Олег - лесной житель нащупывал рукой у пояса нож и примеривался для прыжка, глазами уже пытаясь угадать, где у этого белого зверя уязвимое место, куда надо вонзить нож. А Олег - житель корабля и сын механика вместо ножа выхватил бластер, но стрелять отсюда, сверху, издали, не стал, а спрыгнул в снег и бросился к зверю, сжимая в руке оружие. Зверь, увидев его, поднял морду и зарычал, отпугивая Олега, видно приняв его за конкурента, и тогда, уже без опаски попасть в Дика, Олег остановился и всадил в оскаленную морду заряд бластера.
Пока Дик с Марьяной, пообедав и обойдя корабль, стаскивали к выходу то, что надо взять в поселок, Олег забрался на самый верх, в навигационный отсек. Он звал Дика с собой, но тот не пошел - ему достаточно было добычи. Не пошла и Марьяна - Олег показал ей, где находится госпиталь, и она отбирала лекарства и инструменты, которые описала ей Эгли. А надо было спешить, потому что снова пошел снег и заметно похолодало. Еще день, и из гор не выбраться - снег будет идти много дней и морозы упадут до пятидесяти градусов. Так что Олег оказался в навигационном отсеке один.
Он постоял несколько минут в торжественном окружении приборов в центре погибшего корабля, создание которого было немыслимым подвигом миллионов умов и тысяч лет человеческой цивилизации. Но Олег не испытывал ни ужаса, ни безнадежности. Он знал, что теперь поселок, по крайней мере для него, Олега, превратится из центра вселенной во временное убежище на те годы, пока корабль не станет истинным домом, пока они не поймут его настолько, чтобы с его помощью найти способ сообщить о себе на Землю. Для этого надо - старшие тысячи раз обсуждали это - восстановить аварийную связь.
Олег вошел в радиоотсек, потому что Старый сказал ему, где искать справочники и инструкции по связи, те, которые надо понять прежде, чем умрет Старый и умрет Сергеев, - только они могут помочь ему, Олегу, и тем, кто придет вслед за Олегом.
В радиоотсеке было полутемно. Олег не сразу отыскал ящик с инструкциями. Он вынул справочники, их оказалось много, и неизвестно, какой нужнее. Но Олег знал, что он скорее выкинет туфли матери, чем эти книги. Он рад бы взять с собой какие-нибудь детали, инструменты, которые пригодятся, но понимал, что это придется отложить до следующего раза, когда он будет понимать смысл этих экранов и панелей.
И тут внимание Олега привлекло слабое мерцание в углу на панели, полуприкрытой креслом оператора. Олег осторожно, словно к дикому зверю, подошел к тому месту.
На панели равномерно вспыхивал зеленый огонек.
Олег попытался заглянуть за панель, чтобы понять, почему это происходит, но не удалось. Он уселся в кресло оператора и начал нажимать на кнопки перед панелью. Тоже ничего не произошло. Огонек все так же мерцал. Что это означает? Почему огонек? Кто оставил его? Кому он нужен? Рука Олега дотронулась до ручки, которая легко подалась и сдвинулась вправо. И тогда из-за тонкой решетки рядом с огоньком донесся тихий человеческий голос:
- Говорит Земля... Говорит Земля... - Затем раздался писк в такт мерцанию огонька, и в писке был какой-то непонятный смысл. Через минуту голос повторил: - Говорит Земля... Говорит Земля...
Олег потерял ощущение времени. Он ждал снова и снова, когда раздастся голос, которому он не мог ответить, но который связывал его с будущим, с тем моментом, когда он ответить сможет.
Его вернул к действительности звоночек наручных часов - их нашел в своей каюте Дик и отдал ему. Часы звенели через каждые пятнадцать минут. Может, так было нужно.
Олег поднялся, сказал голосу Земли:
- До свиданья.
И пошел к выходу из корабля, волоча кипу справочников, в которых не понимал ни единого слова. Дик с Марьяной ужо ждали его внизу.
- Я за тобой собирался, - сказал Дик. - Ты что, хочешь здесь насовсем остаться?
- Я бы остался, - сказал Олег. - Я слышал, как говорит Земля.
- Где? - воскликнула Марьяна.
- В радиоотсеке.
- Ты ей сказал, что мы здесь?
- Они не слышат. Это какой-то автомат. Ведь связь не работает. Разве ты забыла?
- А может, теперь заработала?
- Нет, - сказал Олег, - но обязательно заработает.
- Ты это сделаешь?
- Вот книги, - сказал Олег. - И я их выучу.
Дик скептически хмыкнул.
- Дик, Дикушка, - взмолилась Марьяна, - я только сбегаю туда и послушаю голос. Это быстро. Пойдем вместе, а?
- Кто все это будет тащить? - спросил ворчливо Дик. - Ты знаешь, сколько снега на перевале?
Он уже снова чувствовал себя главным. Из-за пояса у него торчала рукоять бластера. Но арбалет он, разумеется, не бросил.
- Дотащу, - сказал Олег и бросил мешок на снег. - Пошли, Марьяшка. Ты послушаешь голос. Тем более что я, конечно, забыл самое главное. В госпитале есть небольшой микроскоп?
- Да, - сказала Марьяна, - даже не один.
- Ладно, - сказал Дик, - тогда я с вами.
