-- А вы забыли, как я на вашей свадьбе была? Как же, мы тогда еще с Харитиной русскую отплясывали. Какие мы тогда глупые были: ничего-то, ничего не понимали. Совсем девчонки.
Кругом все пили, хлопая рюмку за рюмкой. Вместе с другими пил и Галактион, то есть заставляла его пить Пашенька. Он видел ее белые, точно налитые молоком руки, и эти руки подавали ему одну рюмку за другой. Пашенька смеялась и садилась так близко к гостю, что своим плечом касалась его. Что-то такое горячее прилило к самому сердцу Галактиона, ему вдруг захотелось веселиться и называть хозяйку тоже Пашенькой, как Голяшкин, но в самый интересный момент опять появился старичок с утиным носом и помешал. Галактион рассердился и чуть не наговорил дерзостей. Пашенька во-время отвела его в сторону и прошептала на самое ухо с милой интимностью:
-- Будьте осторожны... Это наш миллионер Нагибин. У него единственная дочь невеста, и он выискивает ей женихов. Вероятно, он не знает, что вы женаты. Постойте, я ему скажу.
Она действительно что-то поговорила старичку, и тот моментально исчез, точно в воду канул. Потом Галактион поймал маленькую теплую руку Пашеньки и крепко пожал ее. У Пашеньки даже слезы выступили на глазах от боли, но она стерпела и продолжала улыбаться.
-- У нас попросту... да... -- проговорил Голяшкин над самым ухом Галактиона и захохотал. -- Пашенька, поцелуемся.
Пашенька вскочила и убежала.
Потом Галактион что-то говорил с доктором, а тот его привел куда-то в дальнюю комнату, в которой лежал на диване опухший человек средних лет. Он обрадовался гостям и попросил рюмочку водки.
-- Это муж Прасковьи Ивановны, -- рекомендовал доктор, считая пульс у больного. -- Вот что делает водочка, а какой был богатырь!
-- Рюмочку, -- мычал больной.
В этот момент в комнату ворвалась Пашенька, и больной закрыл голову подушкой. Она обругала доктора и увела Галактиона за руку.
Дальше, кажется, был обед. Пашенька опять сидела рядом с Галактионом и угощала его виноградом, выбирая самые крупные ягоды своими розовыми пальчиками.
V
Странное было пробуждение Галактиона. Он с трудом открыл глаза. Голова была точно налита свинцом. Он с удивлением посмотрел кругом. Комната совершенно незнакомая, слабо освещенная одною свечой под зеленым абажуром. Он лежал на широком кожаном диване. Над его головой на стене было развешано всевозможное оружие.
-- Где я? -- вслух подумал Галактион, не узнавая собственного голоса.
Он напрасно старался припомнить последовательный ход событий, -- они обрывались Пашенькой, а что было дальше, он не помнит, как не помнит, как попал в эту комнату. Э, все равно!.. Галактион хотел опять заснуть, но почувствовал, что ему что-то мешает. Это была не головная боль, а что-то внешнее, что-то такое, что было вот в этой комнате. Он приподнялся на локоть и стал внимательно осматривать комнату. Вдруг он вздрогнул -- у дальнего конца письменного стола, совсем в тени, в глубоком кресле сидела неподвижная женская фигура. Ему сделалось страшно. Лица ее нельзя было рассмотреть, но он узнал ее, потому что чувствовал, как она пристально смотрит на него.
-- Харитина, это ты?
Она молчала.
-- Харитина!
Фигура поднялась, с трудом перешла комнату и села к нему на диван, так, чтобы свет не падал на лицо. Он заметил, что лицо было заплакано и глаза опущены. Она взяла его за руку и опять точно застыла.
-- Харитина, я был пьян, как скотина... в первый раз в жизни. Я себя презираю... и ты... и все...
-- Что же тут особенного? -- с раздражением ответила она. -- Здесь все пьют. Сколько раз меня пьяную привозили домой. И тоже ничего не помнила. И мне это нравится. Понимаешь: вдруг ничего нет, никого, и даже самой себя. Я люблю кутить.
-- Перестань говорить глупости! Ты прикидываешься такой, а сама совсем не такая.
-- А какая я?
Она подвинулась совсем близко к его лицу и, заглядывая в глаза, с нетерпением спрашивала:
-- Ну, говори... говори, какая я?
-- Ты?
Галактион с трудом перекатил голову на подушке, закрыл глаза и ответил шепотом:
-- Хорошая... вся хорошая.
Она закрыла лицо руками и тихо заплакала. Он видел только, как вздрагивала эта высокая лебединая грудь, видел эти удивительные руки, чудные русалочьи волосы и чувствовал, что с ним делается что-то такое большое, грешное, бесповоротное и чудное. О, только один миг счастья, тень счастья! Он уже протянул к ней руки, чтоб схватить это гибкое и упругое молодое тело, как она испуганно отскочила от него.
-- Галактион, не нужно!.. Галактион, оставь!.. Этого не нужно, не нужно, не нужно!
-- Ну, иди, глупая, сюда... Не бойся, не трону.
-- Я сейчас...
Она своею грациозною, легкою походкой вышла и через минуту вернулась с мокрым полотенцем, бутылкой сельтерской воды и склянкой нашатырного спирта. Когда он с жадностью выпил воду, она велела ему опять лечь, положила мокрое полотенце на голову и дала понюхать спирта. Он сразу отрезвел и безмолвно смотрел на нее. Она так хорошо и любовно ухаживала за ним, как сестра, и все выходило у нее так красиво, каждое движение.
