- Для какой еще затеи? Ты о чем? Гарри продолжал с мрачным видом пить вино. Затем он сказал:
- Так больше не может продолжаться. Королева только и говорит, что об "этом выскочке", "милейшем лорде", который получил графский титул и тут же слишком много о себе возомнил. А Робин героически сражался за Фаял, и вот какую благодарность он за это получил.
- Я слышал, что Фаял взял сэр Уолтер.
- Послушай, ты на чьей стороне? С Робином обошлись несправедливо, и очень скоро кое-кто за это жестоко поплатится.
- Я, - многозначительно ответил Уильям, - ни на чьей стороне. Я просто занимаюсь своим делом и ни во что не вмешиваюсь. Да и кто я такой? Всего лишь жалкий, презренный поэт.
- И что, ты мне больше не друг?
- Ну что ты, Гарри... милорд... Но как я могу рассуждать обо всех этих дворцовых ураганах, сам находясь далеко в стороне от них, там, куда лишь изредка долетает легкий ветерок. И что я получу или потеряю, если присягну на верность этому вашему делу? И вообще, если уж на то пошло, кому и какой может быть от этого прок?
- Был один такой римский поэт, - как бы между прочим заговорил Гарри, разглядывая свой пустой кубок, - возможно, ты даже слышал о нем. Его звали Публий Вергилий Марон. Так вот, он воспевал и прославлял императора Августа...
- Значит, милорд Эссекс будет теперь у нас императором Августом, да?
- А ты, как я погляжу, - усмехнулся Гарри, - уже вообразил себя Вергилием.
- Я бы предпочел быть Овидием.
- Ну да, сосланным к готам. Слушай, я ведь говорю с тобой вполне серьезно. Королева впала в маразм, и он усугубляется с каждым днем. Все эти ее приступы ярости, беспричинные нападки на Робина, оскорбления и даже - было и такое на днях - пощечина. Можешь это себе представить? Она ударила его по лицу, просто так. Все это лишний раз доказывает, что старуха уже окончательно выжила из ума. Мы не можем удержать своих завоеваний за границей: ты только погляди, каких генералов она отправляет в Ирландию. И что бы ни предложил Робин - все с негодованием отвергается. Ее время прошло.
- Измена, милорд? Мой милый и бесконечно дорогой милорд...
- Ага, заговор, который мы готовим в доме поэта. А как же насчет измены Болингброка?
- Королей и королев нельзя свергать.
- Нет, вы только посмотрите на нашего святошу. Никто не вправе причинить вред помазаннику Божиему... Значит, Генрих Четвертый был захватчиком, а Готспур правильно сделал, что восстал, не так ли?
- Генрих Четвертый был миропомазанным королем.
- Так я могу помазать тем же миром и того нищего, что орет песни на улице, - сказал Гарри. - Могу помазать им и самого себя, как Гарри Девятого. Должно быть, это очень ценный елей.
- Старые времена прошли, - сказал Уильям. - Я читал о них у Холиншеда, черпая оттуда сюжеты для своих пьес. Раньше прав был тот, кто успел первым отхватить лакомый кусок. Однако битва при Босворте {Битва при Босворте (1485) - решающее сражение между войсками Ричарда III Йорка и Генриха Тюдора. Битва закончилась гибелью Ричарда и провозглашением его противника английским королем Генрихом VII.} положила этому конец.
- Ну да, дальше можешь не рассказывать, я смотрел пьесу...
- Мы не хотим, чтобы эти порядки вернулись, чтобы бароны снова перегрызлись друг с другом из-за бесполезной золотой шапки, которая не защитит даже от дождя.
- Дождь может смыть с чела благоуханное миро, - подсказал Гарри. - Тебе ненавистны захватчики и бунтовщики, но в твоих пьесах как раз их образы и удаются лучше всего.
- В каждом из нас скрывается дьявол, - ответил Уильям. - Мы противоречим даже самим себе. И сцена - самое подходящее место для того, чтобы исторгнуть этого беса из своей души.
- Ты избавляешься от беса, но забываешь о том, что будоражишь тем самым умы и души других. Кто-то говорит, что для того, чтобы обличить порок, надо первым делом представить его как нечто заслуживающее обличения, так как просто изображение порока лишь усиливает его порочность. Как знать, возможно, в пьесе о событиях английской истории ты совершаешь свою собственную измену. Возможно также, что измена и порок, - сказал Гарри, - это просто слова.
- Ты сам сейчас говоришь, как герцог Гиз. Если помнишь, именно эта пьеса шла в тот день, когда мы с тобой впервые встретились. Ты наведался в "Розу" вместе с этим своим императором. Или Макиавелом, - вздохнул Уильям. - Я очень сомневаюсь, что тебя мог настолько развратить бедный Кит Марло или кто-нибудь еще из нас, бедных поэтов.
- Меня никто не развращал, - спокойно отозвался Гарри. - Но я вижу разврат и упадок в стране. Страна погрязла в грехе и теперь разваливается на части. И молодые люди должны избавить ее от этой заразы.
- Гарри, - вздохнул Уильям, - я старше тебя на десять лет... Хотя нет, не так, я беру свои слова обратно, возраст сам по себе еще не является добродетелью. Просто позволь задать тебе один вопрос: ты хочешь дожить до моих лет?
