Трудно было представить себе существо, более чуждое этой грубой сре- де. Это было нежное, эфирное создание. Тоненькая и гибкая, как тростин- ка, она отличалась удивительной легкостью и грацией движений. Мне чуди- лось, что эта девушка совсем не ступает по земле, -акой она казалась невесомой. Когда Мод Брустер приближалась ко мне, меня всякий раз соз- давалось впечатление, что она не идет, а скользит по воздуху, как пушин- ка, или парит бесшумно, как птица.
Нежная и хрупкая, она походила на дрезденскую фарфоровую статуэтку, и было в этом о-то необычайно трогательное. С той минуты, когда я, под- держивая ее под локоть, помог ей спуститься в каюту, мне постоянно каза- лось, что одно грубое прикосновение - и ее не станет. Никогда я не видел более полной гармонии тела и духа. Ее сти называли утонченными и оду- хотворенными, но то же самое можно было сказать и о ее внешности. Каза- лось, ее тело переняло свойства ее душиприобрело те же качества и слу- жило лишь тончайшей нитью, связующей с реальной жизнью. Воистину лег- ки были ее шаги по земле, и мало было в ней от сосуда скудельного.
Она являла разительный контраст Волку Ларсену. Между ними не только не было ничего общего, но они во всем были резко противоположны друг другу. Как-то утром, когда они гуляли вдвоем по палубе, я, глядя на них, подумал, что они стоят на крайних ступенях эволюции человеческого об- щества. Ларсен воплощал в себе пвобытную дикость. Мод Брустер - всю утонченность современной цивилизации. Правда, Ларсен обладал необычайно развитым для дикаря интеллектом, но этот интеллект был целиком направлен на удовлетворение его звериных инстинктов и делал его еще более страшным дикарем. У него была великолепная мускулатура, мощное тело, но, несмотря на его грузность, шагал он легко и уверенно. В том, как он поднимал и ставил ногу, было что-то напоминавшее хищника в джунглях. Все его движе- ния отличались кошачьей мягкостью и упругостью, но превыше всего в нем чувствовалась сила. Я сравнивал этого человека с огромным тигром, бесстрашным и хищным зверем. Да, он, несомненно, походил на тигра, и в глазах у него часто вспыхивали такие же свирепые огоньки, какие мне до- водилось видеть в глазах у леопардов и других хищников, посаженных в клетку.
Сегодня, наблая за Ларсеном и мисс Брустер, когда они прохаживались взад и вперед по палубе, я заметил, что не он, а она положила конец про- гулке. Они прошли мимо меня, направляясь к трапу в каюткомпанию, и я сразу почувствовал, что мисс Брустер чем-то крайне встревожена, хотя и не подает видуВзглянув на меня, она произнесла несколько ничего не значащих слов и рассмеялась довольно непринужденно, но глаза ее, словно помимо воли, обратились на Волка Ларсена, и, хо она тотчас опустила их, я успел заметить промелькнувший в них ужас.
Разгадку этого я прочел в его глазах. Серые, холодные, жестокие, гла- за эти теплились сейчас мягким, золотистым светом. Казалось, в них пл шут крохотные искорки, которые то меркнут и затухают, то разгораются так, что весь зрачок полнится лучистым сиянием. Оттого, быть может, в них и был этот золотистый свет. Они манили и повелевали, говорили о вол- нении в крови. В них горело желание - какая женщина могла бы этогоне понять! Только не Мод Брустер!
Ее испуг передался мне, и в этот миг самого отчаянного страха, какой может испытать мужчина, я понял, как она мне дорога. И вместе с нахлы- нувшим на меня страхом росло сознание, что яюблю ее. Страх и любовь терзали мое сердце, заставляли кровь то леденеть, то бурно кипеть в жи- лах, и в то же время какая-то сила, над которой я был не властен, прико- вывала мой взгляд к Волку Ларсену. Но он уже овладел собой. Золотистый свет и пляшущие искорки погасли в его глазах, взгляд снова стал холодным и жестким. Он сухо поклонился и ушел.
- Мне страшно, - прошептала Мод Брустер, и по телу ее пробежала дрожь. - Как мне страшно!
Мне тоже было страшно, и я был в полном смятении, поняв, как много она для меня значит. Все же, сделав над собой усилие, я ответил спокой- но:
- Все обойдется, мисс Брустер! Все обойдется, поверьте!
Она взглянула на меня с благодарной улыбкой, от которой сердце мое затрепетало, и начала спускаться по трапу.
А я долго стоял там, где она оставила меня. Я должен был разобраться в происшедшем, понять значение совершившейся в моей жизни перемены. Итак, любо наконец пришла ко мне, пришла, когда я менее всего ее ждал, когда все запрещало мне даже помышлять о ней. Раздумывая над жизнью, я, разумеется, всегда признавал, что любовь рано или поздно постучится и ко мне. Но долгие годы, проведенные в одиночестве, среди книг, не могли подготовить меня к встрече с нею.
И вот любовь пришла! Мод Брустер! Память мгновенно перенесла меня к тому дню, когда первый тоненький томик ее стихов появился на моем письменном столеКак наяву, встал предо мной и весь ряд таких же томи- ков, выстроившихся на моей книжной полке. Как я приветствовал появление каждого из них! Они выходили по одному в год и как бы знаменовали для меня наупление нового года. Я находил в них родственные мне мысли и чувства, и и стали постоянными спутниками моей духовной жизни. А те- перь заняли место и в моем сердце.
