В Заполье Галактион приезжал только на несколько часов, когда бывали заседания банковского правления. Здесь он, между прочим, встретился и с отцом.
-- Здравствуй, сынок, -- остановил его Михей Зотыч. -- Аль не узнал родителя?
-- Виноват, папаша... Как это вы сюда попали?
-- По делу, сынок, по делу... Хочу отведать, как деньги из банка берут.
-- Что же вы мне не писали раньше? Я устроил бы все вперед.
-- Спасибо, сынок... Не привык я чужими руками жар загребать. Да и тебе-то некогда... Сказывают, пароходы заводишь?
-- Завожу, родитель.
-- Так, так... А денег где взял?
-- Добрые люди дали.
-- Люди-то добрые, а чужие денежки зубасты, милый сын... Не по себе дерево гнешь.
-- Уж как бог даст, папаша... Я еще молод, в охотку и поработать. Приезжайте, папаша, посмотреть как-нибудь.
-- И то приеду, сынок. Место на Городище привольное... Вот только как плавать-то будешь? Мы вон по сухому-то берегу еле бродим.
Галактиона неприятно поразило то, что отец попросил его похлопотать за него в правлении относительно ссуды.
-- Папаша, знаете, неудобно просить за своих... Этого у нас не водится. В банке все равны и нет родственников.
-- Спасибо и на этом, сынок.
-- Если хотите, я могу поставить свой бланк на ваш вексель -- это мне удобнее.
-- Нет, спасибо, сынок... Пока бог миловал от векселей.
Встреча с отцом вышла самая неудобная, и Галактион потом пожалел, что ничего не сделал для отца. Он говорил со стариком не как сын, а как член банковского правления, и старик этого не хотел понять. Да и можно бы все устроить, если бы не Мышников, -- у Галактиона с последним оставались попрежнему натянутые отношения. Для очищения совести Галактион отправился к Стабровскому, чтобы переговорить с ним на дому. Как на грех, Стабровский куда-то уехал. Галактиона приняла Устенька.
-- Вы подождите, Галактион Михеич, -- говорила девушка деловым тоном.
Она вообще старалась занимать его, как хозяйка. Пани Стабровская, по обыкновению, не выходила из своей комнаты, Диде что-то нездоровилось, и Устенька заменяла их. Галактион посидел в столовой, выпил стакан чаю и начал прощаться.
-- В другой раз как-нибудь заверну, Устенька... Некогда.
Девушка вышла провожать его в переднюю и, оглянувшись, проговорила тем же тоном, как раньше, когда учила его, как держать себя за чайным столом:
-- Галактион Михеич, неужели это правда, что рассказывают про старика Малыгина?
-- Я, право, в его дела не вмешиваюсь, Устенька.
-- Значит, это неправда, что вы взяли деньги у Харитины?
Галактион почувствовал, что вдруг покраснел, как попавшийся школьник.
-- А вам для чего это знать, Устенька?
-- Да я так... Ах, не делайте этого, Галактион Михеич! Она нехорошая...
Эта сцена не выходила из головы Галактиона всю дорогу, пока он ехал к себе на Городище. Он опять краснел, припоминая умоляющее выражение лица Устеньки. Какая она славная девушка, хотя и говорит о вещах, которых не понимает. Да, значит, уже целый город знает о деньгах Харитины... И откуда только такие вести берутся? Он сам никому не говорил ни одного слова и был уверен, что Харитина тоже никому не проговорилась. Она не болтушка. Вероятно, добрые люди сообразили, что Харитине некуда было девать своего наследства.
"Э, не все ли равно?" -- решил Галактион.
Ему было обидно только то, что Устенька назвала Харитину нехорошей. За что? Ведь Харитина никому не сделала зла, кроме самой себя.
Именно под этим впечатлением Галактион подъезжал к своему Городищу. Начинало уже темниться, а в его комнате светился огонь. У крыльца стоял чей-то дорожный экипаж. Галактион быстро взбежал по лестнице на крылечко, прошел темные сени, отворил дверь и остановился на пороге, -- в его комнате сидели Михей Зотыч и Харитина за самоваром.
-- Ну, принимай дорогих гостей, -- проговорил Михей Зотыч. -- Незваные-то гости подороже будут званых.
-- Я рад, папаша...
-- Я и Харитину захватил, -- шамкал старик. -- Одному-то скучно ехать, а она все равно без дела у тятеньки сидит. Вот и поехали.
Харитина была смущена и смотрела на Галактиона виноватыми глазами. Она чувствовала, что он недоволен ее выходкой, и молчала. Галактион тоже поздоровался с ней молча.
Старик Колобов был как-то необыкновенно весел и все время шутил с Харитиной.
-- Ну, что же ты молчишь-то, а еще хозяин? -- спрашивал он Галактиона. -- Разве гости плохи? Вместе-то нам как раз сто лет, Харитинушка. В самый раз пара.
Вечером старик улегся, по обыкновению, спать рано. Галактион и Харитина сидели в конторе одни.
-- Что ты и в самом-то деле надулся, как мышь на крупу? -- говорила она. -- Этак я и домой завтра уеду. Соскучилась без тебя, а ты...
-- Послушай, я не пойму, как это тебя угораздило вместе с отцом приехать сюда?
-- А так... Он приехал прямо за мной, а я села и поехала. Тошнехонько мне, особенно по вечерам. Ты небойсь и не вспомнишь обо мне.
