Я страшно устал, вернее, совершенно изнемог, и все же бол в колене не давала мне уснуть. С трудом удерживался я от стонов. Дома я, конечно, дал бы себе волю но эта новая, грубая, примитивная обстановка невольно внушала мне суровую сдержанность. Окружавшие меня люди, подобно дикарям, стоически относись к важным вещам, а в мелочах напоминали детей. Впос- ледствии мне ишлось наблюдать, как Керфуту, одному из охотников, раз- мозжило палец. Керфут только не издал ни звука, но даже не изменился в лице. И вместе с тем я много раз видел, как тот же Керфут приходил в бе- шенство из- сущих пустяков.
Вот и теперь он орал, размахивая руками, и отчаянно бранился - и все только потому, что другой охотник не соглашался с ним, что тюлений белек от рожден умеет плавать. Керфут утверждал, что этим умением новорож- денный тюлень обладает с первой минуты своего появления на свет, а дру- гой охотник, Лэтимер, тощий янки с хитрыми, похожими на щелочки глазами, утверждал, что тюлень именно потому и рождается на суше, что не умеет плаватьи мать обучает его этой премудрости совершенно так же, как пти- цы уч своих птенцов летать.
Остальные четыре охотника с большим интерес прислушивались к спору, - кто лежа на койке, кто приподнявшись и облотясь на стол, - и време- нами подавали реплики. Иногда они начинали говорить все сразу, и тогда в тесном кубрике голоса их звучали подобно раскатам бутафорского грома. Они спорили о пустяках, как дети, и довы их были крайне наивны. Собственно говоря, они даже не приводили никаких доводов, а ограничива- лись голословными утверждениями или отрицаниями. Умение или неумение но- ворожденного тюленя плавать они пытались доказать просто тем, что выска- зывали свое мнение с воинственным видом и сопровождали его выпадами про- тив национальности, здравого смысла или прошлого своего противника. Я рассказываю об этом, чтобы показать умственный уровень людей, с которыми принужден был общаться. Интеллектуально они были детьми, хотя и в об- личье взрослых мужчин.
Они беспрерывно курили - курили дешевый зловонный табак. В кубрикеельзя было продохнуть от дыма. Этот дым и сильная качка боровшегося с бурей судна, несомненно, довели бы меня до морской болезни, будь я ей подвержен. Я и так уже испытывал дурноту, хотя, быть может, причиной были боль в ноге и переутомление.
Лежа на койке и предаваясь своимыслям, я, естественно, прежде всего задумывался над положением, в которое попал. Это же было невероятно, неслыханно! Я, Хэмфри Ван-Вейден, ученый и, с вашего позволения, люби- тель искусства и литературы, принужден валяться здесь, на какой-то шху- не, направляющейся в Берингово море бить котиков! Юнга! Никогда в жизни я не делал грубой физической, а тем более кухонной работы. Я всегда вел тихий, монотонный, сидячий образ жизни. Это была жизнь ученого, затвор- ника, существующего на приличный и обеспеченный доход. Бурная дея- тельность и спорт никогда не привлекали меня. Я был книжным червем, так сестры и отец с детства и называли меня. Только раз в жизни я принял участие в туристском походе, да то сбежал в самом начале и вернулся к комфорту и удобствам оседлой жни. И вот теперь передо мной открывалась безрадостная перспектива бесконечной чистки картофеля, мытья посуды и прислуживания за столом. А ведь физически я совсем не был силен. Врачи, положим, утверждали, что у меня великолепное телосложение, но я никогда не развивал сих мускулов упражнениями, и они были слабы и вялы, как у женщины. По крайней мере те же врачи постоянно отмечали это, пытаясь убедить мензаняться гимнастикой. Но я предпочитал упражнять свою голо- ву, а не ло, и теперь был, конечно, совершенно не подготовлен к предс- тоящей е тяжелой жизни.
Я рассказываю лишь немногое из того, что передумал тогда, и делаю это, чтобы заранее оправдаться, ибо жалкой и беспомощной была та роль, которуюне предстояло сыграть.
Думал я также о моей матери и сестрах и ясно представлял себе их го- ре. Ведь я значился в числе погибших на "Мартинесе", одним из пропавших без вести. Передо мной мелькали заголовки газет, я видел, как мои прия- тели в университетском клубе покачивают головои вздыхают: "Вот бедня- га!" Видел я и Чарли Фэрасета в минуту прощая, в то роковое утро, ког- да он в халате на мягком диванчике под окном изрекал, словно оракул, свои скептические афоризмы.
