Что мне грозило, я понял лишь на другой день, когда он просунул голо- ву в камбуз и, в знак возобновления дружбы, осведомился, не болит и у меня рука.
- Могло кончиться хуже! - усмехнулся он.
Я чист картофель. Ларсен взял в руку картофелину. Она была большая, твердая, неочищенная. Он сжал кулак, и жидкая кашица потекла у него меж- ду пальми. Он бросил в чан то, что осталось у него в кулаке, повернул- ся и ушел. А мне стало ясно, во что превратилась бы моя рука, если бы это чудовище применило всю свою силу.
Однако трехдневный покой как-никак пошел мне на пользу. Колено мое получило наконец необходимый отдых, и опухоль заметно спала, а коленная чашечка стала на место. Однако эти три дня отдыха принесли мне и непри- ятности, которые я предвидел. Томас Магридж явно старался заставить меня расплатиться за полученный отдых сполна. Он злобствовал, бранился на чем свет стоит и взваливал на меня свою работу. Раз даже он замахнулся на меня кулаком. Но я уже и сам озверел и огрызнулсяак свирепо, что он струсил и отступил. Малопривлекательную, должно быть, картину представ- лял я, Хэмфри Ван-Вейден, в эту минуту. Я сидел в углу вонючего камбуза, скорчившись над своей работой, а этот негодяй стоял передо мной и угро- жал мне кулаком. Я глядел на него, ощерившись, как собака, сверкая гла- зами, в которых беспомощность и страх смешивали с мужеством отчаяния. Не нравится мне эта картина. Боюсь, что я был очень похож на затравлен- ную крысу. Но кое-чего я все же достиг - занесенный кулак не опустился на меня.
Томас Магридж попятился. В глазах его светилась такая же ненависть и злоба, как и в моих. Мы былсловно два зверя, запертые в одной клетке и злобно скалящие друг на друга зубы. Магридж был трус и боялся ударить меня потому, что я не слишком оробел перед ним. Тогда он придумал другой способ застращать меня. В кухне был всего один более или менее исправный нож. От долгого употребления лезвие его стало узким и тонким. Этот нож имел необычайно зловещий вид, и первое время я всегда с содроганием брал его в руки. Кок взял у Иогансена оселок и пнялся с подчеркнутым рвени- ем точить этот нож, многозначительно поглывая на меня. Он точил его весь день. Чуть у него выдавалась свободная минутка, он хватал нож и принимался точить его. Лезвие ножа приобрело остроту бритвы. Он пробовал его на пальце и ногтем. Он сбривал волоски у себя с руки, прищурив глаз, глядел вдоль лезвия и снова и снова делал вид, что находит в нем ка- кой-то изъян. И опять доставал оселок и точил, точил, точил... В конце концов меня начал разбирать смех - все о было слишком нелепо.
Но дело могло принять серьезный оборот. Кок и в самом деле готов был пустить этот нож в ход. Я понал, что он, подобно мне, способен совер- шить отчаянный поступок, именно в силу своей трусости и вместе с тем вопреки ей.
"Магридж точит нож на Хэмпа", - переговаривались между собой матросы, а некоторые стали поднимать кока на смех. Он сносил насмешки спокойно и только покачивал головой с таинственным и даже довольным видом, пока бывший юнга Джордж Лич не позволил себе какую-то грубую шутку на его счет.
Надо сказать, что Лич был в числе тех матросов, которые получили при- казание окатить Магриджа водой после его игры в карты с капитаном. Оче- видно, кок не забыл, с каким рвением исполнил Лич свою задачу. Когда Лич задел кока, тот ответил грубой бранью, прошелся насчет едков матроса и пригрозил ему ножом, отточенным для расправы со мной.ич не остался в долгу, и, прежде чем мы успели опомниться, его правая рука окрасилась кровью от локтя до кисти. Кок отскочил с сатанинским выражением лица, выставив перед собой нож для защиты. Но Лич отнесся к происшедшему не- возмутимо, хотя из его рассеченной руки хлестала кровь.
- Я посчитаюсь с тобой, кок, - сказал он, - и крепко посчитаюсь. е- шить не стану. Я разделаюсь с тобой, когда ты будешь без ножа.
этими словами он повернулся и ушел. Лицо Магриджа помертвело от саха перед содеянным им и перед неминуемой местью со стороны Лича. Ноа меня он с этой минуты озлобился пуще прежнего. Несмотря на весь его страх перед грозившей ему расплатой, он понимал, что для меня это б наглядный урок, и совсем обнаглел. К тому же при виде пролитой им крови в нем проснулась жажда убийства, граничившая с безумием. Как ни слны подобные психические переживания, все побуждения этого человека бы для меня ясны, - я читал в его душе, как в раскрытой книге.
Шли дни. "Призрак" по-прежнему пенил воду, подгоняемый попутным пас- сатом, а я наблюдал, как безумие зрт в глазах Томаса Магриджа. Призна- юсь, мной овладевал страх, отчаянй страх. Целыми днями кок все точил и точил свой нож. Пробуя пальцем лезвие ножа, он посматривал на меня, и глаза его сверкали, как у хищно зверя. Я боялся повернуться к нему спиной и, пятясь, выходил из камбуза, что чрезвычайно забавляло матросов и охотников, нарочно собиравшихся поглядеть на этот спектакль. Постоян- ное, невыносимое напряжение измучило меня; порой мне казалось, что рас- судок мой мутится. Да и немудрено было сойти с ума на этом корабле, сре- ди безумных и озверелых людей. Каждый час, каждую минуту моя жизнь под- вергалась опасности. Моя душа вечно была в смятении, но на всем судне не нашлось никого, кто выказал бы мне сочувствие и пришел бы на помощь. По- рой я подумывал обратиться к заступничеству Волка Ларсена, но мысль о дьявольской усмешке в его глазах, выражавших презрение к жизни, останав- ливала меня. Временами меня посещала мысль о самоубийстве, и мне понадо- билась вся сила моей оптимистической философии, чтобы как-нибудь темной ночью не прыгнуть за борт.
