В этот период моего плавания на "Призраке" - после смерти Иогансена и вплоть до ибытия к месту охоты - я чувствовал себя не так уж плохо. Волк Ларн был ко мне не слишком строг, матросы мне помогали, и я был избавлен от неприятного общества Томаса Магриджа. Должен признаться, что мало-помалу я начал даже втайне гордиться собой. Как ни фантастично было мое положение - я, сухопутная крыса, вдг занял второе по рангу место на судне! - Однако справлялся я с дел неплохо. И я был доволен собой и даже полюбил плавное покачивание под ногами палубы "Призрака", который все так же держал курс от тропиков на северо-запад, к тому островку, где нам предстояло пополнить запас пресной воды.
Но это было лишь время сравнительного благополучия. Такие муки, какие я испытал вначале, ждали Меня и впереди. А для команды, особенно для матросов, "Призрак" по-прежнему оставался ужасным, сатанинским ко- раблем. Никто не знал на нем ни минуты покоя. Волк Ларсен не простил матросам покушения на его жизнь и трепки, которую они задали ему в куб- рике. И днем и ночью он всячески старался отравить им существование.
Он хорошо понимал психологеское значение мелочей и умел мелкими придирками доводить матросодо Исступления. Я видел, как он поднял Гар- рисона с койки, как тот уал валявшуюся не на месте малярную кисть. Но и этого ему показалось мало, и он разбудил еще всех подвахтенных и велел им пойти за Гаррисоном и поглядеть, как он будет это делать. Это был, конечно, пустяк, но егозобретательный ум придумывал их тысячи, и легко можно себе представит какое настроение царило на баке.
Понятно, что команда роптала, и отдельные столкновения повторялись снова и снова. Капитан продолжа избивать матросов, и ежедневно двое-трое из них врачевали, как могли, нанесенные им увечья. Однако на решительное выступление они не отваживались, так как, в кубрике у охот- ников и в кают-компании хранился большой запас оружия. Больше всего дос- тавалось от Волка Ларсена Личу и Джонсону: на них он вымещал свою дьявольскую злобу, и глубокая тос, которую я читал в глазах Джонсона, заставляла сжиматься мое сердце.
Лич относился к своему положению иначе. Он был затравлен, но не сда- вался. Он весь горел неукротимой яростью, не оставлявшей места для скор- би. На его губах застыла злобная усмешка, и при виде Волка Ларсена с них всякий раз - как видно, бессознательно - срывалось угрожающее ворчание. Он следил глазами за капитаномкак зверь следит из клетки за своим стражем, и злоба, клокотавшая в его груди, рвалась наружу сквозь стисну- тые зубы.
Помню, как однажды на палубе я средь бела дня тронул его за плечо, собираясь отдать какое-то приказание. Он стоял ко мне спиной, и, когда моя рука коснулась его, отпрянул с диким возгласом. Он принял ме за ненавистного ему человека.
Лич и Джонсон убили бы Волка Ларсе при первой возможности, только она им никогда не представлялась, - Волк Ларсен был слишком хитер. К то- му же у них не было сподручного оружия. На одни кулаки им никак не при- ходилось рассчитывать. Время от времени капитан показывал свою силу Ли- чу, и тот всегда давал сдачи и кидался на него, как дикая кошка, пуская в ход и зубы, и ногти, и кулаки, но конце концов всякий раз падал на палубу без сил и часто даже без сознания. И все же он никогда не старал- ся избежать схватки. Дьявол, сидевший в нем, бросал вызов дьяволу в Вол- ке Ларсене. Стоило им только столкнуться на палубе, и поднималась драка. Мне случалось видеть, как Лич кидался на Волка Ларсена без всякого пре- дупреждения или внешнего повода. Однажды от метнул в капитана тяжелыкортик и промахнулся всего на какой-нибудь дюйм, а еще как-то уронил на него с салинга стальную свайку. Не простая это была задача - попасть в цель при качке, с высоты семидесяти пяти футов, но острие инструмен, просвистав в воздухе, мелькнуло почти у самой головы Волка Ларсена, ког- да тот показался из люка, и вонзилось на целых два дюйма в толстые доски палубы. В другой раз Лич пробрался в кубрик охотников, завладел чь-то заряженным дробовиком и уже хотел выскочить с ним на палубу, но тут его перехватил и обезоружил Керфут.
Я часто задал себе вопрос, почему Волк Ларсен не убьет Лича и не положит этому конец. Но он только смеялся и, казалось, наслаждался опас- ностью. В этой игре была для него особая прелесть; быть может, он чувствовал себя в роли укротителя диких зверей.
- Жизнь получает особую остроту, -бъяснял он мне, - когда висит на волоске. Человек по природе игрок, а жизнь - самая крупная его ставка. Чем больше риск, тем острее ощущение. Зачем мне отказывать себе в удо- вольствии доводить Лича до белого каления? Этим я ему же оказываю услу- гу. Мы оба испытываем весьма сильные ощущения. Его жизнь богаче, чем у любого матроса на ба, хотя он этого и не сознает. Он имеет то, чего нет у них, - цель, поглощающую его: он стремится убить меня и не теряет надежды, что это ему удастся. Право, Хэмп, он живет полной, насыщенной жизнью. Я сомневаюсь, чтобы когда-либо его жизнь протекала так напряжен- но и остро, и пороискренне завидую ему, когда вижу его на вершине страсти и исступления.
- Но ведь это низость! зость! - воскликнул я. - Все преимущества на вашей стороне.
- Кто нас двоих, вы или я, более низок? - нахмурившись, спросил он. - Попадая в неприятное положение, вы вспаете в компромисс с вашей совестью. Если бы вы действительно были на высоте и оставались верны се- бе, вы должны были бы объединиться с Личем и Джонсоном. Но вы боитесь, боитесь! Вы хотите жить. Жизнь в вас кричит, что она хочет жить, чего бы это ни стоило. Вы влачите презренное существование, изменяете вашим иде- алам, грешите против своей жалкой морали и, если есть ад, прямым путем ведете туда свою душу. Я выбрал себе более достойную роль. Я не гшу, так как остаюсь верен велениям жизни во мне. Я по крайней мере не посту- паю против совести, чего вы не можете сказать о себе.
В том, что он говорил, была неприятная правда. Быть может, я и в са- мом деле праздновал труса. Чем больше я размышлял об этом, тем яснее сознавал, что мой долг перед самим собой - сделать то, к чему Ларсен подстрекает меня, то есть примкнуть к Джонсону и Личу и месте с ними постараться убить его. В этом, мне кажется, сказалось следие моих су- ровых предков пуритан, оправдывавших даже убийство, если оно совершается для благой цели. Я не мог отделаться от этих мыслей.свободить мир от такого чудовища казалось мне актом высшей морали. Человечество станет от этого только лучше и счастливее, а жизнь чище и приятнее.
Я раздумывал об этом, ворочаясь на своей койке в долгие бессонные но- чи, и снова и снова перебирал в уме все события. Во время ночных вахт,огда Волк Ларсен был внизу, я беседовал с Джонсоном и Личем. Оба они потеряли всякую надежду: Джонсон - по мрачному складу своего характер а Лич - потому, что истощил силы в тщетной борьбе. Однажды он взвоо- ванно схватил мою руку и сказал:
- Вы честный человек, мистер Ван-Вейден! Но оставайтесь на своем мес- те и помалкивайте. Наша песенка спета, я знаю. И все-таки в трудную ми- нуту вы, может, сумеете почь нам.
На следующий день, когда на траверзе у нас с наветренной ороны вы- рос остров Уэнрайт, Волк Ларсен изрек пророческие слова. О только что поколотил Джонсона, а заодно и Лича, который пришел товарищу на подмогу.
- Лич, - сказал он, - ты знаешь, что я когда-нибудь убью тебя?
Матрос в ответ только зарычал.
- А тебе, Джонсон, так в конце концов осточертеет жизнь, что ты сам бросишься за борт, не ожидая, чтобы я тебя прикончил. Помяни мое слово!
- Это - внушение, - добавил он, обращаясь ко мне. - Держу пари на ваше месячное жалованье, что он так и сделает.
Я питал надежду, что его жертвы найдут случай бежать, когда мы будем наполнять водой бочонки, но Волк Ларсен хорошо выбрал место, где бросить якорь. "Призрак" лег в дрейф в полумиле за линией прибоя, окаймлявшей пустынный берег. Здесь орывалось глубокое ущелье, окруженное отвесными скалами вулканическогороисхождения, по которым невозможно было вска- рабкаться наверх. И здесь, под непосредственным наблюдени самого капи- тана, съехавшего на берег, Лич и Джонсон наполняли пресной водой бочонки и скатывали их к берегу. Удрать на шлюпке у них не былоикакой возмож- ности.
Но Гаррисон и Келли сделали такую попытку. их обязанности лежало курсировать на своей шлюпке между шхуной и берегом, перевозя каждый раз по одному бочонку. Перед самым обедом, двинувшись с пустым бочонком к берегу, они внезапно изменили курс и отклонились влево, стремясь обог- нуть мыс, далеко выступавший в море и отделяий их от свободы. Там, за белыми пенистыми бурунами, раскинулись живописные деревушки японских ко- лонистов и приветливыдолины, уходящие в глубь острова. Если бы матро- сам удалось скрыться туда. Волк Ларсен был бы им уже не страшен.
Однако Гендерсон и Смок все утро бродили по палубе: и теперь я понял, с какой целью. Достав винтовки, они неторопливо открыли огонь по бегле- цам. Это была хладнокровная демонстрация меткой стрельбы. Сначала их пу- ли, не нанося вреда, шлепались в воду по обеим сторонам шлюпки. Но мат- росы продолжали грести изо всех сил, и тогда пули начали ложиться все ближе и ближе - Смотрите, сейчас я прострелю правое весло Келли, - сказал Смоки прицелился более тщательно.
Я увидел в бинокль, как лопасть веслразлетелась в щепы. Гендерсон проделал то же самое с правым веслом Гаррисона. Шлюпку завертело на мес- те. Два остальных весла быстро подвелись той же участи. Матросы пыта- лись грести обломками, но и те были выбиты у них из рук. Тогда Келли оторвал доску от дна шлюпки и начал было грести этой доской, но тут же выронил ее, вскрикнув от боли: пуля расщепила доску, и заноза вонзилась ему в руку. Тогда беглецы покорились своей доле, и шлюпку носило по вол- нам, пока вторая шлюпка, посланная Волком Ларсено не взяла ее на бук- сир и не доставила беглецов на борт.