обрёл человека большого ума и проницательности - сейчас перед ним и открылся, что он действительно дела пытает, а не от дела лытает.
- А к какому месту касающему?
- Касающее этого самого места.
- И в чём оно содержащее?
- Содержащее в том, что я обижен весьма несправедливым человеком.
- Так; нынче, друг, мало уже кто по правде живет, а всё по обиде. А кого ты на нашем берегу ищешь?
- Ищу себе человека помогательного.
- Так; а в какой силе?
- В самой большой силе - грех и обиду отнимающей.
- И-и, брат! Где весь грех омыть. В Писании у апостолов сказано: "Весь мир во грехе положен", - всего не омоешь, а разве хоть по малости.
- Ну хоть по малости.
- То-то и есть: господь грех потопом омыл, а он вновь настал.
- Научи меня, дедушка, - где для меня здесь полезный человек?
- А как ему имя от бога дано?
- Имя ему Иоанн.
- "Бысть человек послан от бога, имя ему Иоанн", - проговорил старик. - А как по изотчеству?
- Петрович.
- Ну, сам перед тобою я - Иван Петрович. Сказывай, какая твоя нужда?
Тот ему рассказал, впрочем только одну первую половину, то есть о том, какой плут был барин, который ему отборное зерно продал, а о том, какое он сам плутовство сделал, - про то умолчал, да и надобности рассказывать не было, потому что старец всё в молчании постиг и мягко оформил ответное слово:
- Товар, значит, страховой?
- Да.
- И подконтрачен?
- Да, подконтрачен.
- Иностранцам?
- Англичанам.
- Ух! Это жохи!
Старик зевнул, перекрестил рот, потом встал и добавил:
- Приходи-ко ты ко мне, кручинная голова, на двор: о таком деле надо говорить - подумавши.
Через некоторое время, как там было у них условлено, приходит купец, "кручинная голова", к Ивану Петрову, а тот его на огород, - сел с ним на банное крылечко и говорит: