Клавдия не приходила в сознание, но Павлыш, наблюдая за ней, убедился, что состояние ее не ухудшается.
Все было странно. Странности складывались как в калейдоскопе, казалось бы, нелогичным узором, когда все кусочки стекла разного цвета, но виден ритм и симметрия, только непонятен смысл, который несет в себе узор.
У Павлыша было время рассуждать.
Вдруг он вспомнил, перебирая все события и образы планеты в поисках странного, нелогичного, громадное дерево, уходящее вершиной в облака, и свисающую с сука тряпку...
Павлыш достал контейнер с пленками - его он взял со станции.
Индикатор мгновенно нашел нужную пленку, и Павлыш включил проектор. На экранчике возник гигантский сук, кусты на нем и обвисшая пленка, под которой покачивался на ветру комок... нет, не комок, это не тело животного, как заставил себя в свое время поверить Павлыш, - это корзина. Павлыш остановил пленку и постарался дать увеличение. Конечно, в эту корзину можно заглянуть, она пустая. И веревки. Как же он с самого начала не увидел, что там веревки...
- Салли, посмотри, - сказал Павлыш.
- Что это?
- Мне кажется, воздушный шар.
- Похоже, - сказала Салли равнодушно. Она вся была в заботах о Клавдии, в беспокойстве о ней.
"Что еще? - думал Павлыш, не выключая изображения шара. - Что-то есть еще. Ага, разоренный склад на корабле... Надо найти и эту пленку... На полу разбросаны открытые банки и коробки. Рваный пакет, смятый клок фольги... Он не просто смят. На нем отпечатки пальцев, вся пятерня".
- Салли!
- Тише! Ты меня испугал. Что это?
- Неужели ты не видишь?
- Рука. Откуда?
- Они были на складе. Помнишь?
- Мне кажется, что это рука обезьяны.
- Поверь уж мне, - сказал Слава твердо. - Вон след большого пальца. Видишь, как он отстоит? Ни у одной обезьяны ты не найдешь этого - только у человека.
- Тогда все ясно, - догадалась Салли. - Они умирали на корабле, но спасали детей. Взрослых уже не осталось, только дети. Потому и разгром на складе.
- А воздушный шар?
- Воздушный шар - это очень вольное допущение.
Дик ничего не сказал Марьяне, отыскав ее и волоча на одеяле из пленки через лес к куполу, к Казику. Никаких сил не оставалось, но надо было это сделать. Он не мог оставить Казика, не мог оставить Марьяну, он был самый старший, самый сильный из них, и потому он должен был терпеть.
Марьяна была тяжелой, она была в горячем беспамятстве.
Дик приволок Марьяну к куполу и внес внутрь.
Казик также лежал на диване.
Только свет в куполе стал тусклее, будто догорала свеча. И что странно - куда-то исчезли, сложились, свернулись в рулоны два из малых куполов и меньше стало вещей в большом куполе.
Дик положил Марьяну на постель, которую нашел за перегородкой.
Постель была покрыта очень белыми простынями, но Дику не было жалко простыней.
Он сел на диван в ногах у Казика.
Он сидел так минут пять и ничего не делал, потому что был обессилен, да и не знал, что делать.
Еще один железный уродец въехал в комнату и начал скатывать ковер с пола.
Дик, не вставая, достал бластер и врезал заряд в уродца.
Тот съежился, обуглился и замер.
- Если кто еще войдет... - сказал Дик. - Только войди!
Он сидел на диване, рядом с мертвым Казиком и умиравшей Марьяной, и ничего не мог сделать, и лишь клялся себе, что посвятит всю свою жизнь, сколько бы ее ни осталось, чтобы отомстить этим землянам, которые убили Казика и убежали, чтобы Марьяна умерла.
Он найдет их, он найдет их, куда бы они ни спрятались, чтобы убить, как жалких шакалов.
- Слава, - сказала Салли, - смотри.
Она склонилась к Клавдии. Клавдия глубоко вздохнула. Приборы на медицинском пульте показали, что пульс немного участился, дыхание стало глубже. Она приходила в себя.
Шел второй час полета.
Павлыш ввел стимулятор сердечной деятельности. Судя по показаниям приборов, состояние Клавдии было почти нормальным. Павлыш еще раз проглядел анализ крови. В крови были следы токсического воздействия. Какие - сложно определить в полевых условиях. Нужна настоящая лаборатория.
Клавдия открыла глаза.
- Салли, - сказала она, - почему мы здесь?
Она сразу поняла, что они в катере.
- Не двигайся, тебе вредно, - сказала Салли. - Все будет хорошо.
- Но что было? - Клавдия нахмурилась, стараясь вспомнить. - Был лес, да? Одуванчики. Очень красивые одуванчики. И эта обезьяна. Я ее отогнала - все это зверье так и лезет в окна... А что потом?
- Мы не знаем, - сказал Павлыш. - Мы думали, что ты помнишь.
- Я не помню. Я помню, какие страшные звери лезли в окна. И потом были кошмары...
- Скажи, какие звери? Они тебя напугали? - спросил Павлыш.
- Нет, просто противно. Все так противно. Гадкий мир. Они всегда дерутся в лесу, все дерутся... Нет, я их не боялась. А потом не помню.
- Постарайся вспомнить все по порядку. Что случилось?
- Я была в лесу.
- Ты вышла в лес?
- Я вышла в лес. Немного прошлась. Там были одуванчики... Наверное, я открыла шлем, мне хотелось на них дунуть.
- Ты сняла шлем?
- Не помню. Кажется, приподняла забрало.
