Но этим нельзя было ограничиться. Я вспомнил, что у Волка Ларсена в каюте хранятся наручники, которыми он пользовался вместо старинных тяже- лых судовых кандалов, когда ему нно было заковать провинившегося мат- роса. Мы разыскали эти наручники и сковали Ларсена по рукам и ногам. После этого, впервые за много дней, я вздохнул свободно. Выйдя на палу- бу, я испытал чувство необычайного облегчения - у меня словно гора с плеч свалилась. Я чувствовал также, что все пережитое нами нынче еще больше сблизило меня с Мод, и, направляясь вместе с ней к стреле, на ко- торой теперь уже висела фок-мачта, мысленно спрашивал себя, ощущает ли Мод эту близость так, как я.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Мы тут же перебрались на шхуну и заняли свои прежние каюты. Пищу мы теперь готовили се в камбузе. Волк Ларсен попал в заточение как нельзя более вовремя. Последние дни в этих широтах стояло, как видно, бабье ле- то, и терь оно внезапно пришло к концу, сменившись дождливой и бурной погодой. Но мы на шхуне чувствовали себя вполне уютно, а стрела с подве- шенной к ней фок-мачтой правала всему деловой вид и окрыляла нас на- деждой на отплытие.
Теперь, когда нам удалось заковать Волка Ларсена в наручники, это оказалось уже ненужным. Второй припадок, подобно первому, вызвал серьез- ное нарушение жизнных функций. Мод обратила на это внимание, когда пошла под вечер накормить нашего пленника. Он был в сознании, и она за- говорила с ним, но не добилась ответа. Он лежал на левом ку и, каза- лось, очень страдал от боли. Левое ухо его было прижато к подушке. Потом беспокойным движением он повернул голову вправо, и левое ухо его откры- лось. Только тут он услышал слова Мод, что-то ответил ей, а она броси- лась ко мне рассказать о своем наблюдении.
Прижав, подушку к левому уху Ларсена, я спросил его, слышит ли он ме- ня, но ответа не получил. Убрав подушку, я повторил сво вопрос, и он тотчас ответил.
- А вы знаете, что вы оглохли на правое ухо? - спросил я.
- Да, - отвечал он тихо, но твердо. - Хуже того, у меня поражена вся правая сторона тела. Она словно уснула. Не могу певелить ни рукой, ни ногой.
- Опять притворяетесь? - сердито спрол я.
Он отрицательно покачал головой, и странная, кривая усмешка перекоси- ла его рот. Усмешка была кривой потому, что двигалась только левая сто- рона рта, - правая оставалась совершенно неподвижной.
- Это был последний выход Волка на охоту, - сказав он. - У меня пара- лич, я больше не встану на ноги... О, поражена только та нога, не обе- добавил он, словно догадавшись, что я бросил подозрительный взгляд на его левую ногу, которую он в эту минуту согнул в колене, приподняв ея- ло.
- Да, не повезло мне! - продолжал он. - Я хотел сперва разделаться с вами, Хэмп. Думал, что на это у меня еще хватит пороху.
- Но почему? - спросил я, охваченный ужасом и любопытством.
Его жесткий рот опять покривился в усмешке, и он сказал:
- Да просто, чтобы чувствовать, что я живу и действую, чтобы до конца быть самым большим куском закваски и сожрать вас!.. Но умереть так...
Он пожал плечами, вернее хотел это сделать, - и двинул одним только левым плечом. Как и его усмешка, это движение получилось странно однобо- ким.
- Но чем же вы сами объясняете то, что случилось с вами? Где гнездит- ся болезнь?
- В мозгу, - тотчас ответил он. - Это все от моих проклятых головных болей.
- Они были только симптомом болезни, - сказал я.
Он кивнул.
- Всэто непонятно. Я ни разу в жизни не болел. Но вот какая-то дрянь завелась в мозгу. Рак или другая какая-нибудь опухоль, но она по- жираеи разрушает все, поражает нервные центры и поедает их - клетку за клеткой... судя по боли, которую я терплю.
- И двигательные центры поражены тоже, - заметил я.
- По-видимому. И все проклятье в том, что я обречен леть вот так, в полном сознании, с неповрежденным умом, и отдавать концодин за другим, постепенно порывая всякую связь с миром. Я уже потеря зрение; слух и осязание покидают меня, и если так пойдет дальше, сро я лишусь речи. И все равно буду пребывать здесь, на этой земле, живой, полный жажды действия, но бессильный.
- Когда вы говорите, что будете пребывать здесь, то подразумеваете, надо полагать, вашу душу, - сказал я.
Чушь! - возмутился он. - Я подразумеваю только, что высшие нервные центры еще не поражены лезнью. У меня сохранилась память, я могу мыс- лить и рассуждать. Когда это исчезнет, исчезну и я. Меня не будет. Душа?
Он насмешливо рассмеялся и лег левым ухом на подушку, давая понять, что не желает продолжать разговор.
Мы с Мод принялись за работу, подавленные страшной судьбой, постигшей эго человека. Насколько тяжкой была его участь, нам еще предстояло вскоре убедиться. Казалось, это было грозным возмездием за его дела. Мы были настроены тжественно и серьезно и переговаривались друг с другом вполголоса.
Можете снять наручники, - сказал нам Волк Ларсен вечером, когда мы стояли у его койки, обсуждая, как нам с ним быть. - Это совершенно безо- пасно - я ведь паралитик. Теперь остается только ждать пролежней.
Он опять криво усмехнулся, глаза Мод расширились от ужаса; она не- вольно отвернулась.