-- Не смотри на меня так, Галактион... Не хорошо.
-- Не буду.
Он закрыл глаза и слышал, как она села опять к нему. Он чувствовал близость этого молодого, цветущего тела, точно окруженного благоухающим облаком, слышал, как она порывисто дышала, и не мог только разобрать, чье это сердце так сильно бьется -- его или ее. Это был его ангел-хранитель.
-- Харитина, помнишь мою свадьбу? -- заговорил он, не открывая глаз, -- ему страстно хотелось исповедаться. -- Тогда в моленной... У меня голова закружилась... и потом весь вечер я видел только тебя. Это грешно... я мучился... да. А потом все прошло... я привык к жене... дети пошли... Помнишь, как ты меня целовала тогда на мельнице?
Она сделала нетерпеливое движение.
-- Подожди, -- говорил он. -- Я знаю, что это пустяки... Тебе просто нужно было кого-нибудь любить, а тут я подвернулся...
-- Скажи одно: ты думал когда-нибудь обо мне?
-- О, часто!.. Было совестно, а все-таки думал. Где-то она? что-то она делает? что думает? Поэтому и на свадьбу к тебе не приехал... Зачем растравлять и тебя и себя? А вчера... ах, как мне было вчера тяжело! Разве такая была Харитина! Ты нарочно травила меня, -- я знаю, что ты не такая. И мне так было жаль тебя и себя вместе, -- я как-то всегда вместе думаю о нас обоих.
-- А жена?
Он опять сделал движение, она опять отскочила.
-- Я уйду совсем, если ты не будешь лежать смирно... Вытяни руку вот так. Ну, будь теперь паинькой.
Она опять села около него и заговорила, быстро роняя слова, точно боялась, что не успеет высказать всего.
-- Тогда я была девчонкой и не знала, что такое значит любить... да. А теперь я... я тебя не люблю...
Он схватил ее и привлек к себе. Она не сопротивлялась и только смотрела на него своими темными большими глазами. Галактион почувствовал, что это молодое тело не отвечает на его безумный порыв ни одним движением, и его руки распустились сами собой.
-- Не люблю... не люблю, -- повторяла она и даже засмеялась, как русалка. -- Ты сильнее меня, а я все-таки не люблю... Милый, не обижайся: нельзя насильно полюбить. Ах, Галактион, Галактион!.. Ничего ты не понимаешь!.. Вот ты меня готов был задушить, а не спросишь, как я живу, хорошо ли мне? Если бы ты действительно любил, так первым бы делом спросил, приласкал, утешил, разговорил... Тошно мне, Галактион... вот и сейчас тошно.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку... У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже других? Дома не у чего было жить, вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
-- Харитина, у тебя есть муж... -- вдруг проговорил Галактион.
-- Муж? -- повторила она и горько засмеялась. -- Я его по неделям не вижу... Вот и сейчас закатился в клуб и проиграет там до пяти часов утра, а завтра в уезд отправится. Только и видела... Сидишь-сидишь одна, и одурь возьмет. Тоже живой человек... Если б еще дети были... Ну, да что об этом говорить!.. Не стоит!
Потом она прибавила совсем другим тоном:
-- Ступай умойся да приходи в столовую чай пить.
От этих разговоров и холодной воды Галактион совсем отрезвился. Ему теперь было совестно вообще, потому что он в первый раз попал к Харитине в таком виде.
Обстановка в квартире Полуянова была устроена на господскую руку. Не было той трактирной роскоши, как у Малыгиных, а все по-своему. Какие-то мудреные столики, кушетки, картины, альбомы, даже рояль в зале. Столовая тоже отличалась и громадным буфетом, походившим на орган в католической церкви, и неудобными, но дорогими резными стульями, и мудреною сервировкой. Харитина необыкновенно скоро вошла во вкус новой обстановки и устраивала все, как у других, то есть главным образом как у Стабровских. Она показала Галактиону свою спальню, поразившую его своею роскошью: две кровати красного дерева стояли под каким-то балдахином, занавеси на окнах были из розового шелка, потом великолепный мраморный умывальник, дорогой персидский ковер во весь пол, а туалет походил на целый магазин.
-- Муж откупается от меня вот этими пустяками, -- объясняла Харитина. -- Ни одной вещи в доме не осталось от его первой жены... У нас все новое. Нравится тебе?
-- Право, не знаю... К чему все это нагорожено?
-- Как к чему?.. Ах ты, глупый! Посмотрел бы ты, как все устроено у Стабровских... Мне и во сне не видать такой роскоши. Что стоит им, миллионерам...
Когда они вошли в столовую, Харитина проговорила уже другим тоном:
-- А знаешь, кто тебя привез сюда?
-- Илья Фирсыч, конечно.
-- А вот и нет... Сама Прасковья Ивановна. Да... Мы с ней большие приятельницы. У ней муж горький пьяница и у меня около того, -- вот и дружим... Довезла тебя до подъезда, вызвала меня и говорит: "На, получай свое сокровище!" Я ей рассказывала, что любила тебя в девицах. Ух! умная баба!.. Огонь. Смотри, не запутайся... Тут не ты один голову оставил.