- А, ты про жизнь, - беспечно отмахнулся Гарри. - Если сам по себе возраст не является добродетелью, то тогда и незачем стремиться прожить подольше. Я буду действовать! И если при этом мне суждено будет погибнуть, что ж... тогда я умру. Я ведь мог погибнуть и во время последнего похода на острова...
- Да, я знаю, ты проявил себя. И был даже произведен в рыцари. Сэр РГ.
- У Эссекса много верных ему людей.
- Но при тех обстоятельствах смерть была бы почетна. А что за почет, скажи на милость, в том, чтобы закончить жизнь так же, как тот несчастный еврей? Позорная смерть на потребу орущей толпе, когда твою плоть раздвигают, словно занавес, чтобы вытряхнуть из утробы кишки? Это смерть предателя. И помяни мое слово, ты тоже можешь так умереть. Никому не под силу спихнуть эту королеву с ее трона. Она доживет свои дни и умрет королевой. Так что потерпи, ждать осталось не долго.
- Она будет стареть, дряхлеть и продолжать разваливать страну, - ответил Гарри. - Она трясется над каждым фартингом из своего кошелька, а на обед приказывает варить суп из костей, да так, чтобы хватило на несколько дней вперед. А мы должны терпеть ее зловонное дыхание - зубы-то у нее все сгнили - и восторгаться ее немеркнущей красотой. Она жеманно хихикает, путается во французском, итальянском и латыни и держит у себя в спальне картинки с похабными сценами: разглядывает их и пускает слюни.
- А французский посол восторгался ее умом, - смущенно заметил Уильям. - По крайней мере, я так слышал.
- Ну да, ты слышал то и видел это, но сам не знаешь ничего. Наша королева - вонючая куча дерьма. Я вынужден бывать при дворе, так что это-то я знаю. А от тебя, метаморфоза Овидия, мы хотим получить пьесу или поэму, которая показала бы, что у нас не так и что надо изменить. Нечто такое, что встряхнуло бы молодых и указало бы им нужный путь. Пьеса про какого-нибудь старого, выжившего из ума и затем свергнутого тирана.
- Когда в свое время я сочинял поэмы, - с расстановкой проговорил Уильям, - то я делал это, чтобы доставить тебе удовольствие. Я прекратил их писать, когда увидел, что стихи больше не приносят тебе радости. Меня это не обижает - пришло время, когда ты должен был занять свое место во взрослой жизни, и времени на развлечения...
- Хватит ходить вокруг да около, давай выкладывай, что хочешь сказать.
- А сказать я хочу то, что я и сейчас согласен писать стихи ради твоего удовольствия, но только если это не выходит за рамки закона...
- О Господи, опять ты читаешь мне морали!
- Я не буду писать ничего подстрекательского. Не допущу, чтобы мое перо стало орудием измены. Гарри, - взмолился он, - пожалуйста, не связывайся ты с этими полоумными заговорщиками.
- Так что, может быть, мне лучше связаться с какой-нибудь полоумной бабой? И вообще, мне не нравится, что ты постоянно употребляешь это слово - "измена". Да кто ты такой, чтобы предостерегать меня от измены?
- Я твой друг. И любовник. И мне кажется, что друг имеет право...
- Раз уж ты считаешь себя моим другом и любовником, - упрямо сказал Гарри, - может, у тебя и есть какие-то там права. Но сначала ты должен доказать, что на самом деле являешься для меня и тем и другим. Исполни свой долг!
- Долг, - с горечью повторил Уильям. - Мне с самого детства при каждом удобном случае твердили о долге - перед семьей, перед Церковью, перед страной, перед женой. Но теперь я уже достаточно пожил на свете и знаю, что важнее всего для человека - быть в ладу с самим собой. Его долг - сохранить это равновесие. Я уверен, каждому из нас надо бороться с зарождающимся в душе хаосом, не давая ему возможности вырваться наружу, - это и есть наш долг, а все остальное лишь лицемерные слова, призванные оправдать корыстный интерес. Я должен улучшать жизнь посредством моего искусства. Что же до всего остального, то я не хочу будить спящего дракона. - Уильям видел, как дрогнули губы Гарри, готового продолжить эту банальную метафору, и поспешил добавить: - Только не говори мне о рыцарях, убивающих драконов. Ведь кровь одного дракона порождает новых чудовищ. Так что не надо его будить, пусть спит.
- Обычные слова обывателя, - сказал Гарри. - Что ж, мне следовало того ожидать. Все-таки старость не в радость. Ревматизм, беззубый рот и тому подобное... Ты не скажешь и слева в нашу поддержку, потому что ты боишься. И сейчас ты начнешь твердить о том, чего хочет простой народ, считая самого себя его воплощением; Лондонский мост был построен на мешках с овечьей шерстью. Так где же твоя меховая мантия, где олдерменское жирное брюхо и, о да, молодая жена, за которой напропалую волочились бы юноши со слишком откровенно торчащими гульфиками? Да уж; тут ты выбиваешься из общего ряда.
Уильям невесело усмехнулся:
- Ну если уж ты задался целью найти типичного беззубого гражданина, то считай, ты его уже нашел. Я могу переплюнуть всех в умении произносить патриотические речи, а также я самый прижимистый скряга и самый рогатый муж, и таковым я стал стараниями собственного младшего братца.
- Рогоносец! Да ты что...
- Что слышал. Я видел это. Я застиг их голыми, видел, как они отскочили друг от друга, видел их стыд и бесстыдство. К твоему сведению, женщинам никогда не бывает стыдно. Можешь записать это изречение в свою записную книжку.