Поминутно проваливаясь в колдобины с водой, спотыкаясь о кочки и поваленные буреломом деревья, продолжал Сергей осторожно выбрасывать вперед вконец ободранные, исколотые ноги... Сплел ветер густую сетку из камыша и осоки, рассолодил дождь торфянистую илистую почву, вот и вязнет до колен беглец, шепча проклятья земле и небу... Ухнув, Сергей неожиданно провалился в воду и грязь. "Болото!" - мелькнула страшная догадка, и, напрягая все силы, шарахнулся на четвереньках в сторону. Булькает вонючая вода, заливаясь в узкие глубокие воронки от увязающих ног. Крепки засосы трясины, не желающей выпустить свою жертву. Где же эта тропинка, предательски заведшая беглеца в ловушку? Назад - топь. Влево - трясина. Вперед - вода и осока. Вправо - все вместе. Куда же?
"Вперед!., в бога мать!.. Идти нельзя! Ужи, ящерицы, черви и прочая болотно-водяная мразь не ходит... ползает она!.."
И пополз, распластавшись в трясине, широко расставляя ноги и руки.
"Физику не забыл, скотина? Ну так дави равномерно всем телом на эту дрянь! Иначе - провалишься!.."
Сгартывается псинистый, пузыристый застой к лицу. Как деготь, скользкая и липкая грязь переливается по телу...
"Вперед!"
Залетают в мучительный оскал рта брызги, гуммиарабиком склеивает ресницы волокнистая холодная жидкость, бритвенным острием распарывает перепонки между пальцев осока.
"Вперед!"
Черна октябрьская ночь. Водянисто прибалтийское небо, разбоен осенний ветер.
"В-пе-ред..."
Реже выбрасываются руки-плавники. Долго подтягивается правая нога, пораженная жестокой ревмой в тифу. Не слушается голова, клонится она на мягкую подушку трясины...
"В-пе-е..."
Расстилается перед глазами Сергея зеленая скатерть где-то давно виденного луга. Растянулся он в копне ароматами дышащего сена. Поправляет его изголовье, звонко смеясь, сестренка, сыплет, вкатывает в его волосы незабудки...
"Не надо, Аня... Мне так хорошо... Милая ты, славная у меня сестренка..."
Стоит на пороге мать, протягивает Сергею шарф, умоляет: "Кашлять будешь, родной. Одень..."
"Я сейчас вернусь, мама... Ты жди!"
Осколком разбитого зеркала мелькает перепуганная мысль, заставляет дрогнуть затихающее тело: "В болоте ты! Не отдыхай... Это смерть..."
"Ах да!.."
Хлюп.
Через три минуты:
- Хлюп. Через пять:
- Хлюп...
"Какой мягкий наш диван... Ты не умеешь, Аня, вышивать медвежат на подушках... Выключи радио - шумит оно... Какие белые эти березки!.. Как тебя зовут? Ванюшкой? А-а!.. Почему тяжело, душно?.. Болото? Умираю? Сознание... Считай до десяти... Раз. Два. Три. Четыре... Три..."
- Считай, считай!.. Ну, милый, хороший, считай!.. Четыре... Пять... Семь...
- Считай, сволочь!.. Восемь... Девять...
- Считай!
- Счи-та-ай!
- Счи-и...
"Смерть? Жи-ить хочу-у... жи-и-ить..."
- Хлюп.
- Хлюп...
Отдыхающим аллигатором растянулась поваленная сосна. Как невиданный осьминог, разбросал-раскидал свои щупальца вывороченный корень.
- Хлюп.
- Хлюп...
Скользким от грязи животом перевалился Сергей через торчащую из трясины ветвь. Руки и ноги погрузились в ил.
"Не засосет... Как уютно и тихо. Сосны не растут в трясине... Значит - берег..."
От ветвей к корню пополз по сосне, скользя и срываясь. Сел на твердой кочке, не в силах ворохнуть ни единым членом.
"Можно застыть... Подохну сидя. Надо двигаться... Не важно куда... просто двигаться".
Опираясь на колени и локти, полез в сторону, путаясь в тростнике. Тело сжимали судороги. Вибрировало оно в мелкой нескончаемой дрожи, вызывая потягивание и зевоту.
"Болото. Нужно влево..."
- Болото!
"Некуда. Островок..."
Тогда забился в камыш, сел на колени и, сжимая руками изо всех сил бока, попробовал кричать в надежде согреть внутренности.
- Аа-ауу-о-о-аауу!..
Выл нудно, тягуче, и когда затихал - становилось самому жутко.
- Уу-у-ааа-ооо-ууу!...
Тогда была бесконечно долгая ночь. Обесчувственному Сергею казалось, что никогда уж больше не наступит день. Подогнув колени к лицу, он притих, выстукивая дробь зубами...
Мглистое, слезоточащее утро неохотно вступало- в болото. Набуянившись за ночь, лес опустился и затих, поникнув мокрыми ветвями сосен. Набрякшие веки не открывались. Растянув их пальцами, Сергей оглянулся, и застланные мутной пленкой глаза резанул красный кафель крыши стоящего в лесу дома.
"Пойду. Все равно..."
До берега не было и двадцати метров. Ступая на кочки, Сергей легко вышел из болота. К дому шел решительно, стараясь ничего не предполагать.
"Хуже смерти ничего не будет!.."
По двору бесцельно бродили еще сонные куры. Громыхнув цепью, к Сергею рванулся рыжий лохматый кобель, и знакомый лай разлился по лесу. Дверь открыл молодой парень, одетый в черный элегантный костюм.
"Попал!" - решил Сергей.
