Оспаривать то, что он говорил, возражать было глупо. И Малинин с Катей тоже расхохотались, но не так естественно, как Алексей Алексеевич, а нехотя и натужно. Чтобы скрыть это, Катя спросила:
-- Почему вы к нам в гости никогда не приходите? -- Приходил! Случалось... Но то заваливался чересчур поздно, и ты, маленькая, уже спала. То была в пионерлагере, то в каком-нибудь туристском походе... У меня даже создавалось впечатление, что ты меня избегаешь.
-- Ну, что-о вы? -- от смущения с непривычной для нее манерностью возразила Катя.
-- А если по правде сказать... мы с Сашей предпочитали гулять вдвоем. Сначала в дружеских компаниях... -- Он подмигнул, с наслаждением вспоминая о той лихой поре жизни. -- А в более поздние годы -- на свежем воздухе. Мне давно уж предписано поглощать кислород в максимальных количествах.
Катя ко времени прогулки по больничному парку успела стать семиклассницей -- и неожиданно для себя подумала, что могла бы влюбиться в Алексея Алексеевича. Но тут же вспомнила Васю -- и устыдилась своей ветрености, пусть даже мгновенной.
Семьи у Туманова не было: ее унесла блокадная зима в Ленинграде. "Заводить вторую мать или вторую семью не считаю возможным", -- пересказал как-то Александр Степанович слова своего друга. И добавил:
-- Это единственное его убеждение, которое я полностью разделить не могу.
-- Откуда же у него такой оптимизм? -- размышляя, произнесла Юлия Александровна.
-- От уважения к окружающим. Не считает возможным взваливать на них свои беды. Все загнал внутрь... пожертвовав при этом здоровьем.
-- Ты любишь ходить в школу? -- спросил вдруг у Кати Алексей Алексеевич. И взглянул на нее глазами, которые вытягивали честный ответ. В них было прямодушие, от которого бы ложь не смогла увернуться.
-- Люблю, -- ответила Катя.
-- Молодец ваш классный руководитель! Или руководительница?
-- Руководительница.
-- Это особого значения не имеет... Сейчас ратуют за призыв мужчин в школу. И я ратую! Не могу выбиваться из хора. Да и солист должен петь с хором в унисон! Но учительский дар полом не определяется. Женщина может быть с твердым характером, а мужчина -- с дряблым. Вообще же женщины ближе к детству... Я не настаиваю на этой позиции. Но и противоположную не стоит слишком канонизировать. Стало быть, классная руководительница у вас молодец? На заводе есть директор, начальники цехов -- от них в глобальных измерениях зависит главное. Но чтобы рабочий с удовольствием шел к станку, должен быть душа-бригадир. В человеческом ракурсе! Я знаю, что нет ничего сомнительней аналогий... Но тут некоторое сравнение возникает.
Потом он спросил у Кати:
-- А ты кем хочешь быть? Прости за надоевший вопрос.
-- Я? Как дедушка и как мама...
-- Таким образом, и как я? Ну, Саша, если б не было поздно, я бы воспользовался твоим опытом семейного воспитания: ни один из моих родственников в учителя не подался. Наверно, решили, что труд педагога обязательно сочетается с диабетом. И другими болезнями, не подлежащими излечению. -- Он помолчал и добавил: -- О намерениях сына и дочери ничего сказать не могу. Они не успели их высказать... Возникло молчание. Туманов задумчиво прервал его:
-- Они бы, пожалуй, могли пойти в педагоги. Чтобы сделать папе приятное. Как ты думаешь, Саша?
-- Так же, как ты.
-- У нас все сотрудники говорят, что думают так же, как ректор. А что на самом деле думают, не всегда разберешь. Но мы-то друг в друге уверены?
-- Да, Алеха...
Ректор вновь обратился к Кате.
-- Коль решила идти нашим путем, запомни: главное - воспитывать человека и специалиста одновременно! Не отрывая одно от другого ни на мгновение. Даже прекрасный человек без дела -- не человек. Но и блестящий специалист без душевных достоинств -- тоже учительский брак. Поняла?
-- Поняла.
-- Это тебе мое педагогическое завещание. Опять я про смерть... Хотя поэты, например, всегда думали о любви и смерти!
Он азартно подмигнул медсестре. Но она по молодости слишком строго предупредила, что время посещений уже истекло.
-- Вскормленный в неволе орел молодой!... -- посочувствовал себе самому Алексей Алексеевич.
И бойко зашагал по больничному парку. Потом обернулся и, сложив руки рупором, точно был где-то на фронтовой переправе, крикнул:
-- Саша, будь на посту! Но так, будто на посту двое... Создай этот мираж!
-- Спи спокойно, Алеха! Тьфу ты...
Александр Степанович оборвал себя и подумал, что дочь права: в русском языке каждое слово и все ходячие выражения имеют смысл остро определенный. Надо думать, что говоришь!
-- Это ты правильно сформулировал! -- все еще сквозь рупор согласился Алексей Алексеевич.
Расхохотался и пошел дальше.