- А что потом?
- Потом было гадкое настроение, плохо себя чувствовала, а в окно лезла эта обезьяна, и она дралась с другими зверями.
- А потом?
- Она убежала, они все убежали, а мне стало совсем худо... Простите. Я вам доставила... беспокойство. Почему мы в катере?
- Мы летим к маяку. Подключиться к диагносту центра. Может быть, эвакуировать станцию?
- Тогда возвращаемся.
- Все же я хочу подключиться к диагносту - пускай тебя проверят. Может быть, латентная инфекция.
- Я не хочу. - Клавдия с трудом села. Она была бледна. - Я не потерплю, чтобы из-за моих... недомоганий срывалась работа экспедиции.
И Павлыш понял, что для Клавдии отступить - непростительный позор.
- Погоди, - сказал он, - ты хорошо разглядела эту... обезьяну?
- Нет, я не вглядывалась.
- Понимаешь, - сказал Павлыш, - на этой планете не должно быть никаких обезьян... Это мог быть человек?
- Дикарь? Но если не может быть обезьян, откуда взяться дикарю?
- Я сейчас думаю о людях, - сказал Павлыш.
- О каких? Откуда им здесь взяться?
- О людях с "Полюса". Допустим, что кто-то смог выжить.
- Это немыслимо. Этот мир погубит любого.
- Одного погубит. А если это был не один человек? Если тут есть колония людей, которые стараются выжить, дождаться нас, людей с Земли, ждут спасения, понимаешь?
- Не верю.
- Тогда погляди.
И Павлыш прокрутил еще раз пленку с воздушным шаром.
Олег никуда не хотел идти. Ему было все равно.
Но Сергеев, когда совсем рассвело и вьюга немного стихла, заставил себя подняться. Он никогда бы не поднялся, если бы не дети. Не Марьяшка и Олег. Он знал, что если он не сможет подняться, то Олег с Марьяшкой никогда не найдут друг друга, не увидят, не прикоснутся. Его жизнь не имела ценности без продолжения в Марьяшке и Олеге. Сергеев смог уговорить себя поднять голову, на это усилие только его и хватило. К счастью, в резком, судорожном движении Сергеев ударился головой о снежную крышу их убежища, в этом месте довольно тонкую. Крыша рухнула, впустив ледяной воздух, Сергееву холодом обожгло лицо и плечи - и он сразу очнулся.
Он выкарабкался наружу и долго сидел на корточках, пока совсем не окоченел. Затем приказал себе выкопать из снега мешок с дровами и разжечь огонь. Когда вода согрелась, он растолкал Олега и влил в него, открывая грязными, корявыми пальцами рот, горячую воду. Олег вяло сопротивлялся, сонно бормотал, что хочет спать. Потом Сергеев растирал его, тряс, совсем устал и не заметил, как в этой возне опрокинул банку с горячей водой, которая тут же пролилась в снег, оставив на поверхности лишь дыру с оплавленным серым льдом вокруг.
Но тогда пришел в себя и Олег. Он пришел в себя настолько, что смог снова разжечь огонь, снова вскипятить воду и напоить Сергеева. Теперь роли поменялись. Сергеев, правда, не сопротивлялся и все отлично осознавал - просто у него не осталось сил.
А потом они пошли дальше, вверх, сквозь облако, в тумане, влекомые лишь несбыточной надеждой на то, что милостивое чудо выведет их именно к той котловине, где лежит "Полюс".
Часа через два они упали в снег. Им казалось, что они прошли очень много. На самом деле они одолели меньше километра. Они собрали последние дрова и снова пили горячую воду как лекарство. Они уже не говорили, оба были обморожены, пальцы на ногах и руках онемели. И все же они снова поднялись, правда, на этот раз им пришлось обняться и идти рядом, поддерживая друг друга, отчего продвижение вперед стало совсем уж малым. Но им казалось, что они идут. И они ждали, что вот-вот разойдутся облака - и над ними откроется синее небо...
Дик видел, как опустился катер. В первое мгновение им овладела радость - они все же вернулись!
Но тут же вспомнил, что должен им отомстить.
Он должен убить их, потому что они виноваты в смерти Казика и в том, что умирает Марьяна. Они могли их спасти. Могли все сделать. Но не захотели.
Никогда раньше Дику не приходило в голову, что можно убить человека. Людей на свете мало. Люди помогают друг другу. Без этого люди погибнут, потому что лес сильнее каждого из людей.
Это эти, из чистого купола, не могут быть людьми.
"И если вы все такие, то не нужна нам ваша Земля, ваши белые простыни и гладкие столы. Я знаю, - лихорадочно думал он, - вы вернулись, потому что забыли взять свои вещи. Вы хотите отобрать у нас все, потому что мы грязные и некрасивые, потому что вам стыдно думать, что мы с вами прилетели с одной и той же Земли. Вы нам не нужны! Уходите. Но я не отдам вам этих вещей - эти вещи останутся здесь. Мы все придем сюда, мы будем сами жить здесь. И никогда не полетим на Землю!"
Ярость к людям, которые хотят отнять у поселка станцию, как добычу, которую Дик преследовал столько дней, как добычу, ради которой погибли его друзья, заслонила в его сознании разумную, казалось бы, мысль: если люди вернулись, надо попросить их вылечить Марьяну.
Измученный, доведенный до предела душевных сил, почти обезумевший, Дик не мог рассуждать логично. Он был дикарем, порождением леса, шакалом, приподнявшимся на задних лапах над добычей... Но, в отличие от шакала, у Дика был бластер.