-- Вот немного устроюсь, тогда...
-- Что тогда? А знаешь, что я тебе скажу? Вот ты строишь себе дом в Городище, а какой же дом без бабы? И Михей Зотыч то же самое давеча говорил. Ведь у него все загадками да выкомурами, как хочешь понимай. Жалеет тебя...
-- Он?
-- Да, он... А ты как бы думал? Старик без ума тебя любит. Ты его совсем не знаешь... да. А мне показалось...
Харитина так и не досказала, что ей показалось.
На другое утро Михей Зотыч поднялся чем свет и обошел все работы. Он все осмотрел, что-то прикидывал в уме, шептал и качал головой, а потом, прищурившись, долго смотрел на реку и угнетенно вздыхал.
-- Ну что, папаша, как вы нашли мою пристань? -- спрашивал Галактион.
-- Купец в лавке хвалит товар, сынок, а покупатель дома... Ничего, хорошо... Воду я люблю, а у тебя сразу две реки... По весне-то вот какой разлив будет... да.
-- В половодье-то я из Заполья вашу крупчатку повезу в Сибирь, папаша, а осенью сибирскую пшеницу сюда буду поставлять. Работы не оберешься.
-- Да, да... Ох, повезешь, сынок!.. А поговорка такая: не мой воз -- не моя и песенка. Все хлеб-батюшко, везде хлеб... Все им держатся, а остальное-то так. Только хлеб-то от бога родится, сынок... Дар божий... Как бы ошибки не вышло. Ты вот на машину надеешься, а вдруг нечего будет не только возить, а и есть.
-- Вот тогда-то и будет хорошо: где много уродится хлеба, откуда его и повезем. Всем будет хорошо.
-- Так, так... То-то нынче добрый народ пошел: всё о других заботятся, а себя забывают. Что же, дай бог... Посмотрел я в Заполье на добрых людей... Хорошо. Дома понастроили новые, магазины с зеркальными окнами и всё перезаложили в банк. Одни строят, другие деньги на постройку дают -- чего лучше? А тут еще: на, испей дешевой водочки... Только вот как с закуской будет? И ты тоже вот добрый у меня уродился: чужого не жалеешь.
-- Это уже дело мое, папаша, у вас я, кажется, еще не просил ничего.
-- Не дам, ничего не дам, сынок... Жалеючи тебя, не дам. Ох, грехи от денег-то, и от своих и от чужих! Будешь богатый, так и себя-то забудешь, Галактион. Видал я всяких человеков... ох, много видал! Пожалуй, и смотреть больше ничего не осталось.
Больше всего старик поразил Галактиона своим отношением к Харитине. Она проспала чуть не до десяти часов, и Галактион несколько раз хотел ее разбудить.
-- Оставь... Не надо, -- удерживал его Михей Зотыч. -- Пусть выспится молодым делом. Побранить-то есть кому бабочку, а пожалеть некому. Трудненько молодой жить без призору... Не сладко ей живется. Ох, грехи!..
Харитина поднялась не в духе; она плохо спала ночь.
-- Ну, Харитинушка, испей чайку да складывайся в обратный путь, -- торопил ее Михей Зотыч. -- Загостились мы тут.
Ухаживанья старика привели Харитину в капризное настроение. Она уже больше не смущалась и смотрела на Галактиона вызывающим взглядом.
-- Возьми меня, Галактион, в кухарки, -- говорила она, усаживаясь в экипаж. -- Я умею отличные щи варить.
-- И то возьми, Галактион, -- поддакивал Михеи Зотыч. -- Я буду наезжать ваши щи есть. Так, Харитинушка? Щи -- первое дело. Пароходы-то пароходами, а без щей тоже не проживешь.
Галактион стоял все время на крыльце, пока экипаж не скрылся из глаз. Харитина не оглянулась ни разу. Ему сделалось как-то и жутко, и тяжело, и жаль себя. Вся эта поездка с Харитиной у отца была только злою выходкой, как все, что он делал. Старик в глаза смеялся над ним и в глаза дразнил Харитиной. Да, "без щей тоже не проживешь". Это была какая-то бессмысленная и обидная правда.
Целый день Галактион ходил грустный, а вечером, когда зажгли огонь, ему сделалось уж совсем тошно. Вот здесь сидела Харитина, вот на этом диване она спала, -- все напоминало ее, до позабытой на окне черепаховой шпильки включительно. Галактион долго пил чай, шагал по комнате и не мог дождаться, когда можно будет лечь спать. Бывают такие проклятые дни.
Когда Галактион, наконец, был уже в постели, послышался запоздалый колокольчик. Галактион никак не мог сообразить, кто бы мог приехать в такую пору. На всякий случай он оделся и вышел на крыльцо. Это была Харитина, она вошла, пошатываясь, как пьяная, молча остановилась и смотрела на Галактиона какими-то безумными глазами.
-- Что с тобой? -- удивился Галактион. -- Идем в комнату.
Харитина долго ничего не могла выговорить и только плакала, закрыв лицо руками.
-- Я его бранила всю дорогу... да, -- шептала она, глотая слезы. -- Я только дорогой догадалась, как он смеялся и надо мной и над тобой. Что ж, пусть смеются, -- мне все равно. Мне некуда идти, Галактион. У меня вся душа выболела. Я буду твоей кухаркой, твоей любовницей, только не гони меня.