А тем времем шхуна "Призрак", покачиваясь, ныряя, взбираясь на дви- жущиеся водяе валы и скатываясь в бурлящие пропасти, прокладывала себе путь все дальше и дальше - к самому сердцу Тихого океана... и уносила меня с собой. Я слышал, как над морем бушует ветер. Его приглушенный вой долетал и сюда. Иногда над головой раздавался топот ног по палубе. Кру- гом все стонало и скрипело, деревянные крепления трещали, кряхтели, виз- жали и жаловались на тысячу ладов. Охотники все еще спорили и рычали друг на друга, словно какие-то человекоподобные земноводные. Ругань ви- села в воздухе. Я видел их разгоряченные лица в искажающем, тускло-жел- том свете ламп, раскачивавшихся вместе с кораблем. В облаках дыма койки казались логовищамдиких зверей. На стенах висели клеенчатые штаны и куртки и морские сапоги; на полках кое-где лежали дробовики и винтовки. Все это напомина картину из жизни пиратов и морских разбойников былых времен. Мое воображение разыгралось и не давало мне уснуть. Это была долгая, долгаятомительная и тоскливая, очень долгая ночь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Первая ночь, проведенная мною в кубрике охотников, оказалась также и последней. На другой день новый помощник Иогансен был изгнан капитаном из его каюты и переселен в кубрик к охотникам. А мне велено было переб- раться в крохотную каютку, в которой до меня в первый же день плавания сменилось уже два хозяина. Охотники скоро узнали причину этих перемеще- ний и остались ею очень недовольны. Выяснилось, что Иогансен каждуюочь вслух переживает во сне все свои дневные впечатления. Волк Ларсене по- желал слушать, как он непрестанно что-то бормочет и выкрикивает слова команды, и предпочел переложить эту неприятность на охотников.
После бессонной ночи я встал слабый и измученный. Так начался второй день моего пребывания на шхуне "Призрак". Томас Магридж растолкал меня в половине шестого не менее грубо, чем Билл Сайкс [4] будил свою собаку. Но за эту грубость ему тут же отплати с лихвой. Поднятый им без всякой надобности шум - я за всю ночь так и не сомкнул глаз - потревожил ко- го-то из охотников. Тяжелый башмак просвистел в полутьме, и мистер Маг- ридж, взвыв от боли, начал униженнрассыпаться в извинениях. Потом в камбузе я увидел его окровавленное и распухшее ухо. Оно никогда уже больше не приобрело своего нормального вида, и матросы стали называть его после этого "капустным листо.
Этот день был полон для меня самых разнообразных неприятностей. Уже с вечера я взял из камбуза свое высохшее платье и теперь перв делом пос- пешил сбросить с себя вещи кока, а затем стал искать свой кошелек. Кроме мелочи (у меня на этот счет хорошая память), там лежало сто восемьдесят пять долларов золотом и бумажками. Кошелек я нашел, но всего содержи- мое, за исключением мелких серебряных монет, исчезло. Я заявил об этом коку, как только поднялся на палубу, чтобы приступить к своей работе в камбузе, и хотя и ожидал от него грубого ответа, однако свирепая отпо- ведь, с которой он на меня обрушился, совершенно меня ошеломила.
- Вот что, Хэмп, - захрипел он, злобно сверкая глазами. - Ты что, хо- чешь, чтобы тебе пустили из носу кровь? Если ты считаешь меня вором, держи это про себя, а не то крепко пожалеешь о своей ошибке, черт тебя подери! Вот а, твоя благодарность, чтоб я пропал! Я тебя пригрел, ког- да ты совсем подыхал, взял к себе в камбуз, возился с тобой, а ты так мне отплат? Проваливай ко всем чертям, вот что! У меня руки чешутся показать тебе дорогу.
Сжав кулаки продолжая кричать, он двинулся на меня. К стыду своему должен признаться, что я, увернувшись от удара, выскочил из камбуза. Что мне было делать? Сила, грубая сила, царила на этом подлом судне. Читать мораль было есь не в ходу. Вообразите себе человека среднего роста, худощавого, со слабыми, неразвитыми мускулами, привыкшего к тихой, мир- ной жизни, незнакомого с насилием... Что такой человек мог тут поделать? Вступать в драку с озверевшим коком было так же бессмысленно, как сра- жаться с разъяренным быком.
Так думал я в то время, испытывая потребнть в самооправдании и же- лая успокоить свое самолюбие. Но такое опрдание не удовлетворило меня, да и сейчас, вспоминая этот случай, я не могу полностью себя обелить. Положение, в которое я попал, не укладывалось в обычные рамки и не до- пускало рациональных поступков - тут надо было действовать не рассуждая. И хотя логически мне, казалось, абсолютно нечего было ыдиться, я тем не менее всякий раз испытываю стыд при воспоминании об этом эпизоде, ибо чувствую, что моя мужская гордость была попрана и оскорблена.
Однако все это не относится к делу. Я удирал из камбуза с такой пос- пешностью, что почувствовал острую боль в колене и в изнеможении опус- тился на палубу у переборки юта. Но кок не стал преследовать меня.
- Гляньте на него! Ишь как улепетывает! - услышал я его насмешлие возгласы. - А еще с больной ногой! Иди назад, бедняжка, маменькин сынок! Не трону, не бойся!
Я вернулся и принялся за работу. На этом делпока и кончилось, одна- ко оно имело свои последствия. Я накрыл стол в кают-компании и в семь часов подал завтрак. Буря за ночь улеглась, но волнение было все еще сильное и дул свежий ветер. "Призрак" мчался д всеми парусами, кроме обоих топселей и бом-кливера. Паруса были поставлены в первую вахту, и, как я понял из разговора, остальные три паруса тоже решено было поднять сейчас же после завтрака. Я узнал также, что Волк Ларсен старается ис- пользовать этот шторм, который гнал нас на о-запад, в ту часть океана, где мы могли встретить северо-восточный псат. Под этим постоянным вет- ром Ларсен рассчитывал пройти большую часть пути до Японии, спуститься затем на юг к тропикам, а потом у берегов Азии повернуть опять на север.