Роль искусства в жизни человека по произведениям Пушкина, Гоголя, Куприна (стр. 1 из 5)

1 января 1831 года произошла первая заочная встреча Пушкина и Гоголя: на первой странице "Литературной газеты" Дельвига были помещены рядом стихотворение Пушкина "Кавказ", глава из повести Гоголя "Страшный кабан" и его же статья о преподавании географии. Через четыре года Белинский предсказал молодому писателю, что он займёт место Пушкина во главе русской литературы. С тех пор не раз русская общественная мысль рассматривала вопрос об историческом и символическом соотношении этих фигур, о масштабе и смысле их влияния на литературный процесс в России и на ход отечественной истории. Гоголь оценивался как наследник и продолжатель дела Пушкина; как открыватель и знамя нового, "гоголевского", периода развития русской литературы; как "злой гений" русских писателей и русских читателей, обольстивший их и показавший неверный путь русской культуре и самой России.

Вне зависимости от того, признавать ли наличие пушкинского и гоголевского направлений в русской литературе или же только одноимённых периодов в её истории, анализ принципов и особенностей художественного изображения человека этими писателями может быть плодотворен. Естественно выдвижение на первый план такого исследования образов художественных гениев - в них на языке искусства оба писателя выразили свои концепции творческой личности, места её в мире.

Объектами концептуальных наблюдений и выводов могут стать трагедия Пушкина "Моцарт и Сальери" и повесть Гоголя "Портрет". Правомерность и актуальность сравнительного изучения этих произведений основаны на общности тематики и проблематики: гений и талант, художник и ремесленник, творческое и жреческое, земное и божественное начала в художнической деятельности; художник и толпа; польза или бесполезность искусства; искусство и религия. И Пушкин, и Гоголь прибегнули к изображению деятелей несловесных видов искусства - музыки и живописи, а значит, тот и другой вынуждены были попытаться "перевести" на язык слов произведения музыкантов и живописцев. Как они это сделали, тоже очень важно.

И трагедия, и повесть - произведения зрелых мастеров, выражающие итоговые результаты их творческих и философских исканий. Теоретические размышления проверяются возможностью воплощения в художественных структурах и образах - это обстоятельство также представляет немалый интерес.

Конечно, необходимо учитывать различную жанровую природу трагедии и повести, следовательно, сравнивать можно концептуальный и образный уровни, историко-культурные модели и представления, послужившие структурной базой, ставшие основой художественного языка этих произведений.

1.1. "Моцарт и Сальери" А.С. Пушкина.

В трагедии Пушкина сопоставляются и противопоставляются гений - Моцарт - и талант - Сальери. Отношения гения и толпы остаются на втором плане. Образы Моцарта и Сальери несут в себе также и другие культурные смыслы: гений - бог музыки, обречённый на гибель жрецом музыки, демиург (демиург 1. В Др. Греции: свободный ремесленник, мастер, художник. 2. высок. Созидающее начало, творец. 3. филос. В философии Платона: божество как творец мира.) и земной человек; талант - жрец, художник и ремесленник.

Образ гениального человека, каким он сложился в современном сознании, генетически связан с древними мифологическими представлениями о творце, первопредке - демиурге - культурном герое. Творец (первопредок - демиург - культурный герой) в разных мифологических системах творит мир по-разному, однако очень часто при помощи слова, песни, музыки, пляски, или же они сопутствуют акту творения.

С отделением искусства от обряда функции, принадлежавшие одному человеку, становятся обособленными и выполняются людьми с разным социальным статусом. Но и впоследствии образ творца произведения искусства и образ жреца, сначала в довольно чёткой, а затем во всё более зачаточной форме, сохраняют основные признаки, унаследованные от общего мифологического предка. Функция творца мира заменяется, с одной стороны, функцией жреческого служения некоему божеству; магическая сила - гениальной одарённостью художника или ритуальной посвящённостью жреца в таинства, недоступные другим людям. Пушкинский Сальери, жрец музыки, объявляет Моцарта богом - и считает, что призван, чтобы его остановить, т.е. убить. Представления о работе музыканта как о жреческом служении очень близки средневековым ремесленническим мировоззренческим концепциям.

Герои Пушкина по-разному понимают само слово гений: для Моцарта это гениальный творец искусства ("он же гений, как ты да я", "нас мало избранных, счастливцев праздных"), Сальери же употребляет это слово для обозначения священного дара, которым наделяет человека небо и который надо заслужить жреческим поведением ("о небо! Где ж правота, когда священный дар, когда бессмертный гений ... послан ..."). Гений бессмертен, а человек смертен, поэтому после его смерти "священный дар" может быть послан другому - и появится "новый Гайден".