- А вы знаете, что улыбка у вас кривая? - спросил я его, думая о том, что ей придется ухаживать за ним, и желая избавить ее от этого неприят- ного зрелища. - В таком случае я перестану улыбаться, - хладнокровно заявил он. - Я и сам думал сегодня, чтое все ладно. Правая щека словно окаменела. Да, уже три дня, как началпоявляться эти признаки, - правая сторона време- нами как бы засыпала то нога, то рука.
- Значит, улыбка у меня кривая? - спросил он, помолчав. - Ну что ж, отныне прошу считать, что я улыбаюсь внутренне, - душе, если вам угод- но, в душе! Учтите, что я и сейчас улыбаюсь.
И несколько минут он лежал молча, довольный своей мрачной выдумкой.
Хактер его ничуть не изменился. Это был все тот же неукротимый, страшный Волк Ларсен, заключенный, как в темнице, в своей омертвевшей плоти, которая была когда-то такой великолепной и несокрушимой. Теперь она превратилась в оковы и замкнула его душу в молчание и мрак, отгоро- дивго от мира, который был для него ареной столь бурной деятельности. Никогда больше не придется ему спрягать на все лады глагол "делать". "Быть" - вот все, что ему осталось. А ведь именно так он и определял по- нятие "смерти" - "быть", то есть существовать, но вне движения; замыш- лять, но не исполнять; думать, рассуждать и в этом оставаться таким же живым, как вчера, но плотью - мертвым, безнадежно мертвым.
А мы с Мод, хоть я и снял с него наручники, никак не могли привыкнуть к его новому состоянию. Наше сознание отказывалось принять его. Для нас он оставался полным скрытых возможностей. Нам казалось, что в любую ми- нуту он может вырваться из оков плоти, подняться ад нею и сотворить что-то ужасное. Столько натерпелись мы от этого человека, что даже те- перь ни на секунду не могли избавиться от внутреннего беспокойства.
Мне удалось разрешить задачу, вставшую передо мно когда стрела ока- залась слишком короткой. Изготовив новые хват-тали, я перетянул нижний конец фок-мачты через планшир, а затем опустил мачту на палубу, после чего при помощи стрелы поднял на борт грота-гик. Он был длиной в сорок футов, и этого оказалось достаточно, чтобы поднять и установить мачту. При помо вспомогательных талей, которые я прикрепил к стреле, я поднял гик пои в вертикальное положение, а потом упер его пяткой в палубу и закрепил толстыми колодками. Обыкновенный блок, который был у меня на стреле, я прикрепил к ноку гика. Таким образом, взяв ходовой конец талей на брашпиль, я мог по ланию поднимать и опускать нок гика, причем пят- ка его оставалась неподвижной, и при помощи оттяжек придавать ему наклон вправо или влево. К ноку гика я прикрепил также и подъемные тали, а ког- да все приспособление было закончено, поразился сам, как много оно мне дало.
Два дня ушло у меня на т чтобы справиться с этим делом, и только на третий день утром я смог приподнять фок-мачту над палубой и принялся об-есывать ее нижний конец, чтобы придать ему нужную форму - соответствен- но стсу в трюме. Плотником я оказался и вовсе никудышным. Я пилил, ру- бил и обтесывал неподатливое дерево, ка в конце концов оно не приобре- ло такой вид, словно его обгрызла какая-то гигантская крыса. Но того, что мне было нужно, я все же достиг - Годится, я уверен, что годится! - воскликнул я.
- Вы знаете, о доктор Джордан считает пробным камнем для всякой ис- тины? - спроси Мод.
Я покачал головой и перестал извлекать залетевшие мне за вор струж- ки.
- Пробным камнем является вопрос: "Можем ли мы заставить эту истину служить нам? Можем ли мы доверить ей свою жизнь?"
- Он ваш любимец, - заметил я.
- Когда я разрушила свой старый пантеон, выбросила из него Наполеона, Цезаря и еще кое-кого и принялась создавать себе новый, - серьезно про- молвила она, - то первое место занял в нем доктор Джордан.
- Герой вполне современный!
- То, что он принадлежит современности, только делает его более вели- ким, - сказала она. - Разве могут герои старого мира сравниться с наши- ми?
Я кивнул. У нас с Мод былоак много общего, что между нами редко возникали споры. Мы с ней сходились в главном - в нашем мировоззрении, в отношении к жизни.
- Длявух критиков мы поразительно легко находим общий язык, - расс- меялся я.
- Для корабельного мастера и подмастерья - тоже, - пошутила она.
Мы не часто шутили и смеялись в те дни - слишком были мы поглощены нашим тяжелым, упорным трудом и пришиблены страшным зрелищем постепенно- го умирания Волка Ларсена.
У него повторился удар. Он потерял речь, вернее, начал терять ее. Те- перь он владел ею лишь по временам. По его собственному выражению, не- го, как на фондовой бирже, "телеграфный аппарат" был то включен, то вык- лючен. Когда "аппарат" л включен, Ларсен разговаривал, как обычно, только более медленно как-то затрудненно. А потом речь внезапно поки- дала его, - порой прежде, чем он успевал закончить фразу, - и ему часами приходилось ждать, пока прерванный контакт не восстановится. Он жаловал- ся на сильную головную боль и заранее придумал особую форму связи на случай, если совершенно лишится речи: один нажим пальцев обозначал "да", а два нажима - "нет". Иказал он нам об этом как раз вовремя, так как в тот же вечер окончательно потерял речь. С тех пор на наши вопросы он от- вечал нажимом пальцев, а когда ему самому хотелось чтонибудь сказать, довольно разборчиво царапал левой рукой на листке бумаги.