С бьющимся сердцем я последовал за ним. Я знал, что нас ожидает, как не знал и того, что уже произошло. Но я видел, что была пролита кровь. И уж, конечно, не по своей воле Волк Ларсенчутился за бортом. Странно было и отсутствие Иогансена.
Я впервыспускался в матросский кубрик и не скоро забуду то зрелище, которое предстало предо мной, когда я остановился внизу у трапа. Кубрик занимал треугольное помещение на самом носу шхуны и был не больше обык- новенной дешевой каморки на Грабстрит. Вдоль трех его стен в два яруса тянулись койки. Их было двенадцать. Двенадцать человек ютились в этой тесноте - и спали и ели здесь. Моя спальня дома была невелика, но все же она могла вместить дюжину таких кубриков, а если принять ввнимание вы- соту потолка, то и все двадцать.
Тут пахло плесенью ием-то кислым, и при свете качающейся лампы я разглядел переборки, сплошь увешанные морскими сапогами, клеенчатой одеждой и всевозможнытряпьем - чистым и грязным вперемешку. Все это раскачивалось взад и вперед с шуршам звуком, напоминавшим стук веток о стену дома или о крышу. Время от времени какой-нибудь сапог глухо уда- рялся о переборку. И хотя море было тихое, балки и доски скрипели неу- молчным хором, а из-под настила неслись какие-то странные звуки.
Все этоисколько не мешало спящим. Их было восемь человек - две сво- бодные от вахты смены, - и спертый воздух был согрет их дыханием; слыша- лись вздохи, храп, невнятное бормотание - звуки, сопровожвшие сон этих людей, спящих в своей берлоге. Но в самом ли деле все о спали? И давно ли? Вот что, по-видимому, интересовало Волка Ларсена. И, чтобы разрешить свои сомнения, он прибег к приему, напомнившему мне одну из новелл Бок- каччо.
Ларсен вынул лампу из ее качающейся оправы и подал мне. Свой обход он начал с первой койки по правому борту. Наверху лежал канак [10], краса- вец матрос, торого товарищи называли Уфти-Уфти. Он спал, лежа на спи- не, и дышал тихо, как женщина. Одну руку он подложил под голову, другая покоилась поверх одеяла. Волк Ларсен взял его за руку и начал считать пульс. Это разбудило матроса. Он проснулся так же спокойно, как спал, и даже не пошевельнулся при этом. Он только широко открыл свои огромные черные глаза и, не мигая, уставилсяа нас. Волк Ларсен приложил палец к губам, требуя молчания, и глаза снова закрылись.
На нижней койке лежал Луис, толстый, распаренный. Он спал непритвор- ным, тяжелым сном. Когда Волк Ларсен взял его за руку, онеспокойно за- ерзал и вдруг изогнулся так, что тело его какую-то секунду опиралось только на плечи и пятки. Губы его зашевелились, и он изрек следующую за- гадочную фразу:
- Кварта - шиллинг. Но гляди в оба, не то трактирщик мигом всучит те- бе трехпенсовую за твои шесть пенсов.
Затем он повернулся набок и с тяжелым вздохом произнес:
- Шесть пенсов - "теннер", а шиллинг - "боб". А вот что такое "пони" [11] - я не знаю.
Удостоверившись, что Луис и канак не прикидываются спящими. Волк Лар- сен перешел к следующим двум койкам, по правому борту, занятым - как мы увидели,светив их лампой, - Личем и Джонсоном.
Когда капитан нагнулся над нижней койкой, чтобы прощупать пульс Джон- сону, я, стоя с лампой в руках, заметил, что Лич на верхней койке при- поднял голову и осторожно глянул вниз. Должно быть, он разгадал хитрость капитана и понял, что сейчас будет уличен, так как лампа внезапно была выбита у меня из рук, и кубрик погрузился в темноту. В тот же миг Лич спрнул вниз, прямо на Волка Ларсена.
Звуки, доносившиеся из мрака, напоминали схватку волка с быком. Лар- сен взревел, как разъяренный зверь, и Лич зарычаложе. От этих звуков кровь стыла в жилах. Джонсон, должно быть, тотч вмешался в драку. Я понял, что его униженное поведение все последние дни было лишь хорошо обдуманным притворством.
Эта схватка в темноте казалась столь ужасной, что я, весь дрожа, прислонился к трапу, не в силах сдвинуться с места. Я снова испытал зна- комое сосущее ощущение под ложечкой, всегда появлявшееся у меня при виде физического насилия. Правда, в этот миг я ничего не мог видеть, но до меня долетали звуки ударов и глухой стук сталкивающихся тел. Койки тре- щали, слышно было тяжелое дыхание, короткие возгласы боли.
Должно быть, в покушении на жизнь капитана и помощника участвовало несколько человек, так как по возросшему шуму я догадался, что Лич и Джонсон уже полили подкрепление со стороны своих товарищей.
- Эй, кто-нибудь, дайте нож! - кричал Лич.
- Двинь его по башке! Вышиби из него мозги! - орал Джонсон.
Но Волк Ларсен больше не издал ни звук Он молча и свирепо боролся за свою жизнь. Ему приходилось туго. Сру же сбитый с ног, он не мог подняться, и мне казалось, что, несмотря на его чудовищную силу, положе- ние его безнадежно. О ярости этой борьбы я получил весьма наглядное представление, так как сам был сбит с ног сцепившимися телами и, падая, сильно ушибся. Однако среди общей свалки мне как-то удалось заползти на одну из нижних коек и таким образом убраться с дороги.
