Он молча кивнул Минутой позже, когда я спускался по трапу накрывать на стол к обеду, я слышал, как он уже разносит кого-то из матросов.
ГЛАВШЕСТАЯ
Наутро шторм, обессилев, стих, и "Призрак" тихо покачивался на безб- режной глади океана. Лишь изредка в воздухе чувствовалось легкое дунове- ние, и капитан не покидал палубы и все поглядывал на северо-сток, от- куда должен был прийти пассат.
Весь экипаж тоже был на палубе - готовил шлюпки к предстоящему охот- ничьему сезону. На шхуне имелось семь шлюпок: шесть охотничьих и капи- танский тузик. Команда кажд шлюпки состояла из охотника, гребца и ру- левого. На борту шхуны в команду входили только гребцы и рулевые, но вахтенную службу должны би нести и охотники, которые тоже находились в распоряжении капитана.
Все это я узнавал мало-помалу, - это и многое другое. "Призрак" считался самой быстроходной шхуной в промысловых флотилиях Сан-Франциско и Виктории. Когда-тото была частная яхта, построенная с расчетом на быстроходность. Ее обводы и оснастка - хотя я и мало смыслил в этих ве- щах - сами говорили за себя. Вчера, во время второй вечерней полувахты, мы с Джонсоном нного поболтали, и он рассказал мне все, что ему было известно о наш шхуне. Он говорил восторженно, с такой любовью к хоро- шим кораблям, с какой иные говорят о лошадях. Но от плавания он не ждал добра и дал мне понять, что Волк Ларсен пользуется очень скверной репу- тацией средирочих капитанов промысловых судов. Только желание попла- вать на "Призраке" соблазнило Джонсона подписать контракт, но он уж на- чинал жалеть об этом.
Джонсон сказал мне, что "Призрак" - восьмидесятитонная уна превос- ходной конструкции. Наибольшая ширина ее - двадцать три фута, а длина превышает девяносто. Необычайно тяжелый свинцовый фальшкиль (вес его точно неизвестен) придает ей большую остойчивость и позвяет нести ог- ромную площадь парусов. От палубы до клотика грот-стеньги больше ста фу- тов, тогда как фок-мачта вместе со стеньгой футов на десять короче. Я привожу все эти подробности для того, обы можно было представить себе размеры этого плавучего мирка, носивго по океану двадцать два челове- ка. Это был крошечный мирок, пятнышко, точка, и я дивился тому, как люди осмеливаются пускаться в море на том маленьком, хрупком сооружении.
Волк Ларсен славился своей безрассудной смелостью в плавании под па- русами. Я слышал, как Гендерсон и еще один охотник - калифорниец Стэндиш - толковали об этом. Два года назад Ларсен потерял мачты на "Призраке", попав в шторм Беринговом море, после чего и были поставлены тепереш- ние, более прочные и тяжелые. Когда их устанавливали, Ларсен заявил, что предпочитаеперевернуться, нежели снова потерять мачты.
За исключением Иогансена, упоенного своим повышением, на борту не бы- ло ни одного человека, который не подыскивал бы оправдания своему пос- туплению на "Призрак". Половина команды состояла из моряков дальнего плавания, и они утверждал что ничего не знали ни о шхуне, ни о капита- не; а те, кто был знаком с положением вещей, потихоньку говорили, что охотники - прекрасные стрелки, но такая буйная и продувная компания, что ни одно приличное судно не взяло бих в плавание.
Я познакомился еще с одним матросом, по имени Луис, круглолицым весе- лым ирландцем из Новой Шотландии, который всегда был р поболтать, лишь бы его слушали. После обеда, когда кок спал внизу, а чистил свою неиз- менную картошку, Луис зашел в камбуз "почесать языком". Этот малый объяснял свое пребывание на судне тем, что был пьян, когда подписывал контракт; он без конца уверял меня, что ни за что на свете не сделал бы этого в трезвом виде. Как я понял, он уже лет десять каждый сезон выез- жает бить котиков и считается одним из лучших шлюпочных рулевых в обеих флотилиях.
- Эх, дружище, - сказал он, мрачно покачав головой, - хуже этой шхуны не сыскать, а ведь ты не был пьян, как я, когда попал сюда! Охота на ко- тиков - это рай для моряка, но только нна этом судне. Помощник положил начало, но, помяни мое слово, у нас будут и еще покойники до конца пла- вания. Между нами говоря, этот Волк Ларсен сущий дьявол, и "Призрак" то- же стал адовой посудиной, с тех пор как попал к этому капитану. Что я, не знаю, что ли! Не помню я разве, как два года назад в Хакодате у него взбунтовалась команда и он застрелил четырех матросов. Я-то в то время плавал на "Эмме Л. ", мы стояли на якоре в трехстах ярдах от "Призрака". И еще в том же году он убил человека ним ударом кулака. Да, да, так и уложил на месте! Хватил по голове, и она треснула, как яичная скорлупа. А что он выкинул с губернатором острова Кура и с начальником тамошней полиции! Эти два японских джентльмена явились к нему на "Призрак" в гос- ти, и с ними были их жены, хорошенькие, словно куколки. Ну, точь-в-точь, как рисуют на веерах. А когда пришло время сниматься с якоря, он спустил мужей в их сампан и будто случайно не успел спуить жен. Через неделю этих бедняжек высадили на берег по другую сторону острова, и ничего им не оставалось, как брести домой через горы в своих игрушечных соломенных сандалиях, которых не могло хватить на одну милю. Что я, не знаю, что ли! Зверь он, этот Волк Ларсен, вот что! Зверь, о котором еще в Апока- липсисе сказано. И добром он не кончит... Только помни, я тебе ничего не говорил! И словечка не шепнул. Потому что старый толстый Луис поклялся вернуться живым из этого плавания, даже если все остальные пойдут на корм рыбам.