Волк Ларсен неолько раз пытался втянуть меня в спор, но я отделы- вался лаконическими ответами и старался избегать его. Наконец он прика- зал мне снова занять место за столом в кают-компании и предоставить коку исполнять за меня мою работу. Тут я высказал ему все начистоту, расска- зал, что пришлось мне вытерпеть от Томаса Магриджа в отместку за те три дня, когда я ходил в фаворитах.
Волк Ларсен посмотрел на меня с усмешкой.
- Так вы боитесь его? - спросил он.
- Да, - честно признал я, - мне страшно.
- Вот и все вы такие, - с досадой воскликнул он, - разводите всякие антимонии насчет ваших бессмертных душ, а сами боитесь умереть! При виде острого ножа в руках труса вы судорожно цепляетесьа жизнь, и весь этот вздор вылетает у вас из головы. Как же так, милейший, ведь вы будете жить вечно? Вы - бог, а бога нельзя убить. Кок не может причинить вам зла - вы же уверены, что вам предстоит воскреснуть. Чего же вы боитесь?
Ведь перед вами вечная жизнь. Вы же миллионер в смысле бессмертия, притом миллионер, которому не грозит потерять свое состояние, так как оно долговечнее звезд и безгранично, как пространство и время. Вы не мо- жете растратить свой основной капитал. Бессмертие не имеет ни начала, ни конца. Вечность есть вечность, и, умирая здесь, вы будете жить и впредь в другом месте. И как это прекрасно - освобождение от плоти и свободный взлет духа! Кок не можепричинить вам зла. Он может только подтолкнуть вас на тот путь, по корому вам суждено идти вечно.
А если у вас нет пока охоты отправляся на небеса, почему бы вам не отправить туда кока? Согласно вашим воззрениям, он тоже миллионер бесс- мертия. Вы не можете довести его до банкротства. Его акции всегда будут котироваться аль-пари. Убив его, вы не сократите срока его жизни, так как эта жизнь не имеет ни начала, ни нца. Где-то, как-то, но этот че- ловек должен жить вечно. Так отправьте его на небо! Пырните его ножом и выпустите его дух на свободу. Этот дух томится в отвтительной тюрьме, и вы только окажете ему любезность, взломав ее двери. И, кто знает, быть может, прекраснейший дух воспарит в лазурь из этойуродливой оболочки. Так всадите в кока нож, и я назначу вас на его место, а ведь он получает сорок пять долларов в месяц!
Нет! От Волка Ларсена не приходило ждать ни помощи, ни сочувствия! Я мог надеяться только на себя, и оага отчаяния подсказала мне план действий: я решил бороться с Томам Магриджем его же оружием и занял у Иогансена точило.
Луис, рулевой одной из шлюпок, как-то просил меня достать ему сгущен- ного молока и сахару. Кладовая, где хранились эти деликатесы, была рас- положена под полом кают-компании. Улучив минуту, я стянул пять банок мо- лока и ночью, когда Луис стоял на вахте, выменял у него на это молоко тесак, такой же длинный и страшный, как кухонный нож Томаса Магриджа. Тесак был заржавленный и тупой, но мы с Луисом привели его в порядок: я вертел точило, а Луис правил лезвие. В эту ночь я спал крепче и спокой- нее, чем обычно.
Утром, после завтрака, Томас Магридж опять принялся за свое чирк, чирк, чирк. Я с опаской глянул на него, так как стоял в это время на ко- ленях, выгребая из плиты золу. Выбросив ее за борт, я вернулся в камбуз; кок разговаривал с Гаррисоном, - открытое, простодушное лицо мроса вы- ражало изумление.
- Да! - рассказывал Магридж. - И что жеделал судья? Засадил меня на два года в Рэдингскую тюрьму. А мне было наплевать, я зато хорошо разук- расил рожу этому подлецу. Посмотрел бы ты на него! Нож был вот такой са- мый. Вошел, как в масло. А тот как взвое Ей-богу, лучше всякого предс- тавления! - Кок бросил взгляд в мою сторону, желая убедиться, что я все это слышал, и продолжал: - "Я не хотел тебя обидеть, Томми, - захныкал он, - убей меня бог, если я вру!" - "Я тебя еще мало проучил", - сказал я и кинулся на него. Я исполосовал ему всю рожу, а он только визжал, каквинья. Раз ухватился рукой за нож - хотел отвести его, а я как дерну - и разрезал ему пальцы до кости. Ну и вид у него был, доложу я тебе!
Голос помощника прервал этот кровавый рассказ, и Гаррисон отправился наорму, а Магридж уселся на высоком пороге камбуза и снова принялся точить свой нож. Я бросил совок и спокойно расположился на угольном ящи- ке лицок моему врагу. Он злобно покосился на меня. Сохраняя внешнее спокотвие, хотя сердце отчаянно колотилось у меня в груди, я вытащил тес Луиса и принялся точить его о камень. Я ожидал какой-нибудь беше- н выходки со стороны кока, но, к моему удивлению, он будто и не заме-ал, что Я делаю. Он точил свой нож, я - свой. Часа два сидели мы та лицом к лицу, и точили, точили, точили, пока слух об этом не облетел всю шхуну и добрая половина экипажа не столпилась у дверей камбуза полюбо- ваться таким невиданным зрелищем.