В течение целого дня происходил допрос свидетелей, которых вызывали без конца. С Полуяновым сделался какой-то новый переворот, когда он увидел лицом к лицу своих обвинителей. Он побледнел, подтянулся и на время сделался прежним Полуяновым. К нему вернулось недавнее чувство действительности.
-- Все, что я показывал у господина следователя, неверно, -- заявил он спокойно и твердо. -- Да, неверно.
В Полуянове вспыхнула прежняя энергия, и он вступил в ожесточенный бой с свидетелями, подавляя их своею находчивостью, опытом и смелостью натиска. Потухшие глаза заблестели, на лице выступили красные пятна, -- это был человек, решившийся продать дорого свою жизнь.
Этот поворот оживил всех. Старый волк показал свои зубы. Особенно досталось попу Макару. В публике слышался смех, когда он с поповскою витиеватостью давал свое показание. Председатель принужден был остановить проявление неуместного веселья.
-- Как же вы могли позволить, батюшка, чтобы Полуянов привез покойницу к вам на погреб? -- допрашивал защищающий Полуянова адвокат. -- Ведь в своем селе вы большая сила, первый человек.
-- А что же я поделаю с ним? -- отвечал вопросом о.Макар. -- По-нашему, по-деревенски, так говорят: стогом мыши не задавишь.
Публика опять смеялась, так что председатель пригрозил удалить из залы заседания всех. Харитина точно вся приподнялась и вызывающе оглядывала соседей. Чему они радуются?
В зале делалось душно, особенно когда зажгли лампы. Свидетелям не было конца. Все самые тайные подвиги Полуянова выплывали на свет божий. Свидетельствовала крестьяне, мещане, мелкие и крупные купцы, какие-то бабы-торговки, -- всё это были данники Полуянова, привыкшие ему платить из года в год. Страница за страницей развертывалась картина бесконечного сибирского хищения. Многое Полуянов сам забыл и с удивлением говорил:
-- Что же, может быть... Все может быть. А я не помню... Да и где все одному человеку упомнить?
Было два-три случая артистического взяточничества, и Полуянов сам поправлял свидетелей, напоминая подробности. Он особенно напирал на то, что брал взятки и производил вымогательства, но председатель его остановил.
-- Это к делу не относится... да-с.
Потом был сделан на два часа перерыв. Харитина добилась свидания с мужем.
-- Нет, погоди, я им еще покажу! -- повторял он, сжимая кулаки. -- Будут помнить Полуянова!.. А около тебя кто там сидит?
-- Доктор Кочетов.
-- Ты у меня смотри!
Отдохнув, Полуянов повел атаку против свидетелей с новым ожесточением. Он требовал очных ставок, дополнительных допросов, вызова новых свидетелей, -- одним словом, всеми силами старался затянуть дело и в качестве опытного человека пользовался всякою оплошностью. Больше всего ему хотелось притянуть к делу других, особенно таких важных свидетелей, как о.Макар и запольские купцы.
Доктор опять сидел рядом с Харитиной и слегка раскачивался.
-- Это конец древней истории Заполья, -- говорил он Харитине, забывая, что она жена подсудимого. -- Средней не будет, а прямо будем лупить по новой.
-- Вы-то чему радуетесь?
-- Я-то? Я -- публика.
Потом поднялся какой-то глухой шум и доктор шепнул соседке:
-- Вот и новая история привалила.
В залу, -- несмотря на давку, была впущена услужливым сторожем целая толпа. Это был новый Коммерческий Зауральский банк в полном составе. Харитина сразу узнала и Май-Стабровского, и Драке, и Штоффа, и Шахму, и Галактиона. Ей показалось, что последний точно прятался за другими. Банковская компания приехала в суд прямо с обеда по случаю открытия банка, и все имели празднично-рассеянный вид, точно приехали на именины. Последним сквозь толпу пробился Харитон Артемьич. Он был пьян и глупо улыбался, обводя публику ничего не видевшими глазами. Кстати, за обедом, в качестве почетного гостя, он чуть не побил Мышникова, который поэтому не явился в суд вместе с другими.
-- Вот у меня какие зятья! -- хрипел Малыгин, указывая на скамью подсудимых. -- Семейная радость, одним словом.
Его с трудом увели. На подъезде неистовый старик все-таки успел подраться с судейским курьером и сейчас же заплатил за обиду.
Харитина вся выпрямилась, когда почувствовала присутствие Галактиона, -- она именно чувствовала, а не видела его. Ей сделалось и обидно и стыдно за него, за то, что он ничего не понимает, что он мог обедать с своими банковскими, когда она здесь мучилась одна, что и сейчас он пришел в это страшное место с праздничным хмелем в голове. Другим-то все равно, и ему тоже. Даже Полуянов не сделал бы так. Затем она чувствовала, что он смотрит на нее и жалеет, и ей захотелось вдруг плакать, броситься к нему на шею, убежать. Он действительно подошел к ней, когда доктора зачем-то вызвал судейский курьер, сел рядом и молча пожал ей руку. Потом он наклонился к ней и шепнул:
-- Вот нас с тобой так же будут судить, только вместе.
Она со страхом отодвинулась от него, а он смотрел на нее и улыбался такою недоброю улыбкой.