- Пожалуйста! - свободно и просто проговорил парень, закрывая за беглецом дверь. И то, что увидел Сергей, отняло у него способность выговорить слово. Он стоял у порога, оцепенев от изумления, уставившись на стол. Там, рядом с ломтями хлеба и стаканами недопитого молока, зеленела квадратная коробка советского "Беломорканала" и лежала, видать только что оставленная после чтения, "Правда".
- Пожалуйста, проходите вперед. Но... минуточку, вы мокрый и... Соня, Соня! Приготовь побыстрей белье и все верхнее... Да садитесь же!
Сергей подошел вплотную к парню и, тяжело дыша, прохрипел:
- Скажите... откуда это?
- Только что ушли три товарища. Парашютисты ваши...
- Куда? - почти крикнул Сергей, не дав тому договорить.
- Понятно... в лес.
Толкнув грудью дверь, Сергей прыгнул из дома и, не обращая внимания на рвавший тело сухой кустарник и хлеставшие по лицу ветки сосен, побежал задыхаясь вперед, в самую чащу леса.
"Конечно, они там! Куда же они еще?"
Был почему-то уверен, что вот пробежит еще пятьдесят шагов - и мелькнут между сосен каплями родимой крови пятиконечные звездочки. Они вернут истраченные силы, они дадут жизнь!..
Молчит, злорадствует лес. Шепчут что-то невыразимо пошлое и нелепое друг дружке сосны.
- Ого-го-го! - закричал Сергей. - Това-аа-ри-щии! Ре-бя-та-аа!..
Молчит лес. Шушукаются, издеваются сосны. Тогда грохнулся на опавшие сырые иглы и затрясся в судорожных рыданиях, вцепившись зубами в высохшую кожу рук...
...Вновь установились погожие дни. По ночам звезды роняли на озимь полей седой бисер крепких заморозков. Затягивались лесные канавки пленкой еще робкого льда. Не выдерживал уже Сергей дневки в лесу. Перед рассветом, отшагав за ночь десять - пятнадцать километров, выбирал стоящий на опушке леса сарай и забирался в солому. Собираясь в путь, обматывал ноги кусками попоны, взятой им в одном сарае. Из этой же попоны смастерил себе и нечто вроде плаща-накидки. Попона была ярко-красного цвета, с клетчатыми протоками черной шерсти.
- Я похож на испанского мавра, - иронизировал над собой беглец.
Заходя в дом за хлебом, Сергей пользовался уловкой, не раз спасшей ему жизнь. Видя явное нерасположение хозяев кулацкого дома и угадывая их намерение задержать пленного, он смело просил хлеба на восемь человек:
- Семь моих товарищей за вашим домом... Ждут.
По паневежскому округу разнеслась весть, что неделю тому назад были сожжены два дома полицейских, задержавших одного беглеца. Пожар вспыхнул с вечера, когда полицейские везли связанного "пленчика" в Паневежис.
"Я достойно отомстил за Ванюшку", - думал Сергей...
Прошло пятнадцать дней с тех пор, как Сергей остался один. Около ста пятидесяти километров прошел он, оставив далеко позади Паневежис. Однажды, проголодавшись, решил Сергей постучать в окно одиноко стоявшего домика близ шоссейной дороги. Сквозь неплотно прикрытые ставни в темноту ночи медными вязальными спицами пронизывался свет. Сбросив "плащ" и положив его под окном, Сергей постучал в ставню. Через минуту щелкнула задвижка, и к Сергею двинулась темная фигура.
- Простите, вы говорите по-русски?
- Немного.
- Я прошу у вас кусок хлеба...
В это время в сени вышли два молодых парня в исподних рубахах и галифе Ранее вышедший живо начал что-то объяснять им, показывая на Сергея. Один из тех поспешно вернулся в дом, другой стал сзади беглеца.
"Эсэсовцы!" - подумал Сергей. Мозг лихорадочно искал выхода. Пальцы рук стали липкими и холодными.
- Рэнки наверх! - по-литовски и по-русски крикнул выкатившийся в сени бандит, ткнув дуло винтовки в грудь Сергея.
- Ужейк и троба! {Заходи в дом! (лит.)}
Сергей протиснулся в дверь и, оставляя следы на полу запеленутыми в тряпки ногами, прошел в угол. Комната была маленькая, но опрятная. Слева от двери стояла кровать, справа - стол и два стула; на полу была разостлана постель, и на ней спали два эсэсовца.
Введшие Сергея стояли у двери, о чем-то совещаясь.
- Что они со мной хотят делать? - обратился Сергей к хозяину.
- Отправят завтра в волость. В полицию...
- А-а!
Сидит, чешется Сергей обеими руками. Без стеснения залезает в разрез гимнастерки и в штаны, трется о спинку стула.
"Только бы не положили спать в комнате!" - думает он.
Исподлобья уставился на него хозяйский сынишка, с гримасой отвращения поглядывает жена.
- Что у тебя? - спрашивает хозяин.
- Короста... Знаете, такая? Ну, чесотка... И вши. Полтора года в бане не был... Много вшей... ходят поверху. Остаются, где сижу... При огне не видно только...
Перевел хозяин слова Сергея. Всплескивает руками жена его, слышит Сергей частое: "Езус Мария, Езус Мария!" Возится хозяин с фонарем, гремит жестяной его дверцей, прилаживая огарок свечи. Осторожно протягивает Сергею хозяйка кусок хлеба, боится прикоснуться к его рукам.
- Пойдем спать! - выпрямляется хозяин. - Только спички оставь тут. Завтра получишь в полиции..
Сарай был большой, заваленный еще не обмолоченными овсом и рожью.
- Ложись тут!
Звякает замок, закрывающий беглеца. Слышатся шуршащие удаляющиеся шаги. Холодно без "плаща". Сквозит ветер в щели неплотно сдвинутых бревен, что образуют стены сарая.