-- Ты не рассказывал ему о своих... приступах? -- спросила Катя дедушку, когда они возвращались от Алексея Алексеевича.
-- Зачем? Пусть думает, что я в силах действовать за двоих.
-- Но ведь у тебя тоже есть... прогрессирующий фон. Фронтовая контузия...
-- Ну и что? -- по-ректорски бодро ответил Александр Степанович.
Катя знала, что стоять на посту за двоих ему помогает Вася. И что именно он создает впечатление, будто на посту стоит человек не только с львиной внешностью, но и с львиным здоровьем.
В отсутствие ректора Александр Степанович считался исполняющим его обязанности.
-- Но не следует принимать временные права и обязанности за постоянные, за свои, -- говорил он дома. -- Поэтому я не покидаю проректорской комнаты, -- и в кабинет Алехи перебираться не собираюсь. Хотя предлагают. Говорят, из проректорского кабинета распоряжения и звучат всего-навсего по-проректорски.
-- Правильно делаешь, -- согласилась Юлия Александровна -- Зачем садиться в чужое кресло? Сиди на своем стуле.
Дедушка продолжал сидеть на своем стуле... Но когда чувствовал, что может сползти с него на пол, как с того березового пня на траву, поспешно звонил Васе и говорил:
-- Мне что-то не по себе.
И Вася, по-деловому вытянув шею, не выдавая тревоги, поднимался со второго этажа на третий, где располагалось высшее институтское руководство.
В минуты сердечных приступов, "усугубленных последствиями контузии", Александру Степановичу непременно виделся пень, вызывавший ощущение обезглавленности, утерянной мощи. "Почему бесчувственного человека сравнивают с деревом, а дурака с пнем? -- не раз недоумевал Александр Степанович. -- Дерево, его всепроникающая корневая система -- это же олицетворение жизни и, стало быть, чувств. А могучие пни? Сколько в них мудрой скорби... Может быть, все ходячие сравнения и словесные обороты обладают четкой определенностью, но бесспорностью -- далеко не все".
Александр Степанович и Вася запирались в проректорской комнате... Врачей условились ни при каких обстоятельствах не вызывать.
-- Фамилия Туманов, -- говорил Александру Степановичу, гуляя по больничному парку, его друг ректор, -- намекает на то, что институт наш плывет, как в тумане, "без руля и без ветрил". Так что ты, Саша, обязан выглядеть морским волком! Впрочем, львом... Это на тебя больше похоже!
И Александр Степанович держался. Вася уже изучил повадки малининских приступов -- и научился отбивать их атаки, даже обращать их в бегство.
-- Ты, Вася, можешь стать по совместительству деканом в мединституте, -- восторгался Александр Степанович, возвращаясь в нормальное рабочее состояние. -- Но признайся: и в педагогику и в медицину продвинул тебя я!
-- Вы, Александр Степанович... Вы! -- трепетно соглашался Кульков.
Операция "Пень" называл каждый такой случай Александр Степанович. Юлия Александровна в эти операции посвящена не была. Поэтому она сказала отцу: -- В институте считают, что ты без Васиных подсказок не способен решить ни одной задачи. Запираетесь как влюбленные!
-- Коллегиальность! -- отшучивался Малинин.
-- Двое в запертой, отгороженной от всех комнате -- это не коллегиальность, а групповщина.
"Еще немного -- и она произнесет столь любимое дедушкой слово "семейственность", -- ужасалась Катя. -- Сколько можно терпеть эту несправедливость? Я должна доказать, что Вася -- рыцарь, спаситель... Обязана! Но как это сделать?" 5
В свободные часы Александр Степанович пытался развлекать семью, чтобы Юлия Александровна не ощущала одиночества. Но она ощущала -- и это иногда прорывалось беспричинным, как считала Катя, раздражением.
Однажды атмосфера, несмотря на забавные дедушкины воспоминания, все сгущалась: выяснилось, что забавные истории Юлии Александровне были давно известны и что она даже Александра Дюма по нескольку раз не перечитывает.
Очень вовремя зазвонил телефон... Катя обрадовалась, потому что телефонные дедушкины беседы часто преображали обстановку: Юлия Александровна, вслушиваясь, вновь проникалась уважением к позициям, научной бескомпромиссности отца и осознавала свое необъективное к нему отношение, постепенно и виновато сменяя его на объективное.
-- Что мне дороже -- друг или истина? -- произнес в трубку дедушка. -- Вы мне не первому, я слышал, задаете такой вопрос... Дороже то и другое! А верность другу на этот раз не вступает в конфликт с верностью истине. Вы не убеждены? Тогда мне придется забрать статью. -- Выслушав контраргументы, Малинин непримиримо отчеканил в трубку: -- Ни одного эпитета не уступлю! Что? Конечно, беру на себя: под статьей же стоит моя фамилия, а не ваша.
И, не попрощавшись, повесил трубку.
-- Ничего... Напечатает так, как написано, -- пробурчал Александр Степанович, возвращаясь к столу.
-- Рецензию на очередную кульковскую книжку? -- уточнила Юлия Александровна.
И Катя поняла, что этот звонок предгрозовую духоту на озон не заменит.