Чем меньше рассудка, рефлексии, тенденции, обличительства, тем более акт Бунина верен самому себе; тем более стиль его поет. Чем наивнее, тем музыкальнее; чем непосредственнее, тем поэтичнее; чем больше самозабвения во внешнем созерцании, тем нежнее и упоительнее. И обратно: морально-тенденциозный очерк «Старуха» мучителен по рассудочности и безмузыкальности своего стиля, и самый плач обиженной жизнью бабы не изливается в живое пение; и не случайно, что в такой связи у Бунина может возникнуть и записаться такая какофония: «долгие годы голода, холода»…
Таков закон стиля у Бунина: чем психологичнее тема, тем рефлективнее стиль; чем рефлективнее акт, тем меньше в стиле непосредственности, поэтичности, музыкальности, излишества.
3) Стиль Бунина льется тем щедрее, экстенсивнее, шире, пенистее, чем более его художественный акт субъективно-взволнован, чем более он личен, интимен, согрет чувством доверия и откровенностью. Такая интимная взволнованность делает его стиль более расплывающимся, менее собранным, менее разительным и убедительным. И обратно: чем субъективно-холоднее, чем объективнее акт Бунина, тем скупее, собраннее, интенсивнее, зрелее, проще и убедительнее делается его стиль. Все это, конечно, в пределах единого, присущего Бунину стилистического мастерства.
Образцом интимно-взволнованного щедрословия являются «Жизнь Арсеньева» и местами «Деревня»; в меньшей степени это характерно для «философемы» «Цикады» и для «марины» «Воды многие».
Для второй категории собранного, интенсивного, по-чеховски лаконического стиля характерны рассказы «Солнечный удар», «Хорошая жизнь», «Чаша жизни» и другие.
Понятно, почему это так. По основному укладу своему художественный акт Бунина есть акт холодный, оъективно-описывающий. Он не есть акт чувствующего сердца. И поэтому прилив чувства выводит его из творческого, уравновешенного мастерства, уменьшает его острую наблюдательность и властную, скупую точность.
4) Бунин пишет совсем иначе в зависимости от того, творит он из народной стихии или рассказывает «от себя».
Подходя к народной, простонародной, первобытной стихии, Бунин перевоплощается и создает совсем особый стиль и язык: первозданный, крепкий, древний, ядреный, горько-отстойный; сразу – наивный и верный, выразительный и дерзновенно-простой, яркий, буйный и убедительный. Естественность и первобытная мощь этого языка радостны, изумительны; и слышно, как сам автор им наслаждается. Таковы «Божье древо», «В саду», «Слава», «Оброк», «Сила», «Захар Воробьев», «Сверчок» и другие.
Но за пределами этой народной стихии, в словосочетающем акте литератора-интеллигента Бунин может быть стилистически спорным, приблизительным и даже неприемлемым. И эта особенность стиля объясняется из художественного акта: этот акт инстинктивно цветет именно в стихии первобытной простонародности, там он – во вдохновении, и словотворчество его великолепно; а вне инстинкта Бунин-художник становится «литератором», и рассудочный «литератор» начинает затрудняться и ошибаться…
5) Пребывая в своем основном, чувственно-инстинктивном акте, Бунин создает и соответствующий ему стиль; именно тот «изобразительный» и «словесно-чувственный» стиль, которым, по его неубедительному замечанию, «так славна русская литература» и который он сам приводит в связь с русским пьянством, юродством, бродяжничеством, радением, самосожиганием и бунтарством. Когда Бунин плывет в этом потоке, он предается особому литературному наслажденчеству; он опьяняется чувственным восприятием и опьяняет читателя чувственным изображением. Тогда уже не он художественно набирает слова, а слова текут через него упоенным потоком. Словесное излияние становится некоторой самоценностью и саморадостью.<…> »
(И.А. Ильин. Из статьи «Творчество И. А. Бунина»)
В первой половине двадцатых годов как никогда сильна в творчестве Бунина борьба двух начал: жизни и смерти. Противопоставление смерти писатель видит в любви. Эта тема становится главной для него. По его убеждению, любовь — это прекрасные мгновения, озаряющие жизнь человека. “Любовь не понимает смерти. Любовь есть жизнь” — эти слова Андрея Болконского из “Войны и мира” нашли глубокое отражение в творчестве Ивана Алексеевича Бунина. Он пишет о самом высшем и полном, с его точки зрения, земном счастье.Среди многих вопросов, которые затрагивает Бунин в своих произведениях, мне больше понравилось, как у Бунина раскрывается именно тема любви. На мой взгляд, это не просто тема любви, а именно философия любви. Удивительным и постоянным был интерес Бунина к тайнам, сокрытым процессам в человеческой душе, незаметно для нее самой теряющей полноту чувств, полет мечты. В теме любви Иван Алексеевич раскрывается как человек удивительного таланта, тонкий психолог, умеющий передать состояние души, раненной любовью. Писатель не избегает сложных, откровенных тем, изображая в своих рассказах самые интимные человеческие переживания. «Чаша жизни», «Сны Чанга», «Сын», «Отто Штейн», «Легкое дыхание», «Грамматика любви», «Митина любовь», «Кавказ», «В Париже», «Галя Ганская», «Генрих», «Натали», - перечень этих произведений трудно прервать, так как тема мира человеческих чувств и переживаний присутствует практически во всех произведениях Бунина.
