Смекни!
smekni.com

Михаил Пришвин на Смоленщине (стр. 2 из 4)

Если бы вы нашли минутку времени для посылки обещанных книг)1, очень нужно. С искренним уважением. Михаил Пришвин».

Этот и другие обнаруженные документы хранятся в 323 фонде Дорогобужского уездного отдела народного образования, опись 1, дело 26. Приведенная записка характерна со многих сторон. Читая ее, сразу чувствуешь не сухой канцелярский язык, а взволнованный голос болеющего за дело человека. Здесь в первую очередь беспокойство за детей в связи с угрожавшей эпидемией, ответственность за музей, где хранились бесценные экспонаты, и твердая решимость в случае необходимости принять самостоятельные меры. Но более всего обращает на себя внимание приписка о присылке книг, которые крайне необходимы для работы и о которых уже не раз, видимо, шел разговор в уездном отделе народного образования.

Вот что говорится об этом в «Школьной робинзонаде». «Я не готовился даже, я просто сам сочинял свою историю словесности, потому что не по чем было готовиться, у нас не было библиотеки, не было даже учебников: самых старых учебников Смирнова было только несколько экземпляров. Не было вначале просто Пушки­на, ничего не было: пустой класс с дымящей печью и дети земли, сидящие по краям ободранного бильярда».

И в этих условиях писатель и начинающий педагог пытается разработать свои принципы преподавания. Прежде всего в обучении, которое включало в себя одновременно вопросы нравственности, воспитания детей с позиций освобожденного революцией народа.

Можно сказать, что Пришвину как педагогу сразу же повезло, так как его коллегами оказались увлеченные своей работой люди, энтузиасты и во многом подвижники. «Начало школы второй ступени, — писал он в «Школьной робинзонаде», — положила курсистка физико-математического факультета Е. С. Лютова. Она снача­ла была тут же учительницей школы первой ступени, но по своей доброте занималась отдельно с учениками, окончившими школу. Вот из этих ее учеников мы и составили приготовительную и вто­рую группы школы второй ступени и перешли в здание Алексинского дворца».

В это же время он по договоренности с уездным отделом народного образования фактически организовал и музей усадебного быта, экспонаты которого использовал в учебной работе. Но официальное распоряжение относительно музея поступило позже, в начале марта 1921 г. В нем указывалось: «Дорогобужскому отделу народного образования (музейная секция). На отношение от 5 марта с/г за № 8 губернская музейная секция сообщает, что утверждается в качестве заведывающего-организатора Алексинского музея «Усадебного быта» тов. М. М. Пришвин». Назначение на эту должность ко всему прочему давало возможность голодающему учителю хлопотать о дополнительном скудном пайке.

В марте же 1921 г. Пришвин входит в уездный музейный совет как представитель от «этнографического общества». Кроме того, перед поездкой на Смоленщину он заручился у А. В. Луначарского мандатом на собирание фольклора. Об этом рассказывается в автобиографическом очерке «Охота за счастьем».

Став учителем, Пришвин пытается все свои знания, весь прошлый и настоящий опыт вложить в новую работу. Одним из положительных моментов в своей педагогической деятельности он считал то, что «никогда не был учителем, не выработал себе еще шаблона, сам ужасно робел и потому перед уроками столько занимался, как будто готовился к экзамену». Об этом написано в «Школьной робинзонаде». А в «Охоте за счастьем» он так развивает эту мысль: «Те, кто начинает,' первый год, много два, по моим наблюдениям, почти все талантливы. И пусть у них не хватает опыта, увлечение учителя передается ученикам, и это, кажется, не менее дорого, чем дело опытного учителя. Если бы все учителя могли остаться такими, как они начинали! Я был хаотичен, но талантлив как начинающий. Ребятам от меня перепадало, отцы уважали за мужской пол, за возраст, за бороду».

Одним из существенных моментов в воспитании крестьянских детей несомненно явился тот факт, что школа и музей, которые они посещали и где с увлечением слушали объяснения своего учителя Михаила Михайловича, отличного рассказчика, импровизатора, располагались в бывшем прекрасном дворце. Теперь он стал достоянием народа и принадлежал им со всеми своими реликвиями. Пятого марта 1920 г. на дворец была выдана охранная грамота, где в частности говорилось: «Усадьба Алексино Дорогобужского уезда со всеми прилежащими к нему постройками находится под охраной губ. подотдела по делам музеев как высокохудожественный памятник зодчества начала XIX века».

В преподавании, особенно для такого педагога, каким стал Пришвин, музей усадебного быта сразу явился незаменимым пособием. Проводя тут же уроки, по его экспонатам можно было убедительно рассказывать о русской и зарубежной культуре, наглядно представить искусство, литературу, историю. А экспонаты, собранные здесь за многие годы, были самые разнообразные. К ним даже принадлежали и два живых павлина, так образно, с присущим писателю юморком, описанные в повести «Мирская чаша».