Они втроем впряглись в сани и волокли их сначала вверх по крутому склону котловины, потом по плоскогорью, потом вниз. Шел снег, и идти было очень трудно. Но было не холодно. И было много еды. Пустые банки они не выкидывали.
На четвертый день, когда начали спускаться по ущелью, где тек ручей, они вдруг услышали знакомое блеяние.
Коза лежала под скальным навесом у самой воды.
- Она нас ждала! - закричала Марьяна.
Коза исхудала так, что казалось, вот-вот умрет. Три пушистых козленка возились у ее живота, стараясь добраться до сосков.
Марьяна быстро откинула покрывало на нартах и стала искать в мешках, чем накормить козу.
- Смотри не отрави ее, - сказал Олег.
Коза показалась ему очень красивой. Он был рад ей. Почти как Марьяна. И даже Дик не сердился, он был справедливым человеком.
- Молодец, что от меня убежала, - сказал он. - Я бы тебя наверняка убил. А теперь мы тебя запряжем.
Правда, запрячь козу не удалось. Надувая хобот, она вопила так, что тряслись скалы, к тому же козлята тоже оказались крикливыми созданиями и переживали за мать.
Так и шли дальше: Дик с Олегом волокли нарты, Марьяна поддерживала их сзади, чтобы не опрокинулись, а последней шла коза с детенышами и канючила - ей вечно хотелось есть. Даже когда спустились к лесу и там были грибы и корешки, она все равно требовала сгущенного молока, хотя так же, как и путешественники, не знала еще, что эта белая сладкая масса называется сгущенным молоком.
Оттепель затянулась на две недели.
Судя по календарю, весне наступать было рано, но все надеялись, что морозы больше не вернутся.
В поселке двойной календарь. Один - местный, он определяется сменой дней, приходом зимы и лета. Второй - земной, формальный. Как закон, которому никто не подчиняется.
Давно, почти девятнадцать лет назад по земному счету и шесть лет по местному, когда остатки тех, кто спасся после гибели "Полюса", достигли леса, Сергеев сделал первую зарубку на столбе, вбитом за крайней хижиной. Одна зарубка - земной день. Тридцать зарубок или тридцать одна - земной месяц.
Постепенно календарь превратился в целый лес столбов с зарубками. Над ними соорудили навес от дождя и снега. Зарубки были разные. Одни побольше, другие короткие. Возле некоторых - дополнительные знаки. Знаки смерти и знаки рождения. Знаки эпидемии и знаки больших морозов.
Когда Олег был маленьким, эти столбы казались ему живыми и всезнающими. Они все помнили. Они помнили, что он плохо выучил географию или нагрубил матери. Как-то Марьяна призналась Олегу, что тоже боялась этих столбов. А Дик засмеялся и рассказал, что хотел срезать со столба плохую зарубку, но Старый поймал его и отчитал.
Календарь Сергеева был лживым. Все об этом знали. Он был лживым дважды. Во-первых, сутки здесь на два часа длиннее, чем на Земле. Во-вторых, таких суток в году больше тысячи. Короткое лето, длинная дождливая осень, четыреста дней зимы и холодная, тоже длинная, весна. Вся эта тягучая арифметика и стала как бы водоразделом между старшими, пришедшими с корабля, и молодым поколением. Старшие делают вид, что верят столбам под навесом и отсчитывают земные годы. Младшие приняли местный год как он есть. Иначе как разберешься, если осень - это год и зима - тоже год...
Оттепель затянулась на две недели. Снег съежился, пошел проплешинами. Склон кладбищенского холма, обращенный к поселку, стал бурым - вылезла и зашевелилась, поверив, что наступила весна, молодая поросль лишайника. Единственная улица поселка превратилась в длинную полосу грязи. За домами полоса раздваивалась - узкое русло шло к воротам в изгороди, широкое заканчивалось у мастерской и сараев. Справа от мастерской, перед козлятником, образовалась глубокая зеленая лужа. Утром козлята разбивали в ней ледок острыми когтями и копались в грязи, разыскивая червей. Потом начинали играть, драться, поднимать брызги, падали в жижу, сучили ногами - тоже приветствовали видимость весны. Лишь коза по имени Коза, матриарх этого семейства, отлично понимала, что до весны еще далеко. Она часами торчала возле мастерской, откуда тянуло теплом, а когда ей становилось невтерпеж, принималась тереться панцирем о стенку. Мастерская раскачивалась, Олег выбегал наружу и гнал козу палкой. При виде Олега коза поднималась на задние ноги, суетливо размахивала передними, нависала над Олегом и тонко блеяла от радости. Она была убеждена, что ее любимец шутит. Тогда Олег звал на помощь Сергеева. Его коза побаивалась. "А ну, - грозно говорил Сергеев, - возвращайтесь, мадам, к материнским обязанностям. Ваши дети - беспризорники". Коза не спеша уходила, высоко подкидывая зеленый зад. К беспризорникам она но возвращалась, а брела к изгороди и замирала там, надеясь, что появится ее друг, матерый козел, выше трех метров в холке, украшенной острыми костяными пластинками.
Порой козел возникал на опушке и тонким голосом звал козу гулять. Близко к изгороди он не подходил, опасался людей. Коза бежала к воротам и, если там никого не было, сама открывала засов и пропадала на несколько дней. От этих прогулок уже трижды случались приплоды и потому в конюшне жило семеро козлят разного возраста.