- И я тоже, - быстро проговорил я.
Мы читали в душе друг у друга, как в раскрытой книге. Еще миг - и взгляды наши должны были встретиться, но, сделав над собой усилие, мы отвели глаза.
Наступило неловкое молчание; я первым прервал его:
- Поглядите, какие тучи собираются на горизонте с наветренной сторо- ны. Помните, еще вчера вечером говорил вам, что барометр падает.
- И солнце скрылось... - сказала она. Глаза ее были устремлены на наш остров, где мы доказали судьбе, что умеем постоять за себя, и где прек- раснейшие узы дружбы и товарищества накрепко связали нас друг с другом.
- Ну что ж, потравим шкоты, и курс на Японию! - весело крикнул я. - Как это: "Попутный ветер, потравлный шкот!.."
Закрепив штурвал, я спрыгнул с юта, дал слабину на фока - и гро- та-шкоты, выбрал тали гиков и поставил паруса так, чтобы принять добрый попутный ветер.
Ветер бысвежий, даже слишком свежий, но я решил идти под всеми па- русами, пока это не станет опасно. К сожалению, при попутном ветре нельзя закрепить штурвал, и поэтому мне предстояла бессменная вахта до утра. Мод требовала, чтобы я позволил ей сменить меня, но вскоре сама убедилась, что ей будет не под силу держать курс при такой высокой вол- не, даже если б она и сумела в столь короткий срок овладеть этой премуд- ростью. Открытие это чрезвычайно огорчило ее, но вскоре она утешилась, свертывая в бухты тали, фалы и подбирая концы, валявшиеся на палубе. Да к тому же ей ведь нужно было еще готовить еду, стелить постели, ухажи- вать за Волком Ларсеном. Свой трудовой день она закончила генеральной уборкой кают-компании и кубрика.
Всю ночь я бессменно простоял у штурвала. Ветер понемногу крепчал, и волнение усиливалось. В пять утра Мод принесла мне горячего кофе и ле- пешку, которую испекла сама, а в семь часов плотный горячий завтрак при- дал мне новые силы.
Целый день ветер крепчал и крепчал. Казалось, он был преисполнен уп- рямой решимости дуть и дуть безостановочно и все сильнее и сильнее. "Призрак" мчался вперед, пеня волны и глотая мили, и я был уверен, что теперь мы делаем не ньше одиннадцати узлов. Мне до смерти жаль было терять такой ход, к вечеру я изнемог. Хоть я и очень закалился и ок- реп, но тридцатичасовая вахта за рулем была пределом моей выносливости. Мод уговаривала меня положить шхуну в дрейф, да я и сам понимал, что, если ветер и волнение за ночь еще усилятся, мне будет уже под силу сделать это. Поэтому, когда на море пали сумерки, я с чувством досады и вместе с тем облегчения начал приводить "Призрак" к ветру.
Однако я никак не предполагал, что взять рифы у трех парусов столь неимоверно трудное дело для одного человека. Пока шхуна шла бакшг, я не мог ощутить всей силы ветра и, только начав приводиться, почувствовал с испугом, если не сказать с отчаянием, всю его свирепую мощь. Ветер па- рализовал каждое мое усилие, рвал парус у меня из рук и мгновенно сводил на нет все, чего мне удавалось достигнуть ценою упорной, ожесточенной борьбы с ним. К восьми часам я успел взять лишь второй риф у ока. К одиннадцати часам дело не подвинулось ни на йоту. Я только в кровь обод- рал себе пальцы и обломал ногти до самого мяса. От боли и изнеможения я тихонько плакал в темноте, прячась от Мод.
Совсем придя в отчаяние, я отказался от попыток взять рифы у грота и решил попробовать лечь в дрейф под одним зарифленным фом. Три часа уш- ло у меня на то, чтобы закрепить спущенный грот и кливер, а в два часа чи, еле живой, едва не теряя сознания от усталости, я понял, что попытка удалась, и с трудом поверил своим глазам. Зарифленный фок делал свое дело, и шхуна держалась круто к ветру, не проявляя стремления по- вернуть бортом к волне.
Я был страшно голоден, но Мод тщетно старалась заставить меня что-ни- будь съесть: я засыпал с кускомо рту, а не то так даже не успев донес- ти его до рта. Потом вдруг взагивал, и просыпался в смятении, и видел, что рука моя с вилкой еще висит в воздухе. Я был так беспомощен и слаб, что Мод приходилось поддерживать меня, чтобы я не свалился со стула при первом же крене судна.
Не помню, как добрался я из камбуза до своей каюты. Верно, я был по- хож на лунатика, когда Мод вела меня туда. Очнулся я уже на своей койке и заметил, что башмаки с меня сняты. Сколько прошло времени, я не знал. В каюте было темно. Все тело у меня ломило, и я с трудом мог пошеве- литься, а прикосновение одеяла к моим израненным пальцам причиняло нес- терпимую боль.
Я решил, что утро еще не настало, и, закрыв глаза, мгновенно снова погрузился в сон. Я не знал, что проспал почти сутки и что уже опять наступил вечер.
Я проснулся вторично, оттого что сон мой стал неспокоен. Чиркнув спичкой, я посмотрел на часы. Они пазывали полночь. А я ушел с палубы в три часа ночи. В первую минуту это меня озадачило, но я тут же сообра- зил, чем дело. Немудрено, что сон мой стал беспокоен, ведь я проспал двадцать один час! Я еще полежал, прислушиваясь, как завывает ветер и волны бьют о борт, а потом повернулся на бок и мирно проспал до уа.