О находившихся в музее вещах говорит хотя бы сохранившийся реестр 6 предметов, возвращенных из Смоленска в марте 1921 г. Среди них: охотничьи рога, картины, дуэльные пистолеты, ружья. На обороте реестра написано: «Все означенные предметы получил М. Пришвин».

Одно из привезенных ружей оказалось детским Монте-Кристо. Зная Пришвина, можно себе представить необыкновенный ожив­ленный урок, собравшихся в зале учеников и чернявого бородатого педагога, в лаптях, исхудавшего, с горящими глазами ребенка. Для него все представляло интерес и сводилось к творческому дерзанию. Вот он, показывая ружье, знакомит детей со знаменитым романом Дюма-отца: сам тут же и учитель, и автор, и слушатель.

Вечные темы добра и зла, торжества справедливости и героизма как нельзя кстати в эти дни на его родине. Они звучат притягательно для смышленых крестьянских детишек, которые еще не сознанием, а только интуитивно оценивают происходящие кругом события революционной ломки, докатившиеся и до этих далеких от эпицентра мест. Это была одна из форм его педагогической работы, которая не устарела и поныне. Все это оставляет устойчивый след в душах детей, способствует формированию их мировоззрения, долго, а иногда на всю жизнь сохраняется в первозданном виде.

Педагогические выводы и заключения возникали у Пришвина в связи с самыми неожиданными обстоятельствами учительской работы. Но они всегда основывались на приобретенном опыте и подкреплялись достижениями коллег той самой школы, в которой он работал. Где-то обобщить, дать специальную статью он тогда не стремился. Но впоследствии не раз высказывал свои педагогические воззрения на страницах художественных произведений. Так, в «Школьной робинзонаде» звучат нотки гордости за небольшой коллектив товарищей по работе и те достижения, которых они вместе добились.

Показателен в этом отношении следующий факт, дающий представление о развитии в школе, где работал Пришвин, принципов нравственности, а в связи с этим и правильного поведения. Сравнивая своих учеников и приезжающих на экскурсии из Дорогобужа, он в «Школьной робинзонаде» говорит: «Тех и других я водил по залам музея, рассказывал о Пушкине; наши ученики делали иногда глупейшие вопросы, но никто не осмелился не только спросить, но, наверное, ™ подумать, как спросили меня городские ученики прямо после лекции: «Нельзя ли нам в этих залах сегодня вечером поплясать?» Ни одной из наших девиц не пришло в голову примерить на себе музейную шляпку Александровой эпохи, а у городских она сразу пошла по головам». И Пришвин тут же делает вывод: «Было очевидно, сравнивая тех и других, что при известных условиях можно миновать совершенно мещанскую стадию в юношеском развитии».

Главным вознаграждением за труд учителя была любовь детей и признательность их родителей. Уже в самом начале работы в школе, видя бедственное положение Пришвина, один из крестьян, сам не богач, подарил ему сапоги, сопровождая подарок словами: «Вы не думайте, что помрете с голоду, этого я не допущу, вы только учите, а душку я вашу подкормлю».

О превратностях судьбы заезжего человека, волею случая ставшего учителем, интеллигента, писателя, о его подчас сложных отношениях с местным населением, своем нередко унизительном положении из-за куска хлеба, Пришвин со всею силой правды и убедительности художественного слова помимо «Школьной робинзонады» рассказал в «Охоте за счастьем», «Мирской чаше» и ряде других литературных произведений.

Работая учителем, теснейшим образом соприкасаясь с народом, Пришвин на Смоленщине переосмысливает и свои былые писательские устремления. Здесь, в Алексине, он продолжал вести дневник, в котором 26 мая 1920 г. делает примечательную запись: «Нам, писателям, нужно опять к народу, надо опять подслушивать его стоны, собирать кровь и слезы, и новые души, взращенные его страданием, нужно поднять все прошлое в новом свете».

Отсюда и новый подход Пришвина к этнографии, занятия которой он использовал на уроках как педагог, он переосмыслил саму методику преподавания истории словесности, о чем говорится в «Школьной робинзонаде». Если в дореволюционной школе это «считалось труднейшим делом», т. к. было оторвано от действительности, то теперь, наоборот, с помощью учителя «становится самым близким предметом».

Пришвин привлекал к занятиям «местные песни и сказки, свадебные обряды, лесные поверья». Он использовал местный этнографический словарь В. Н. Добровольского, произведения русских классиков: Чехова, Бунина и других писателей. Не последнюю роль в преподавании сыграло литературное дарование педагога. Так, изучая свадебный обряд, он пытался даже написать инсценировку «и разыграть пьесу с учениками».