- Все сюда! Мы держим его! Попался! - слышал я выкрики Лича.
- Кого? - спрашивал кто-то, разбуженный шумом, не понимая, что проис- ходит.
- Кровопийцу помощника! - хитро ответил Лич, с трудом выговаривая слова.
Его сообщение было встречено восторженными возгласами, и с этой мину- ты Волку Ларсену пришлось отбиваться от семерых дюжих матросов, наседав- ших на него. Луис, я полагаю, не принимал участия в драке. Кубрик гудел, как потревоженный улей.
- Эй вы, что там у вас такое? - донесся с палубы крик Лэтимера. Он был слишком осторожен, чтобы спуститься в этот ад кипевших во мраке страстей.
- У кого есть нож? Дайте нож! - снова услышал я голос Лича, когда шум на мгновение затих.
Многочисленность нападавших повредила им. Они мешали друг другу, а у Волка Ларсена была только одна цель - пробраться ползком к трапу, - и он в конце концов достиг своего. Несмотря на полный мрак, я следил за егпередвижением по звукам. И только такой силач мог сделать то, что сдел он, когда дополз все же до трапа. Хватаясь за ступеньки руками, он ма- ло-помалу выпрямился во весь рост и начал взбираться наверх, невзирая на то, что целая куча людей старалась стащить его вниз.
Конец этой сцены я не только слышал, но и видел, так как Лэтимер при- нес фонарь и осветил им люк. Волк Ларсен - его едва можно было разгля- деть под уцепившимися за него матросами - у почти добрался до верха трапа. Этот клубок сплетенных тел напомин огромного многолапого паука и раскачивался взад и вперед в такт ритмичной качке шхуны. И медленно, с большими остановками, вся эта кошащаяся масса тел неуклонно ползла кверху. Раз она дрогнула, засла на месте и чуть не покатилась вниз, но равновесие восстановилось, и она снова поползла по трапу.
- Что тут такое? - крикнул Лэтимер.
При свете фонаря я увидел его склоненное над люком испуганное лицо.
- Это я, Ларсен, - донесся приглушенный голос.
Лэтимер протянул руку. Снизу быстро высунулась рука Ларсена. Лэтимесхватил ее и стал тянуть кверху, и следующие две ступеньки были пройдены быстро. Показалась другая рука Ларсена и ухватилась за комин люка. Клубок тел отделился от трапа, но матросы все еще цеплялись а своего ускользавшего врага. Однако один за другим они начали скатыться вниз. Ларсен сбрасывал их, ударяя о закраину люка, пиная ногами. Последним был Лич: он свалился с самого верха вниз головой прямо на своих товарище Волк Ларсен и фонарь исчезли, и мы остались в темноте.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
По стонами, с ругательствами матросы стали подниматься на ноги.
- Зажгите лампу, я вывихнул большой палец, - крикнул Парсонс, смуг- лый, мрачный парень, рулевой из шлюпки Стэндиша, где Гаррисон был греб- цом.
- Лампа где-то тут, на полу, - сказал Лич, опускаясь на край койки, на которой притаился я.
Послышался шорох, чирканье спичкипотом тускло вспыхнула коптящая лампа, и при ее неверном свете босоногие матросыпринялись обследовать свои ушибы и раны. Уфти-Уфти завладел пальцем Парсонса, сильно дернул его и вправил сустав. В то же время я заметил, что у самого канака сус- тавы пальцев разбиты в кровь. Он показывал их всем, скаля своивелико- лепные белые зубы, и хвалился, что своротил скулу Волку Ларсену.
- Так это ты, черное пугало, постарался? - воинственно вскричал Кел- ли, американец ирландского происхождения, бывший грузчик, первый раз вы- ходивший в море и состоявший гребцом при Керфуте.
Он выплюнул выбитые зубы и с перекощенным от бешенства лицом двинулся на Уфти-Уфти. Канак отпрыгнул к своей койке и выхватил длинный нож.
- А, брось! Надоел! - вмешался Лич. Очевидно, при всей своей молодос- ти и неопытности он был коноводом в кубрике. - Ступай прочь, Келли, ос- тавь Уфти в покое! Как, черт подери, мог он узнать тебя в темноте?
Келли нехотя повиновался, а Уфти-Уфти благодарно сверкнул своими бе- лыми зубами. Он был красив. В линиях его фигуры была какая-то женствен- ная мягкость, а большие глаза смрели мечтательно, что странно противо- речило его репутации драчуна и забияки.
- Как ему удалось уйти? - спросил Джонсон.
Все еще тяжелоыша, он сидел на краю своей койки; вся его фигура вы- ражала крайнее разочарование и уныние. Во время борьбы с него сорвали рубашку; кровь "в раны на щеке капала на обнаженную грудь и красной струйкой стекала на пол.
- Удалось, потому что он дьявол. Я ведь говорил вам, - отозвся Лич, вскочив с койки; в глазах у него блеснули слезы отчаяния. - И ни у кого из вас вовремя не нашлось ножа! - простонал он.
Но никто не слушал его; в матросах уже проснулся страх перед ожидав- шей их карой.
- А как он узнает, кто с ним дрался? - спросил Келли, свирепо огля- нувшись кругом, добавил: - Если, Конечно, никто не досет.
- Да стоит ему только поглядеть на нас... - пробормотал Парсонс. - Взглянет хоть на тебя, и все!
- Скажи ему, что палуба встала дыбом и дала тебе по зубам, - усмех- нулся Луис.
Он один не слезал во время драки с койки и торжествовал, что у него нет ни ран, ни синяков - никаких следов участия в ночном побоище.