Концепция любви у Бунина трагедийна. Мгновения любви становятся вершиной жизни человека. Только полюбив, человек по-настоящему может почувствовать другого человека, только чувство оправдывает высокую требовательность к себе и к своему ближнему, только любящий способен преодолеть свой эгоизм. Состояние любви не бесплодно для героев Бунина, оно возвышает души.
Любовь в произведениях Бунина поражает не только силой художественной изобразительности, но и своей подчиненностью каким-то внутренним, неведомым человеку законам. Нечасто прорываются они на поверхность: большинство людей не испытывает их рокового воздействия до конца своих дней. Такое изображение любви неожиданно придает трезвому, «беспощадному» бунинскому таланту романтический отсвет. Близость любви и смерти, их сопряженность были для Бунина фактами очевидными, никогда не подлежащими сомнению. Однако катастрофичность бытия, непрочных человеческих отношений и самого существования - все эти излюбленные бунинские темы наполнились новым грозным значением, как это, например, видно в рассказе «Митина любовь». Сложные душевные переживания героя в этом рассказе с блеском и потрясающим психологическим напряжением описаны Буниным. Эта повесть вызвала споры, писателя упрекали в излишних описаниях природы, в неправдоподобности поведения Мити. Но мы знаем, что природа у Бунина не фон, не декорация, а одно из главных действующих лиц, и в ”Митиной любви” особенно. Через изображение состояния природы автор удивительно верно передает чувства Мити, его настроение и переживания. Можно назвать “Митину любовь” психологической повестью, в которой автор точно и верно воплотил смятенные чувства Мити и трагический конец его жизни.3. Тайна бытия в рассказе «Грамматика любви»
Писатель пытается разгадать тайну любви и тайну смерти, почему они часто соприкасаются в жизни, в чем смысл этого. Любовь - таинственная стихия, преображающая жизнь человека, придающая его судьбе неповторимость на фоне обыкновенных житейских историй, наполняющая особым смыслом его земное существование.
Эта тайна бытия становится темой бунинского рассказа «Грамматика любви»(1915). Герой произведения, некто Ивлев, заехав по пути в дом недавно умершего помещика Хвощинского, размышляет о «любви непонятной, в какое-то экстатическое житие превратившей целую человеческую жизнь, которой, может, надлежало быть самой обыденной жизнью», если бы не странное обаяние горничной Лушки. Мне кажется, что загадка таится не в облике Лушки, которая «совсем нехороша была собой», а в характере самого помещика, боготворившего свою возлюбленную. «Но что за человек был этот Хвощинский? Сумасшедший или просто какая-то ошеломленная, вся на одном сосредоточенная душа?» По мнению соседей-помещиков, Хвощинский «слыл в уезде за редкого умницу. И вдруг свалилась на него эта любовь, эта Лушка, потом неожиданная смерть ее, - и все пошло прахом: он затворился в доме, в той комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на ее кровати…» Как можно назвать это двадцатилетнее затворничество? Помешательство? Для Бунина ответ на этот вопрос вовсе не однозначен. Судьба Хвощинского странно завораживает и беспокоит Ивлева. Он понимает, что Лушка вошла навсегда в его жизнь, пробудила в нем «чувство сложное, похожее на то, какое испытал он когда-то в одном итальянском городке при взгляде на реликвии одной святой». Что заставило Ивлева купить у наследника Хвощинского «за дорогую цену» маленькую книжку «Грамматика любви», с которой не расставался старый помещик, лелея воспоминания о Лушке? Ивлев хотел бы понять, чем была наполнена жизнь влюбленного безумца, чем питалась долгие годы его осиротевшая душа. И вслед за героем рассказа раскрыть тайну этого необъяснимого чувства попытаются «внуки и правнуки», услышавшие «преданье сладострастное о сердцах любивших», а вместе с ними и читатель бунинского произведения. Не случайно Ивлев вспомнил стихотворение Баратынского «Последняя смерть»: Есть бытие; но именем каким4. Любовь и природа в стихотворении «Песня»