Моцарт, с точки зрения Сальери, "неправильный" носитель дара гениальности, он его не заслужил. Чтобы получить гениальную одарённость, человек должен отказаться от всего, кроме своего призвания: "отверг я рано праздные забавы; науки, чуждые музыке, были постылы мне; от них отрёкся я". Он должен подвергнуть себя аскетизму, запереться в "пустынной келье", забыть "и сон, и пищу", должен явить небу доказательства "любви горящей, самоотверженья, трудов, усердия", должен молить о ниспослании гения. Моцарт же - "безумец", "гуляка праздный". Причём праздность осознаётся им как норма, творчество для него не является трудом - трудным делом, требующим "усердия", знания "алгебры" для создания "гармонии". Труд - это там, где люди вынуждены "заботиться о нуждах низкой жизни"; предаться "вольному искусству" - не значит трудиться, это значит творить легко и свободно.

Моцарт - неправильный гений настолько, что Сальери не может найти ему места в своей системе ценностей. Его музыка чересчур гениальна, следовать за ним, как за Глюком, невозможно. Она божественна - "ты, Моцарт, бог". И Моцарт, кажется, согласен: "Ба, право? Может быть...", - но тут же заявляет, что проголодался. Проголодаться бог не может, а гений, творя, должен забыть "и сон, и пищу". Сальери мечтает: "Быть может, посетит меня ... творческая ночь ...". Моцарт же на бессонницу жалуется, а творит утром. Сальери воспринимает всё поведение Моцарта как сплошное кощунство над божественным призванием. И, однако, этот недостойный обладает бесспорным гением. Вот с чем не может смириться Сальери, и вот почему Моцарта необходимо остановить. Если этого не сделать, разрушится вся иерархия ценностей, вся мировоззренческая система Сальери; разрушится та реальность, в которой он достиг высокого положения: "Не то мы все погибли, не я один с моей глухою славой".

Пушкинский Сальери настолько замкнут в самом себе, что польза искусства понимается им весьма цинично, лишь как польза для жрецов искусства. Гениальное искусство Моцарта бесполезно, ибо возмущает "бескрылое желанье" в "чадах праха". Сознавая, что его слава возможна лишь потому, что он "в сердцах людей нашёл созвучия своим созданьям", жрец и ремесленник не может думать о пользе своих произведений для толпы - он, прежде всего, заботится о своём ордене, о своём цехе.

Философский аспект проблемы пользы искусства рассматривает Моцарт. "Презренная польза" там, где труд, где необходим утилитарный результат. Труд имеет право на существование, если он полезен людям в удовлетворении "нужд низкой жизни". Моцарт противопоставляет нужды низкой жизни и вольное искусство; труд, заботы и счастливую праздность творца. Но мир не может существовать без того и без другого. Слепой скрипач исполняет музыку Моцарта в трактире, и гений радуется, как дитя.

"Неправильный", по мнению Сальери, Моцарт абсолютно "правилен" с точки зрения житейской нормы. У него есть жена и сын, с которым он играет на полу, как простой смертный; бессонница его томит, как и всякого человека, он не превращает ночь в ритуальное бдение; он испытывает голод и жажду; он помнит, что надо предупредить жену о своём намерении обедать вне дома, чтобы она его "не дожидалась к обеду"; он знает, что приглашённого им скрипача нельзя прогнать, не заплатив за его игру - "пей за моё здоровье"; он любит шутку и розыгрыш. Моцарт весь земной, он подчёркнуто обычный, по-человечески понятный, этот гений. Но его музыку признаёт божественной тонкий знаток и ценитель Сальери, он и сам чувствует свою равновеликость богу. Высокое и низкое, трагическое и комическое органично сочетаются в нём, нужды низкой жизни лишь обостряют наслаждение вольным и бесполезным творчеством. Гармония внутреннего облика гения равновелика гармонии мира, может служить для него моделью. Жизнь и смерть, божественная музыка, уверенность в несовместности гения и злодейства, трагическое предощущение собственной близкой гибели - и обед в трактире, памятливая заботливость о жене, сыне, случайно встреченном слепом скрипаче, благорасположение и терпимость ко всем людям, естественность переходов от игры и обыденности к трагическому и светлому творчеству - всему этому есть время и место в личности Моцарта и всему этому должно быть время и место в большом мире, иначе существование невозможно, "тогда б не мог и мир существовать".