- Волк Ларсен! - помолчав, заворчал он снова. - Даром, что ли, его так зовут! Да, он волк, настоящий волк! Бывает, о у человека каменное сердце, а у этого и вовсе сердца нет. Волк, прто волк, и все тут! Вер- но ведь, эта кличка здорово ему пристала?
- Но если его так хорошо знают, - возразил я, - как же ему удается набирать себе экипаж?
- А как этвсегда находят людей на какую угодно работу, хоть на зем- ле, хоть на море? - с кельтской горячностью возразил Луис. - Разве ты увидел бы меня на борту этой шхуны, если бы я не был пьян, как свинья, когда подмахнул контракт?
Кое-кто здесь такой народ, что им не попасть на порядочное судно. Взять хоть наших охотников. А другие, бедняги, матросня с бака, сами не знали, куда они нанимаются. Ну да они еще узнают! Узнают и проклянут тот день, когда родились на свет! Жаль мне их, но я должен прежде всего ду- мать о толстом старом Луисе и о том, что его ждет. Только, смотри, мол- чок! Я тебе ни слова не говорил.
Эти охотники - порядочная дрянь, - через минуту начал он снова, так как отличался необычайной словоохотливостью. - Дай срок, они еще разой- дутся и покажут себя. Ну Ларсен живо их скрутит. Только он и может нагнать на них страху. Вот, возьми хоть моего охотника Хорнера. Уж такой тихоня с виду, спокойный да вежливый, прямо как барышня, воды, кажется, не замутит. А ведь в прошлом году укокошил своего рулевого. Несчастный случай, и все. Но я встретил потом в Иокогаме гребца, и он рассказал мне, как было дело. А этот маленький чернявый проходимец Смок - ведь он отбыл три года на сибирских соляных копях за браконьерство: охотился в русском заповеднике на Медном острове. Е там сковали нога с ногой и рука с рукой с другим каторжником. Так вот на работе между ними что-то вышло, и Смок отправил своего товарища из шахты наверх в бадьях с солью. Только отправлял он его по частям: сегня - ногу, завтра - руку, после- завтра - голову...
- Что вы такоеоворите! - в ужасе вскричал я.
- Что я говорю? - резко прервал он ня. - Ничего я не говорю. Я глух и нем и другим советую помалкивать, если им жизнь дорога. Что я говорил? Да только, что все они замечательные ребята и он тоже, чтоб его черт побрал, чтоб ему гнить в чистилище десять тысяч лет, а потом провалиться в самую преисподнюю!
Джонсон, матрос, который чуть не содрал с меняожу, когда я впервые попал на борт, казался мне наиболее прямодушным из всей команды. Это бы- ла простая, открытая натура. Его честность и муственность бросались в глаза, и в то же время он был очень скромен, чти робок. Однако робким его все же нельзя было назвать. Чувствовалось, что он способен отстаи- вать свои взгляды и обладает чувством собственного достоинства. Мне за- помнилась моя первая встреча с ним и то, как он не пожелал, чтобы ковер- кали его фамилию. О нем и об этих его особеостях Луис высказался так (слова его звучали пророчеством):
- Слный малый этот швед Джонсон, лучший матрос на баке. Он гребцом у нас на шлюпке. Но с Волком Ларсеном у него дойдет до беды, это как пить дать. Уж я-то знаю! Я вижу, как надвигается буря. Я говорил с Джон- соном по-братски, но он не желает тушить огни и вывешивать фальшивые сигналы. Чуть что не по нем, начинает ворчать, а на судне всегда найдет- ся гад, который донесет на него. Волк силен, а эта волчья порода не тер- пит силы в других. Он видит, что и Джонсон силен и его не согнуть, - этот не станет благодарить и кланяться, если его обложат или влепят по морде. Эх, быть беде! Быть беде! И бог весть, где я возьму тогда другого гребца! Вы знаете, что сделал этот дурак, когда старик назвал его "Ион- сон". "Меня зовут Джефконсон, сэр", - поправляет он капитана да еще на- чинает выгоривать это буква за буквой. Вы бы поглядели на старика! Я думал, онристукнет его на месте. Ну, на этот раз он его не убил, но он еще обломает этого шведа, или я мало смыслю в том, что бывает у нас на море.
Томас Магридж становится невыносим. Я должен величать его "мистер" и "сэр", прибавлять это к каждому слову. Обнаглел он так отчасти потому, что Волк Ларсен, по-видимому, к нему благоволит. Вообще Ото неслыханная вещь, на мой взгляд, чтобы капитан водил дружбу с коком, но таков каприз Волка Ларсена. Он два или три раза случалось, что он просовывал голову в камбуз и принимался благодушно поддразнивал кока. А сегодня после обеда минут пятнадцать болтал с ним на юте. После этой беседы Магридж ринулся в камбуз, сияя и гадко ухмыляясь во весь рот, и за работой все время на- певал себе под нос какие-то уличные песенки чудовищно гнусавым фальце- том.
- Я умею ладить с начальством, - разоткровенничался он со мной. - Знаю, как себя с ним вести, и меня всю ценят. Вот хотя бы с последним шкипером - я, когда хотел, запросто ходил к нему в каюту поболтать и пропустить стаканчик. "Магридж, - говорил он мне, - Магридж, а ведь ты ошибся в своем призвании!" "А что это за призвание?" - спрашиваю. "Ты должен был родиться джентльменом, чтобы тебе никогда не пришлось своим трудом зарабатывать на знь". Убей меня бог, Хэмп, если он не сказал так - слово в слово! А я слушаю его и сижу у него в каюте, как у себя дома, курю его сигары и пью его ром!