Я встал в семь часов и, не обнаружив Мод в кают-компании, решил, что она в камбузе готовит завтрак. Выйдя на палубу, я убедился, что "Приз- рак" отлио держится под своим маленьким парусом. В камбузе топилась плита и кипел чайник, но Мод не было и там.
Я нашел ее в кубрике у койки Волка Ларсена. Я вгляделсв него и по- думал: вот человек, который в полном расцвете сил потеел крушение и оказался погребенным заживо. Что-то новое почудилось мне в смягчившихся чертах его застывшего тела. Мод посмотрела на меня, и я понял.
- Его жизнь угасла во время шторма, - сказал я.
- Но она не окончена для него, - промолвила с глубоким убеждением Мод.
- Сила его была чрезмерна.
- Да, - сказала Мод. - Но теперь она уже не обременяет его. Дух его свободен.
- Да, теперь дух его свободен, - повторил я и, взяв ее за руку, увел на палубу.
За ночь шторм замет утих. Но он затихал так же постепенно, как и нарастал, и утром, когда я поднял на палубу приготовленное к погребению тело Волка Ларсена, был еще довольно сильный ветер и большие волны. Вода поминутно заливала палубу и стекала в шпигаты. Внезапный порыв ветра накренил шхуну, и она зарылась в воду по планшир подветренного борта. Ветер истошно выл в снастях. Мы с Мод стояли по колено в воде. Я обнажил голову.
- Я пом только часть похоронной службы, - сказал я. - Она гласит: "И тело да будет предано морю".
Мод взглянула на меня удивленно и негодующе. Но передо мною воскресла сцена, свидетелем которой я был когда-то, и это воспоминание властно по- буждало меня отдать последний долг Волку Ларсену именно так, как он от- дал его в тот памятный день своему помощнику. Я приподнял крышку люка, и завернутое в брезент тело соскользнуло ногами вперед в море. Привязанный к нему груз потянул его вниз. Оно исчезло.
- Прощай, Люцифер, гордый дух! - прошептала Мод так тихо, что ее сло- ва затонули в реве ветра, и я разгадал их лишь по движению ее губ.
Держась за планшир, мы пробирались на ют, и случайно бросил взгляд в подветренную сторону. В эту минуту "Призра взмыл на высокую волну, и я совершенно отчетливо увидел милях в двух-трех от нас большой паро- ход. Ныряя и снова взлетая на гребни волн, он шел прямна нас. Он был окрашен в черный цвет, и мне сразу припомнились рассказы охотников об их браконьерских похождениях. Я понял, что это таможенное судно Соединенных Штатов. Я показал на него Мои поспешил проводить ее на ют, где меньше заливало водой. Оставив Мод там, я кинулся было вниз к сигнальному шка- фу, но тут же вспомнил, что при оснащении "Призрака" не позаботился о сигнальном фале.
- Нам незачем поднимать сигнал бедствия, - сказала Мод. - Они все поймут, увидев нас!
- Мы спасены, - спокойно и торжественно сказал я. Я ликовал, радость меня душила... И вдруг я прибавил: - Мы спасены - и вот я не знаю, радо- ваться мне или нет?
Я посмотрел на Мод. Теперь мы больше не боялись встретиться взгляда- ми. Нас властно толкнуло друг к другу, и уже не помню как, но Мод очути- лась в моих объятиях.
- Нужно ли говорить? - спросил я.
Она ответила:
- Не нужно... Но услышать это было бы так приятно...
Губы ее слились с моими. Не знаю почему, но перед моими глазами вдруг встала кают-компания "Призрака" и мне вспомнилось, каМод однажды при- коснулась кончиками пальцев к моим губам, шепча: "Успокойтесь, успокой- тесь!"
- Жена моя, моя единственная! - сказал я, нежно гладя ее плечо, как делают это все влюбленные, хотя никто их этому не учил. - Моя малышка!
- Муж мой! - сказала она, на мгновение подняв на меня глаза, и, тут же опустив затрепетавшие ресницы, тихим счастливым вздохом прильнула к моей груди.
Я посмотрел на тоженный пароход. Он был совсем близко. С него уже спускали шлюпку.
- Еще поцелуй, любовь моя! - прошептал я. - Еще один поцелуй, прежде чем они подойдут...
- И спасут нас от нас самих, - докончила она с пленительной улыбкой, исполненнонового, еще не знакомого мне лукавства - лукавства любви.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Кокни - уроженец Лондона, так обычно называют простой лондонский люд.
2. Телеграфная гора - ирландский район в Сан-Франциско.
3. Сокращение имени Хэмфри (Humphrey). В то же время намек на суту- лость (hump - горб) людей умственного труда.
4. Билл Сайкс - пернаж из романа Чарльза Диккенса "Приключения Оли- вера Твиста".
5. Калибан - уродливое человекоподобное существо, воплощает грубые силы природы, подчиненные человеческому разуму.
6. Сетебос - в мифологии южноамериканских индейцев г враждебных че- ловеку стихий..
7. Браунинг Роберт (1812 - 1889) - английский поэт романтического направления. Разработал жанр "драматических монологов"коротких поэти- ческих исповедей исторических и вымышленных лиц, живших главным образом в эпоху Возрождения.
8. Имеется в виду монолог Калибана, бунтующего против всесилия чело- веческого разума из поэмы Р. Браунинга "Калибан о Сетебосе, или Натурте- ология на острове".
9. Миссис Грэнди - персонаж популярной пьесыанглийского Драматурга Мортона (1764 - 1838) - олицетворение ханжества.