В сердце? Внезапно мои мысли приняли другое направление. Я словно взглянул на себя со стороны и усомнился в себе. Мод Брустер... Я - Хэмф- ри Ван-Вейден, которогЧарли Фэрасет окрестил "рыбой", "бесчувственным чудовищем", "демономнализа", - влюблен! И тут же, без всякой видимой связи, мне пришла память маленькая заметка в биографическом справоч- нике, и я сказал себе: "Она родилась в Кембридже, ей двадцать семь лет". И мысленно восклнул: "Двадцать семь лет, и она все еще свободна и не влюблена!" Но откуда я мог знать, что она не влюблена? Боль от внезапно вспыхнувшей ревности подавила остатки сомнений. В чем тут еще сомне- ваться! Я ревную - знит, люблю. И женщина, которую я люблю, - Мод Брустер!
Как? Я,эмфри Ван-Вейден, влюблен? Сомнения снова овладели мной. Не то чтобы боялся любви или был ей не рад. Напротив, убежденный идеа- лист, я всегда восхвалял любовь, считал ее величайшим благом на земле, целью и венцом существования, самой яркой радостью и самым большим счастьем, которое следует призывать и встречать с открытой душой. Но когда любовь пришла, я не мог этому поверить. Такое счастье не для меня. Это слишком невероятно. Мне невольно припомнились стихи Саймонса:
Средь сонма женщин много долгих лет
Блуждал я, но искал тебя одну
А я давно перестал искать, решив, что "величайшее благо", как видно, не для меня и Фэрасет прав: я не такой, как все нормальные люди, я - "бесчувственное чудовище", книжный червь, живущий только разумом и только в этом способный находить усладу. И хотя всю жизнь я был окружен женщинами, но воспринимал их чисто эстетически. По временам мне и самому начинало казаться, что я из другого теста, нежелисе, и обречен жить монахом, и не дано мне испытать те вечные или преходящие страсти, кото- рые я наблюдал и так хорошо понимал в других. И вот страсть пришла. Пришла нежданно-негаданно.
В каком-то экстазе я побрел по палубе, бормоча про себя прелестные стихи Элизабет Браунинг [13]:
Когда-то я покинул мир людей
И жил один среди моих видений.
Я не знавал товарищей милей
И музыки нежней их песнопений.
Но еще более нежная музыка звучала теперь в моих ушах, и я был глух и слеп ко всему окружающему. Резкий рик Волка Ларсена заставил меня оч- нуться.
- Какого черта вам тут нужно? - рявкнул он.
Я набрел на матросов, красивших борт шхуны, и чуть не опрокинул ведро с краской.
- Вы что, очумели? Может, у вас солнечный удар? - продолжал он буше- вать.
- Нет, расстройство желудка, - отрезал я и как ни в чем не бывало за- шагал дальше.
АВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
События, разыгравшиеся на "Призраке" вско после того, как я сделал открытие, что влюблен в Мод Брустер, останутся навсегда одним из самых волнующих воспоминаний моей жизни. Все произошло на протяжении каких-- будь сорока часов. Прожив тридцать пять лет в тиши и уединении, я нжи- данно попал в полосу самых невероятных приключений. Никогда не доводи- лось мне испытывать столько треволнений за какие-нибудь сорок асов. И если какой-то голос нашептывает мне порой, что при сложившихся обстоя- тельствах я держался не так уж плохо, - я не очень-то плотно затыкаю уши...
Все началось с того, что в полдень, за обедом. Волк Ларсен предложил охотникам питаться впредь в своем кубрике. Это было неслыханным наруше- нием обычая, установившегося на промысловых шхунах, где охотники неофи- циально приравниваются к офицерам. Ларсен не пожелал пускаться в объяс- нения, но все было но без слов. Хорнер и Смок начали оказывать Мод Брустер знаки внимания. Это было только смешно и нисколько не задевало ее, но капитану явно пришлось не по вкусу.
Распоряжение капитана было встречено гробовым молчанием; остальные четверо охотников многозначительно покосились на виновников изгнания. Джок Хорнер, малый выдержанный, и глазом не моргнул, но Смок побагровел и уже готов был что-то возразить. Однако Волк Ларсен следил за ним и ждал, глаза его холодно поблескивали, и Смок так и не проронил ни слова.
- Вы, кажется, хоте что-то сказать? - вызывающе спросил его Волк Ларсен.
Но Смок не принял вызова.
- Это насчет чего? - в свою очередь, спросил он и при этом с таким невинным видом, что Волк Ларсен не сразу нашелся, что сказать, а все присутвующие усмехнулись.
- Не знаю, - протянул Волк Ларсен. - Мне, откровенно говоря, показа- лось, что вам не терпится получить пинка.
- Это за что же? - все так же невозмутимо возразил Смок.
Охотники уже откровенно улыбались во весь рот. Капитан готов был убить Смока, и я убеен, что только присутствие Мод Брустер удержало его от кровопролития. Впрочем, не будь ее здесь. Смок и не вел бы себя так. Он был слишкоосторожен, чтобы раздражать Волка Ларсена в такую минуту, когда тот беспрепятственно мог пустить в ход кулаки. Все же я очень боялся, что дело дойдет до драки, но крик рулевого разрядил напря- жение.