VII
Полуянов был осужден. Его приговорили к ссылке в не столь отдаленные места Сибири, что было равносильно возвращению на родину. Он опять упал духом и вместо последнего слова расплакался самым глупым образом. Его едва успокоили. В момент приговора Харитины в зале суда уже не было. Она перестала интересоваться делом и уехала с доктором утешать Прасковью Ивановну.
-- Мы теперь обе овдовели, -- говорила она, целуя подругу, -- ты по-настоящему, а я по-соломенному. Ах, как у тебя хорошо здесь, Прасковья Ивановна! Все свое, никто тебя не потревожит: сама большая, сама маленькая.
-- В чужом рте кусок велик, -- уклончиво ответила Прасковья Ивановна.
Окончания дела должен был ждать в суде доктор. Когда дамы остались одни, Харитина покачала головой и проговорила:
-- Сопьется вконец паренек-то.
-- Близко того дело.
-- Знаешь что, Прасковья Ивановна, беспременно его надо женить.
Эта мысль очень понравилась обеим, и они принялись обсуждать ее на все лады. За невестами в Заполье дело не станет. Вот, например, хоть взять Нагибина -- куда он квасит дочь? Денег у него тысяч триста, а дочь-то одна. Положим, что она рябовата и немного косит, -- ну, да доктору с женина лица не воду пить. Умный человек и сам поймет, что с голою красавицей наплачешься. Жалованьишко-то куда не велико, а тут и одень, и обуй, и дом поставь, и гостей принимай. Трудненько женатому-то с голою женой жить, а у Нагибиной всего много. В самый раз доктору нагибинская дочь, хотя она и в годках. Сказывают, и с ноготком девушка, -- попридержит мужа, когда нужно.
В самый разгар этих матримониальных соображений вернулся из суда доктор с известием об осуждении Полуянова. Харитина отнеслась к этой новости почти равнодушно, что удивило даже Прасковью Ивановну.
-- Какая-то ты каменная, Харитина. Ведь не чужой человек, а муж.
-- Был муж, а теперь арестант... Что же, по-твоему, я пойду за ним с арестантскою партией в ссылку... надену арестантский халат и пойду? Покорно благодарю!
-- Все-таки... Ты бы хоть съездила к нему в острог.
-- А если я не хочу? Не хочу, и все тут... И домой не хочу и к отцу не пойду... никуда!
-- Что же ты будешь делать?
-- Не знаю.
Доктор присутствовал при этой сцене немым свидетелем и только мог удивляться. Он никак не мог понять поведения Харитины. Разрешилась эта сцена неожиданными слезами. Харитина села прямо на пол и заплакала. Доктор инстинктивно бросился ее поднимать, как человека, который оступился.
-- Не надо... не надо... -- шептала Харитина, закрывая лицо руками и защищаясь всем своим молодым телом. -- Ах, какой вы глупый, доктор! Ведь я еще не жила... совсем не жила! А я такая молодая, доктор! Оставьте меня, доктор! Какая я гадкая... Понимаете, я ненавижу себя!.. Всех ненавижу... вас...
Прасковья Ивановна сделала доктору глазами знак, чтоб он уходил.
-- Муж -- арестант и жена тоже, значит, арестантка, -- повторяла Харитина, ломая в отчаянии руки. -- Я не хочу... не хочу... не хочу!
Прасковья Ивановна долго отваживалась с ней и никак не могла ее успокоить.
-- Что я такое? Ни девка, ни баба, ни мужняя жена, -- говорила Харитина в каком-то бреду. -- А мужа я ненавижу и ни за что не пойду к нему! Я выходила замуж не за арестанта!
-- Все-таки нужно съездить к нему в острог, -- уговаривала Прасковья Ивановна. -- После, как знаешь, а сейчас нехорошо. Все будут пальцами на тебя показывать. А что касается... Ну, да за утешителями дело не станет!
-- Никого мне не нужно!
-- А Галактион?.. Ведь он был на суде и сидел рядом с тобой. Что он тебе говорил?
Харитина вспомнила предсказание Галактиона и засмеялась. Вот придумал человек!.. А все-таки он пришел в суд, и она уже не чувствовала убивавшего ее одиночества.
Придумывая, чем бы развлечь гостью, Прасковья Ивановна остановилась на блестящей мысли, которая поразила ее своею неожиданностью.
-- Харитина, знаешь что: мы ищем богатую невесту доктору, а невеста сама его ждет. Знаешь кто? Будем сватать за него твою сестру Агнию. Самому-то ему по мужскому делу неудобно, а высватаю я.
-- Ты?
-- Я. Думаешь, испугалась, что говорят про Галактиона?
-- Да тебя мамынька на порог не пустит.
-- А вот и пустит. И еще спасибо скажет, потому выйдет так, что я-то кругом чиста. Мало ли что про вдову наболтают, только ленивый не скажет. Ну, а тут я сама объявлюсь, -- ежели бы была виновата, так не пошла бы к твоей мамыньке. Так я говорю?.. Всем будет хорошо... Да еще что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму. Еще того лучше будет... И ей будет лучше: как будто промежду нас ничего и не было... Поняла теперь?